Жизнь после

Несколько дней проходят очень быстро, потому что рядом со мной постоянно находится Пит. Мы просыпаемся рядом, сидим на соседних стульях за столом, весь день он придумывает для меня разные занятия. Мы становимся чем-то неразделимым с ним. Мне кажется, я начинаю чувствовать Пита. Будто прирастаю к нему. Я ловлю себя на том, что регулярно проверяю, всё ли с ним в порядке, слежу за нормальным размером его зрачков. Когда он уходит – я неосознанно беспокоюсь и жду, когда он вернётся. Насколько я могу заметить, Пит то же чувствует и ко мне. Он часто берёт меня за руку, обнимает, когда видит, что моё настроение ухудшилось. Мы учимся прислушиваться к друг другу, и я бы соврала, если бы сказала, что у нас это плохо получается. И опять-таки я избегаю этой темы. Кажется, всё ещё недостаточно крепко, чтобы делать какие-то выводы, переходить к решительным действиям. В этом случае я очень благодарна Питу за то, что он понимает меня и ни на чём не настаивает. Моя старая привычка оставлять всё, как есть, никуда не делась, и я всякий раз чувствую себя предательницей, когда убегаю от Пита в тот момент, когда надо бы его поцеловать. Просто иногда так бывает, Пит говорит очень милые вещи, я чувствую, как хочу коснуться его губ. И я уже наклоняюсь вперёд, желая утолить свою жажду, как вдруг что-то щелкает, будто срабатывает какая-то защита, что не даёт мне подпускать Пита близко к себе. Я вижу, что причиняю этим самым Питу боль: он всегда делает вид, что совсем не обижен, но я вижу, какими печальным становятся его глаза. А всё потому что я с ранних лет твердила себе, что любить нельзя. За всю свою жизнь я чувствовала что-то тёплое и безгранично нежное только к Прим, и теперь я знаю, к чему это приводит. Точно также, как моя мать после смерти отца, или даже я по возвращении в Двенадцатый. Больше я этого не выдержу. Поэтому боюсь любить. Но разве можно игнорировать эти щемящие чувства, что во мне вызывает Пит? Разве можно быть равнодушной к его любящим взглядам, к его нежным словам? Каждый раз мне так сильно хочется показать ему, что он не одинок. Что я привязана к нему так же сильно, как и он ко мне, но всякий раз я не могу выдавить из себя ни слова, потому что знаю, даже если признаюсь, мои чувства буду выглядеть жалко на фоне его чувств. Я знаю, что бы он хотел от меня услышать, и знаю, что не могу ему этого сказать. Поэтому я продолжаю хранить молчание, раз за разом причиняя нам обоим боль. Я знаю, что Пит умеет ждать. Но разве мало страданий выпало на его долю? Совесть грызет меня. Возможно, со временем, я смогу признать эти чувства и принять то, что я его… - Китнисс! – так не кстати раздаётся голос Пита. Я чуть ли не подпрыгиваю на месте, оттого что не ожидала услышать его. Я действительно замечталась и даже забыла, где нахожусь. Но вижу Пита. Сердце успокаивается. - Да? – немного рассеянно спрашиваю я, на что вижу улыбку Пита. - Сей сказала, что нам привезли посылку. Надо забрать. Наверняка, Книга Памяти. Я почувствовала волнение. За эти несколько дней я оторвалась от них. Я оторвалась от своих воспоминаний, только кошмары изредка беспокоили меня. И вот я снова возвращаюсь к истокам. Я снова вспоминаю, что прошлое не отпустило меня. Только теперь я понимаю, что это была передышка. Отдых перед трудным броском. Нам ещё только предстоит взглянуть в глаза собственным страхам, оживить на бумаге сотни жизней и тысячи смертей. Хотелось бы навсегда остаться в этом неведении. Хотелось бы не видеть ничего, кроме голубых глаз. Но я должна найти в себе силы, чтобы сделать этот шаг. Я должна вести дневник и бороздить свои старые раны, чтобы позже они не беспокоили меня. Чтобы хранить только светлые воспоминания, чтобы и остальные помнили о них. Я хочу думать, что так я отдаю неоплатный долг. Долг перед всеми, кто умер по моей вине. Я набираюсь сил. Уговариваю себя, убеждаю. Но Пит здесь. И я знаю, что он меня поддержит. Я хочу его обнять. Кажется, его рубашка стала мокрой от моих слёз. Я даже не заметила, как разревелась. Поглаживания Пита успокаивают меня. Он перебирает мои распущенные пряди – нынче я не ношу косу – его слова действуют успокаивающе. - Хочешь, я схожу один? – шепчет он мне в самое ухо. Нет, я не могу отправить его одного, я не могу остаться в этом доме и ждать его прихода. В такие моменты мы должны быть рядом. Я должна чувствовать, что Пит со мной. Поэтому я поднимаю своё зарёванное лицо и твёрдо качаю головой. Пит понял. Просто не мог не понять. Мы выходим на улицу. Я вижу, как кто-то заселяется в соседнем доме. Теперь у нас будут соседи. Могу поспорить, они сбегут отсюда через неделю, когда им надоедят мои крики по ночам и пьяный бред Хеймитча. Так уже бывало, когда люди хотели поселиться здесь – уцелевших домов почти не осталось – и все убегали через несколько дней, самые стойкие – через неделю. Победители – сильный народ. Но нас сломали. Нет ни одного, кто мог бы остаться прежним, кто бы смог не сойти с ума. И как бы это не было бы грубо и несправедливо, но простым людям не место здесь. Сегодня пасмурно. Моросит. Я поднимаю ворот. Пит держит меня за руку, когда мы выходим за ворота Деревни и направляемся в город. Мне страшно. Я не знаю, чего от себя ожидать. Каково мне будет, когда я начну вспоминать? Что я почувствую, когда мы будем делать первую запись? К тому же, в городе я ещё ни разу не была. Мне страшно даже подумать, что я увижу развалины вместо прежних домов. Я боюсь, что не выдержу вида обломков на месте отчего дома. И всё-таки я иду дальше. Щебень сменяется размытыми грязными дорожками, вдалеке я вижу людей. Мы подходим ближе, и я вижу, как они изумлённо смотрят на меня. Они тыкают друг друга в плечо, говорят: «Это же Сойка», и от этого прозвища по мне пробегает дрожь. Я хочу забыть всё, что было связано с этой брошью. Своё второе имя, тысячи смертей. Я хотела бы накричать на этих людей за то, что вспоминают былое, я хотела бы накинуться на них. Но Пит крепче сжимает мою руку и ласково смотрит мне в глаза. Он не боится показывать свои чувства, он при всех готов защищать меня. А я так не могу. Меня пугает сама мысль, что люди увидят мои чувства к Питу, что снова всё будет выставлено на показ. Я хочу, чтобы эти моменты принадлежали только нам обоим, иначе они опять смогут его забрать. Возможно, я допускаю чудовищную ошибку, но вырываю свою ладонь. Я не смотрю на Пита, потому что не хочу встречаться с болью в его глазах. Но даже так, повернувшись к нему боком, я могу чувствовать, каким грустным он стал. И я уже проклинаю себя за этот поступок. Пит мог всё неправильно понять. Но я объясню ему позже. Обязательно объясню, когда мы вернёмся домой. Идём дальше. Поворот. Снова люди. Смотрю, как стоит девушка и держит за руки двоих детей. Она очень худа, меня пугает её болезненная бледность, двое малышей – мальчик и девочка, на вид им по шесть лет. Они облизывают пальцы, и еле сдерживаются чтобы тут же не упасть. Они обессилены. Уверена, они не ели несколько дней. Слишком знакомо мне их состояние, слишком близка я была к их виду, к их судьбе. Что-то ёкает в моём сердце, жалость заполняет меня. Я чуть ли не плачу от вида этих бедных деток, мне хочется побежать к ним и отдать всё, что у меня есть. Но я иду. Виновато опускаю голову. Это всё – моя вина. То, что у этих детей нет родителей и за ними присматривает их старшая сестра. То, что у них во рту давно не было и крошки. Во всем виновата я. Мне стыдно. Пусть люди тычут в меня пальцем! Пусть называют меня Сойкой! Пусть… Я заслужила куда больше страданий, они имеют право окликать меня этим давним прозвищем хоть всю жизнь. Но пока эти дети будут всё также голодны и бледны, я не смогу нормально питаться. Мне будет тошно от одной только мысли, что они ничего не едят. Хочется обнять Пита. Хочется, чтобы он меня поддержал. Но пока десятки взглядов устремлены на нас, пока я слышу их красноречивые речи, я не могу позволить себе открыть хоть немного своих чувств. Я не могу раскрепостится, снова пустить людей в свою жизнь. Теперь мои чувства принадлежат только Питу, и я никому не позволю коснуться их. Люди встречаются нам на пути. Я вижу, ка различны их эмоции, я вижу, как люди по-разному реагируют на меня. Но ни один не остаётся равнодушен. Каждому есть, что мне сказать. Такое чувство, что вот-вот их молчание нарушится и град их хлёстких слов обрушится на меня. Я прибавляю шаг. Мы минуем главную площадь. Воспоминания врезаются в мой мозг. Крики Прим, что раздавались, когда я становилась на сцене, всё ещё звучат в моей голове. Болезненный звон… Голос Эффи. «Пусть удача будет на вашей стороне…» Я была готова упасть тут же навзничь, если бы перед нами не открылась дверь. Пара людей бегают, суетятся на почте. Пит идёт к кассе, чтобы принять заказ. Я рассматриваю гнилые доски, смотрю на жалкое оборудование служащих. Дистрикт-12 пытается восстать из пепла, но энтузиазма не хватает. Слишком мало рабочих рук. Обещаю себе подумать об этом позже, когда мы вернёмся домой. А пока, когда Пит возвращается, держа в руках посылку, мы идём домой. Возвращаемся. Дома кажется пусто после всего хаоса и скопления людей. Тишина. В то время, как в городе кипит строительство новых домов. Несправедливо. Слишком хорошо живу. Надо действовать. Прошу Пита отложить книгу на потом, а за обедом расспрашиваю Сей, какая может понадобиться помощь. - Да какая помощь, - весьма расплывчато отвечает она, но натыкается на мой решительный взгляд и уже твёрже продолжает. – Так уж и быть, скажу то, что знаю. В Дистрикте большие проблемы с продовольствием, из других Дистриктов привозят самую малость, и то не все в состоянии это купить. Это тебе я выбивала более-менее стоящую пищу, а в городе вообще людям нечего есть. Пошла бы ты на охоту - вот была бы помощь. Раньше ведь все знали, что у Китнисс всегда можно достать свежей еды. Мне становиться стыдно. Неужели я могу позволить трудностям встать у меня на пути? Неужели я смогу отказать в помощи голодающих детям только потому что всё ещё оплакиваю смерть своей сестры? Нет, я не могу быть такой слабой. Я должна снова переступить через себя. Иначе, я буду крайне несправедлива к тем, кто погиб за меня в боях. Я предам их правое дело, и не смогу обеспечить хоть капельку заботы для их детей. Такого нельзя допускать. Сегодня слишком поздно, но завтра на рассвете я отправлюсь в лес. Позже, когда мы ложимся спать, я крепко-крепко прижимаюсь к Питу, желая утопить в нём все тревоги, что вызвал во мне сегодняшний день. Пит всегда спит без майки, а я перед сном ощупываю его мощный рельеф. Мне нравится чувствовать силу его тела, мне нравится ощущать ту защиту, что он дарит мне каждый день. Я снова ловлю себя на потребности чего-то большего, чем поцелуй в макушку перед сном. Но, как и всякий раз, во мне нет сил признаться, что эти чувства – больше чем привязанность, сегодня мои мыслями владеет не только Пит. Я думаю о детях. Нахожу, что я могу сделать для них ещё. Хочется больше отдавать им, хочется сделать так, чтобы они не познали зла. Я не хочу, чтобы следующие поколения знали, насколько мир может быть несправедлив, я хочу, чтобы они радовались жизни, хоть и сохраняли памяти о тех, кто построил их светлую жизнь. Я думаю о продуктах. При желании я могла бы обеспечить весь немноголюдный Дистрикт мясом, со временем нам стали бы привозить овощи. Я прикидываю в своей голове, и понимаю, что народу нужен хлеб, как обязательное составляющее рациона. Без хлеба многие из нас уже бы не смогли представить своей жизни. Хлеб должен быть в нашем Дистрикте, я ведь его как-то ем?! - Пит, - спешу поделиться своими идеями, слегка приподнимаясь на локте. – Тот хлеб, что мы едим, ты сам его печёшь? Кажется, Пит не понимает. Он удивлённо смотрит на меня. - Да, а что? Кусаю губы, когда думаю, с чего начать. В принципе, дело не сложное, я уверена, что Пит согласится со мной. Но ведь все знают, как я могу испортить даже самые хорошие идеи, провалить самые простые дела. - Просто я подумала, - неуверенно начала я. – Ты же видел, как люди голодают, может ты бы мог печь на весь Дистрикт? Знаю, что моя речь не внушает уверенности, и в очередной раз удивляюсь: как люди могли идти за мной? Но для Пита каждое моё слово всегда было особенным, его глаза загораются даже от этих нерешительных фраз. - Да, я тоже много думал об этом, - отвечает он мне, также оживившись. – Я ходил в город, чтобы договориться о строительстве пекарни. И ты знаешь, мне дали добро. Так что в этом смысле, ты немного опоздала. Глаза Пита выдают его гордость за себя, а я восхищаюсь. Как и до этого, я не могу принимать его безмерное сердце как должное, любой его добрый поступок будто заставляет меня по-другому взглянуть на мир. Всё, что я видела до того, как повстречала Пита – несправедливость и беднота. Когда он спас меня, ещё на первых на Играх, это очень шокировало меня. До этого я лишь и знала, что у людей есть долги, которые нужно отдавать, а всё остальное не важно. Но Пит сумел мне доказать, что в этом мире есть место для любви. Я знаю, что в этом мире нет человека добрее, чем Пит. Я знаю, что его рвение помогать безгранично. И я восхищаюсь. Восхищаюсь всей душой. Так, что хочется поставить ему памятник! Эмоции так и рвутся из меня немыслимым потоком, и я уже знаю, что этой ночью не смогу себя сдержать. Я уже знаю, что все скопленные чувства вырвутся из меня мощной волной с такой силой, что могут затопить всё вокруг. Потому что нельзя так поступать со мной! Потому что нельзя было переходить через воздвигнутые мною с давних времен границы! А Пит смог. И мне кружит голову оттого, что я принимаю этот факт. Я открываю в себе скрытые глубины, будто плотину моих чувств резко прорвало. Я не хочу больше сдерживать своих эмоций, мне надоело, что мои предрассудки причиняют Питу огромную боль. Мысли кружатся в моей голове в бешеном танце, я не в состоянии схватиться хоть за одну. Сотни слов, десятки предложений… Всё не то. Хотела бы я выразить все свои мысли в одном слове, одним движением показать, что я чувствую к нему. Не получается. Но я делаю попытку. Может, если я начну, то слова сами появятся в моей голове? - Пит… - с ноткой жалости шепчу я. Он разворачивается. Оказывается слишком близко. Невозможно дышать. Какие слова? В моей голове будто всё перемешалось. Я вижу его губы, напряжение нарастает внизу моего живота. Я не могу проследить взгляд Пита, но мне кажется, что он также смотрит на меня. Становиться слишком жарко, когда он облизывает свои губы. Я понимаю, что слова здесь ни к чему. Я судорожно выдыхаю, когда его губы прикасаются к моим. Так важно. Просто необходимо. Я захватываю в плен его нижнюю губу и принимаюсь её поглаживать, в то время, как он проделывает то же самое со мной. Мы будто изголодались. Больше нет сил сдерживать себя. Огонь зажегся моментально, я даже не успела ничего понять. Пит приподнимается, предоставляя мне возможность лучше изучать его торс, а сам принимается поглаживать мои бёдра. Я концентрируюсь на нежных движениях его рук. Он мнет меня, словно тесто. Я размякаю в его руках. Губы Пита тёплые и мягкие, так приятно касаются моих. Не могу терпеть. Губ не хватает, хочу почувствовать Пита везде. Мне хочется врасти в его безупречное тело. Мне хочется стать частью его. Я не могу думать сейчас ни о чём кроме его рук на моём теле, его губ на моих губах. Это больше, чем просто привязанность. Это даже больше, чем страсть. Я не могу выговорить это слово. Я не могу признаться самой себе, что люблю. Но пока Пит рядом, я могу им наслаждаться. Я могу таять в его руках, оставляя тяжёлые мысли позади. Я могу провести по его груди кончиками пальцев, я могу поднять подбородок и задержать дыхание оттого, как приятно, когда его губы касаются моей шеи, а его руки поднимаются выше, нежно касаясь моего живота. Так хорошо осознавать, что только благодаря Питу я могу чувствовать это. Так хорошо осознавать, что только он вызывает во мне эту сладкую дрожь. Для меня это очень важно. Я знаю, что только ему могу доверять. Поэтому, не до конца осознавая всё случившее, не понимая, к чему всё идёт, я хочу посмотреть в этот момент в глаза Пита, хочу увидеть привычную нежность в его взгляде. Моя ладонь трясётся, когда я зарываюсь Питу в волосы, и тяну наверх, в немой просьбе посмотреть на меня. Пит разочаровано выдыхает, но поднимает свои глаза. Я вижу в них больше, чем простую ласку. Я вижу в них бурю. Страсть. Животная страсть, которая никак не сочетается с его нежными ласками и приятными словами, что изредка он выдыхал. Я открывают для себя нового Пита. Живой, настоящий, горячий, но не злой. Я могу только догадываться, как много он об этом думал, но всё равно понимаю, что мне этого не узнать. Пит сглатывает. Невыносимо сдерживать себя. Но он ждёт, пока я его разглядываю, открываю в нём новые черты. Мне нравится наблюдать за тем, как от сдерживаемого желания подпрыгивают его ресницы, как на его нижней челюсти дергаются желваки. Я снова чувствую себя слабой перед его красотой, я снова робею, когда рассматриваю его безупречное черты. Я всё ещё на взводе, но я уже не так слепа, как была несколько минут назад. Я начинаю осознавать, на что чуть не подписались несколько секунд назад. Я не знаю, жалела бы я об этом на следующее утро, но сомнения на этот счёт у меня ещё есть. И я не могла допустить такую чудовищную ошибку и поторопиться, потому что знаю, это могло бы оттолкнуть меня от Пита, разбить нашу хрупкую связь. Я жду, пока успокоится эта буря, пока пелена желания спадёт с моих глаз. Я вижу, как Пит приходит в себя, слышу, как замедляется его дыхание, как он расслабляется под звуки моего бешеного сердцебиения. Я не знаю, поймёт ли меня Пит или воспримет моё поведение как отказ. Мне не хотелось бы, чтобы Пит думал, что дело в нём. Ведь хоть он никогда не показывает своих чувств, его очень легко обидеть. Я хочу оправдаться, как маленький ребёнок, хочется захныкать от дурацкого положения, в который я загнала себя сама. И я уже подбираю слова и начинаю. - Пит, - совсем жалобно, словно стон. Мой голос как-то действует на Пита, он тут же приходит в себя. Напрягается, будто берёт себя в руки, снова скрывает свои эмоции за маской нежности и любви. Вот только я успеваю заметить грусть в его глазах, печаль, что сковывает моё сердце. - Давай спать, - говорит он так, будто ничего не случилось. Хочется кричать. Почему он не может меня выслушать? Как многое было потеряно из-за его благородства, как многое нас разлучало из-за молчаливых обид. И что самое ужасное, я не могу его остановить, я так и не научилась ему противиться. Я снова разрешаю ему уйти в себя, скрыть свою боль в молчании. Как и тогда, на поезде после первых Игр, я не настаиваю, даю ему покинуть меня, оставляю эту недосказанность. Пит ложится на бок так, что я прижимаюсь к его спине. Я кладу свои руки на пояс, носом вдыхаю его аромат. Он всегда тёплый. Греет меня каждую ночь. Мне так нравится обнимать его, незаметно оставлять на его теле поцелуи. Иногда в грудь, иногда в руку, иногда в спину, как сейчас. Я касаюсь губами кожи Пита, а по его телу будто пробегает разряд. Он напрягается и каменеет и, не поворачиваясь, говорит: - Не надо, Китнисс. Я, как ребёнок, начинаю злиться на него. В конце концов, у меня тоже есть гордость, и я хочу, чтобы Пит был честен со мной. Я хочу, чтобы он выплескивал свои эмоции, а не скапливал их в себе. Но вместо того, чтобы опять-таки поговорить с ним об этом, я хватаю свою подушку и, кинув гордое «Ну и пожалуйста», ложусь на другую сторону кровати. Глупо притворяться, что кто-то из нас спит, но именно этим мы и занимаемся. Я прекрасно слышу, что дыхание Пита неровное, что он много думает и молчит… молчит… молчит… Молчу и я.