Самое нетронутое место в галактике

Кайло шел через болото, чувствуя себя так, словно у него в голове медленно поднималась буря. Их обратный путь проходил в молчании, но и оно для него звучало как полная какофония. Это была уже не боль, не злость и не страх. Он не мог никак назвать возникшее чувство и хотел только сбежать от него куда-нибудь, спрятаться и переждать в стороне. Он ощущал себя слишком открытым, слишком уязвимым и не знал, что с этим делать. Он понимал, что Рей чувствует его внутренний мятеж, для этого ему не нужно было специально проецировать ей свои мысли, а ей не нужно было даже пытаться разгадать их. В ней было что-то похожее, ускользающее, как будто под гладкой и ровной поверхностью пряталось огромное чудовище. Но сейчас у него все равно не было ни особенного желания, ни силы тянуться к ней и обнажать то, что она видела. Он устал и чувствовал себя совсем разбитым. Ему нужно было время подумать, перебрать и взвесить все, что он знал, и восстановить то, что оказалось разрушено. Самое сложное заключалось в том, что он не знал, с чего начать, а разум закрутился в беспорядочном вихре, откуда пытаться выдернуть отдельную мысль было все равно что ловить воду, утекающую сквозь пальцы. Единственным, что выглядело достаточно материальным и прочным, была Рей, и он не противился инстинктивной потребности быть рядом с ней. Она подошла к нему сразу, как только он выбрался из пещеры, предложив свою помощь, и он не смог отвергнуть ее. Он не хотел ее отвергать, и от этого еще больше пришел в замешательство. Она не должна была быть на его стороне. Глядя на ее поведение и ее мысли на протяжении последних дней, Кайло пришел к выводу, что она наверняка верила, что он это заслужил. И нельзя сказать, чтобы она не думала об этом, но тем не менее вела себя совсем иначе. Она не оставила его тонуть в отчаянии, и даже не бросила одного на обратном пути. Кайло мог лишь гадать, нужна ли ей сейчас поддержка, как она нужна ему самому. Ее присутствие было его опорой, якорем, отправной точкой для дальнейших действий. Она удерживала его на твердой земле, пусть они и шли сейчас по зыбкому болоту. Она была живой, была настоящим человеком на этой мерзкой и страшной планете. Перед глазами невольно вспыхнул образ ее, лежащей на том помосте, почти обезглавленной, и желудок скрутило узлом. Он не сдержал дрожь, пробежавшую по телу, и Рей заметила это. Ее рука все еще касалась его руки, и она посмотрела на него смущенно и задумчиво. Она никогда раньше не смотрела на него так, и после сегодняшнего дня, может быть, уже никогда не посмотрит. Все в нынешней ситуации было шатким и изменчивым. - Со мной все в порядке, - проговорил он голосом чуть дребезжащим, слабым, оттого, что он кричал, или оттого, что плакал, или от чего-то еще. Он по-прежнему чувствовал бестелесную руку Энакина на шее, сжимающую горло и поднимающую его в воздух. Кайло плотно зажмурился, стараясь отогнать это ощущение. Рей не поверила ему. Ни капли. – Ты не хочешь поговорить об этом? – спросила она. Это был довольно провокационный вопрос, и серьезнее, чем могло показаться. Кайло знал, что она вынесла из пещеры свою собственную нелегкую ношу. - Нет… пока нет, - ответил он и сам искренне удивился себе. Он мог просто сказать «нет». Ему нужно было сказать «нет». Более десяти лет он провел, изучая, как обуздать свои потребности и желания, и как претворить боль в силу. Но это было до того, как вскрылась правда, подсказало ему что-то. Что у тебя осталось? Значит, пока нет. И он правда собирается поговорить об этом. Она странно посмотрела на него, словно подумала о том же самом. И все-таки выглядела немного разочарованной. Он понял, что нужно добавить еще что-то к своим словам. - Мне нужно… подумать кое над чем, - признался он. Это прозвучало так по-детски, так нетипично для него, но это было все, что он мог сказать. Ощущение уязвимости достигло высшей точки, все болело и саднило, как открытая рана. Они кивнула: - Да. Мне тоже. Это было соглашение, высказанное без слов, и от него у Кайло появилось очень странное чувство. Они действительно собирались обсудить то, что видели, – после того, как сами разберутся с этим. Он не знал, что будет говорить, не знал, что она видела и насколько откровенна будет с ним, но от одной только мысли о предстоящем разговоре ему стало странно тревожно. Это было похоже на ощущение скорого поражения, хотя здесь не было ничего, что могло ему его нанести. Все, в чем она могла бы получить над ним превосходство, все, что она могла уничтожить, и так уже находилось под большим вопросом. А что она подумает о тебе? – спросил тот же голос. Похожий на его собственный, но другой. Со странной, неловкой интонацией, пугливой, сказал бы он, если бы стремился описать ее точнее. В голосе звучала напряженность и неуверенность. Она услышит, что все, что ты делал, было напрасным. Он не думал над этим раньше, и мысль стала еще одним порывом ветра, добавившись к буре в его голове. Долгое время его не волновало, что будут думать другие, спасибо за это Верховному лидеру. Воистину потребовалась сила, способная сдвинуть гору, чтобы он снизошел до беспокойства о том, что подумает о нем, например, она. Он постарался собраться и ожесточиться вновь, используя техники, которые раньше выполнял так же легко, как дышал, но что-то пошло не так. Словно какая-то его часть стала хрупкой, истончилась и безнадежно вышла из строя, раскрошилась под напором болтов и скреп, соединяющих вместе отдельные куски. Потом он ощутил теплую тяжесть на руке, и все вдруг успокоилось и затихло само, пусть и на короткий миг. Кайло перевел взгляд вниз и увидел, что на предплечье ему легла ее ладонь, пальцы стиснули кожу куртки. Она не смотрела на него, вместо этого глядя прямо вперед в серо-зеленую чащу. Он не стал ничего спрашивать. И не сказал ни единого слова. Это было не нужно. *** К хижине они вернулись, когда на Дагобу опустился серый вечерний туман. Дождь закончился, оставив после себя подступающую ночную прохладу. Рей и Кайло молча разделились, обменявшись, впрочем, краткими понимающими взглядами. Им не нужно было договариваться о чем-то или спрашивать, что будет дальше. Оба знали, что это стоит отложить на какое-то время. Рей пронаблюдала, как Кайло отошел к границе воды, где выступающий полуостров твердой земли уступал место болоту. Усевшись на растрескавшийся пень, он замер и больше не шевелился. Сейчас лучшей компанией для него были его собственные мысли, и Рей оставила его в покое. Она вернулась в хижину и занялась разведением огня. Это помогало отвлечься и подумать о чем-то кроме видения в пещере. Раньше ее отвлекал Кайло, но она знала, что сейчас лучше не пытаться дотянуться до него в Силе. То, что она могла увидеть, не предназначалось для нее. Руки сами работали, собирая кусочки дерева от остатков мебели, складывая их в углубление для очага и поджигая. Древесина давала ярко-желтое пламя. Рей опустилась на пол, скрестив ноги, и попыталась снова сконцентрироваться на огне. Свет. Мысль запнулась, и ее опять заполнил страх. Оби-Ван сказал, что она победила призрака в своем видении, но Рей чувствовала себя так, словно никого не победила. Она не знала, было ли увиденное ей воплощением ее страхов или видением будущего. Джедаи говорили ей идти к Свету, идти рядом с ними, но сейчас ей казалось, что этот путь нечист. Она вспомнила, как то чудовище отображалось в Силе. Бесконечный, ужасный, сияющий Свет, такой яркий, что места темноте не оставалось. Не было теней, не было того, что могло их отбрасывать. Свет был грубым и бесформенным, бесцветным по своей сути, холодным, как лютый мороз, и горячим, как обжигающее пламя. А хуже всего было то, что он принадлежал ей. Все ее друзья лежали мертвыми у ее ног, убитые световым мечом, который не прижигал раны. Не осталось никого, кто мог бы остановить ее, ничего, что могло бы сбить ее с пути. Ее не пятнал ни единый клочок Тьмы. Она была тем, к чему ее учили стремиться джедаи. Она была созданием Света, и она была настоящим кошмаром. Руки Рей задрожали и стиснули ткань штанов. На глазах выступили слезы, попытавшись вдохнуть, она икнула. Зубы сжались так крепко, что стало больно. - Я не понимаю, - произнесла она вслух, негромко от того, что изо всех сил сдерживала подступающие рыдания. Нижняя губа затряслась, и она прикусила ее. – Я не… я же стараюсь. Я делаю все, как вы говорили, все, как говорил мастер Люк. Я встретилась с этим лицом к лицу и теперь я не знаю, что делать! Рей всхлипнула и закрыла глаза, чувствуя, как слезы текут по щекам. Она не ощущала в хижине никакого другого присутствия. Здесь была только она, совсем одна, и это было очень больно. - Пожалуйста, - прошептала она. Скатились еще несколько слез. – Я не хочу причинять никому вреда. «Я не хочу, чтобы это было моим будущим» осталось непроизнесенным. Ответа все так же не было. В груди больно сжалось что-то. Рей быстро вытерла глаза и попыталась восстановить дыхание, но слезы продолжали капать. Потом тихо, как шепот, раздалось: «Рей?» Рей повернулась – справа от нее сидел Энакин Скайуокер. Он смотрел на нее внимательно и с сочувствием, чуть приподняв брови и с легкой улыбкой на лице. Она резко сообразила, что не видела его с тех пор, как пыталась медитировать и сорвалась тогда, после того, как прилетел Кайло. И они даже не поговорили ни разу с тех пор, как он сломал Кайло руку, за что она была Энакину безмерно благодарна. Рей шмыгнула носом, раздраженно провела рукой по лицу и выдавила невеселый смешок. - Знаешь, наверное, когда-нибудь мы сможем поговорить так, чтобы я не ревела в этот момент, и никто меня при этом не душил, - сказала она, немного смутившись от того, что получилось хрипловато. «Буду ждать этого момента, - отозвался он и опустил подбородок на руки. – Я бы спросил тебя, как ты, но, кажется, ты уже ответила». Рей вздохнула и положила руки обратно на колени. – Нет, со мной не все в порядке, - ответила она, опять шмыгнув носом. – Если честно, я чувствую себя отвратительно. «Честность – уже хорошо для начала, - сказал Энакин. Его улыбка чуть потухла, и выражение лица стало более серьезным. – Могу я спросить, что ты видела?» Живот снова скрутило, и она кивнула. – Это было… Не знаю, как объяснить. Я смотрела на себя, но это была не я. Это было как будто какое-то чудовище, но с моим лицом, - сказала она, и из глаз покатились непрошенные слезы. Голос стал напряженнее. – И оно всех убило, всех моих друзей, и… - она замолчала, но мыслями обратилась к Кайло, к тем искореженным его останкам. Она не сомневалась, что Энакин видит то, о чем она думает. Он не отпрянул и не выказал никаких признаков отвращения. Просто кивнул. Рей продолжила, едва сдерживая подбирающийся к горлу плач: - А когда я посмотрела на нее, по-настоящему посмотрела, она оказалась просто…. Светом. В ней не было ничего от Темной стороны. И потом я… убила ее, убила его мечом, но он стал каким-то другим, и… - ее руки опять начали дрожать, появилось фантомное ощущение холодной крови на них и тяжесть металлической рукояти незнакомого меча в ладони. Она почти что видела это сверкающий синий клинок, и он как раз был ей знаком, хотя она не знала откуда. «И ты смущена, - закончил за нее Энакин. – Тебе раз за разом твердили, что ты должна погрузиться в Светлую сторону Силы, и что Темная сторона – зло. Так почему же кто-то творит такую жестокость, если в нем нет ничего от Темной Стороны?» Рей кивнула без слов. Он очень емко все подытожил. Энакин со вздохом откинулся назад в своем углу. Положив ногу на ногу, он окинул взглядом сумрачную темноту Дагобы через полуобвалившийся оконный проем. «Знаешь, у меня есть теория, если хочешь, могу рассказать, - сказал он. Когда она не возразила, он продолжил: - Я думаю, что кто-то понял все не так, еще тогда, много тысяч лет назад. Джедаи, ситхи, как ни назови их теперь. Кто-то подумал, что ровно посреди Силы должна быть четкая линия, и ее нельзя переступать, и ты либо чистое добро, либо чистое зло. Они сказали, что раз перейдя на Темную стороны, назад вернуться нельзя, как будто эта граница навсегда для тебя закрывается. Кому-то пришла в голову такая идея, а все остальные приняли ее как факт». - Так мне говорили джедаи, - тихо произнесла Рей, вновь вытирая слезы. Энакин фыркнул и закатил глаза: «Кто? Оби-Ван? Йода?» - Оба. «Они из той же школы. Впрочем, думаю, ты обнаружишь скоро, что у Оби-Ван куда более гибкое мышление… стало после смерти, по крайней мере, - ответил он. Затем рассмеялся, и в смехе слышалась горечь. – И во многом это ведь из-за меня. Поскольку это я его убил». Рей широко раскрыла глаза: - Ты – что? «Убил его, - сказал он легким, почти что обыденным тоном. – Впрочем, в этом-то все и дело. Знаешь, скольких я убил, будучи Вейдером? Ты назвала бы их невинными жертвами, пострадавшими от войны. Но после всего этого, после того, как я совершил то, что ты можешь назвать крайне прискорбными поступками, я все равно сижу здесь. Я на Дагобе с моим бывшим учителем, и с его учителем, и со всеми другими джедаями до них, и оказывается, все нормально». Она нахмурилась, внимательно посмотрела на него, а затем посмотрела еще раз в Силе. Он по-прежнему был пылающим солнцем, ярким и могучим. Тьма ничуть не умерила его свет, и она запуталась. - Но как? – спросила она. Как может тот, в ком столько Света, уничтожить столько жизней? Он ведь был Дартом Вейдером, чье имя вселяло в галактику настолько глубокий страх, что его отголоски чувствовались до сих пор. «Свет не означает добро, Рей, - ответил тот, явно слыша ее мысли. – Приходилось ли тебе когда-нибудь думать, что ты настолько права в чем-то, что ошибаться ну никак не можешь?» Конечно, подумала Рей. Она помнила, как приходила на аванпост Ниима, точно зная цену деталей, которые приносила, и надежда заполняла пустоту в ее животе. Прежде она продавала все ровно за те же пайки, и некоторые детали бывали и в худшем состоянии. А потом Ункар Платт стал фыркать на нее с презрением и давать куда меньше реальной стоимости принесенного. Она знала это, знала без тени всякого сомнения. «А что бы ты отдала, чтобы доказать, что ты права?» Да почти все что угодно. Все свои пайки, только чтобы увидеть обрюзгшую рыхлую рожу Ункара, когда тот поймет, что ему это не сойдет с рук. Ради того, чтобы с ней имели дело по справедливости, она отдала бы и свой спидер, и свои симуляторы полетов. Энакин кивнул и опять подался вперед, упершись локтями в колени: «Представь это чувство правоты, справедливости, и перенеси на масштаб целых планет. Миллиарды живых существ в твоей власти». Это оказалось сделать трудно, ведь по сравнению с ее крохотным мирком на Джакку галактика была такой огромной. Ей по-прежнему было непросто вообразить население в несколько миллионов и больше, и еще сложнее было представить, как одно это чувство распространяется на стольких сразу. Взамен этого она нарисовала у себя в воображении Старкиллер – яростный луч алого света, бледной ниточкой протянувшийся в невероятно синем небе над Такоданой. Справедливость перед лицом миллиардов. Необратимые поступки – все ради того, чтобы доказать свою правоту. «Ты поняла меня, - сказал Энакин. – Гораздо легче оправдывать свои действия, когда тех, против кого ты выступаешь, так много, что ты не различаешь их имен и лиц. Очень легко просто нажать кнопку, а еще легче дать кому-то сделать это за тебя». - Я не смогла бы сделать такое с теми, кого я знаю, - твердо сказала Рей, встревожившись от этой мысли. Ей не хотелось даже смотреть в глаза тем, кто отвечал за что-то, подобное Старкиллеру. Но сейчас она сидела рядом с одним из самых зловещих и пугающих людей за всю историю галактики. Этот человек одарил ее своей особенной сдержанной улыбкой. «Я тоже не думал, что смогу, но я это сделал, - сказал он. В его голосе была странная печальная мудрость. Знание, доставшееся дорогой ценой. – Я перешел на Темную сторону, чтобы защитить тех, кто был мне дорог, а в итоге покалечил или убил их всех, так или иначе. Оби-Вана, например. Или мою собственную жену». Мать Люка и Леи. Рей не знала ее имени, но что-то подсказывало ей, что Энакин очень сильно ее любил. И если он причинил ей боль или сделал что-то даже хуже этого, образ будущего Рей начинал выглядеть еще более мрачным, приближаясь к видению из пещеры. И Рей отвернулась от него, угрюмо уставившись на клочок пола, где можно было различить металлическую решетку. Энакин беззвучно сместился в сторону, краем глаза она увидела, как его бледно-голубая фигура скользнула рядом, и он опустился перед ней на пол. «Рей», произнес он, протянув к ней руки, и она почувствовала, как его пальцы касаются тыльной стороны ладоней. Давление было едва заметным, и вместе с ним пришло ощущение, похожее на покалывание в затекшей конечности, когда в нее возвращается кровоток. А солнце, отмечавшее его присутствие, стало в ее сознании еще ярче, и пространство вокруг затопили цвета. Они двигались, перетекали один в другой, становились воспоминаниями, и на короткий момент она увидела события его жизни, лица тех, кого он знал, кого любил, кто был ему дорог, лица тех, кого он ненавидел и презирал. Некоторые образы при этом совпадали, и это было страшно. Она увидела лицо молодой женщины, невероятно красивой. В ее каштановых волосах играли блики солнца, и она улыбалась так радостно и ласково, что у Рей что-то сжалось в груди, как будто сплелись вместе надежда и грусть. Может быть, она чувствовала то, что чувствовал сам Энакин. Потом появилось лицо Оби-Вана Кеноби. Рей увидела его молодым, с коротко остриженными волосами и тонкой косичкой, а потом – старше, и еще старше. В воспоминаниях Энакина для него проходили годы, и вместе с ними пробегали множество самых разных эмоций. Неприятно было видеть, как быстро обожание сменилось ненавистью. Потом мысли заполнили образы бушующих потоков лавы, звуки скрещенных световых мечей, и ей показалось, что она поняла. Энакин делал это не из-за того, что хотел что-то для себя или для кого-то другого. Он был непоколебим в своих чувствах и желаниях, и впервые за долгое время чувствовал, что совершает правильный поступок. Потом она увидела Оби-Вана постаревшего и седого, полыхнула вспышка яркого красного света, и она ощутила все так же остро, как и он. Сожаление. Он чувствовал его и раньше, когда увидел закрытый гроб, на разноцветное стекло которого падали лучи солнца и окрашивали все в нежные тона. Она слышала его голос у себя в голове, серьезный и исполненный скорби. Падме. Потом перед ней снова появился его дух, все так же держа ее за руки. Было что-то немного странное в его лице, как будто печаль, или та мудрость, что всегда ее сопровождает. «Теперь понимаешь? Не так-то легко определить, что есть Свет, а что есть Тьма, как не легко бывает и сказать, что хорошо, а что плохо». - Ты думал, что то, что ты делаешь, оправдано, - тихо сказала Рей. – А когда ты перестал так думать? «Трудно сказать. Я сомневался сотни раз. Мы все сомневались, - ответил он. По рукам разошлось ощущение приятного тепла. – Но думаю по-настоящему это случилось тогда, когда я встретил своего сына, когда понял, что он мой. Я считал, что создан не для Светлой стороны, что никогда не смогу коснуться ее вновь, после всего, что сделал. И я не думал, что это неправильно, даже когда мне сказали, что моя жена погибла, и это случилось из-за меня. Я винил себя, но потом понял, что правильнее было бы искупить вину». Еще одно видение, быстрое, как вспышка молнии. Страшное лицо, глубоко запавшие желтые глаза в окружении беспорядочно разбросанных белесых шрамов и оспин. Император, подсказало ей что-то. Энакин кивнул в ответ на ее мысли: «Он все это планировал заранее, и я стал его учеником по собственной воле. И я остался с ним даже когда понял, что я сделал». Она резко дернулась от внезапного понимания, оно прошило ее как электрический ток. Наверное, это передалось через их временную связь с призраком, потому что тот вздохнул и снова кивнул. «История повторяет саму себя. Мой внук столкнулся с чем-то очень похожим, - Энакин замер, посмотрел на нее, а потом прямо в нее. – Но речь сейчас не об этом. Речь о тебе и о том, что ты видела. Ты не хочешь встречать такое будущее, ты боишься, что все это может стать правдой. Ты хочешь делать то, что правильно, быть на стороне добра, идти к Свету. Но эти вещи не связаны между собой, Рей, как бы ни пытались джедаи сказать тебе обратное. Просто обычно они происходят вместе чаще, чем по отдельности». Уследить за мыслью было трудно, особенно учитывая то, что слова исходили не от кого-нибудь, а от того, кто был вообще-то Дартом Вейдером. Она видела джедаев в Силе, видела разные принятые ими формы света и доброты, знала их поступки. Гораздо меньше она знала о том, чтобы кто-то с Темной стороны совершил что-нибудь хорошее, если такое вообще было. - Почему? – спросила она. Помимо воли она отчаянно стремилась узнать ответ. – Ведь в Темной стороне все неправильно! Если разницы нет, то почему все выглядит так, как будто она есть? Энакин улыбнулся, одновременно понимающе и загадочно. «Ошибка – думать, что в этом трудном испытании есть всего две стороны. Это значит думать, что есть только джедаи и ситхи, и их можно поставить друг напротив друга и сказать, что больше ничего сделать нельзя. Мы хотим, чтобы все было просто. Но это и есть та граница, о которой я тебе говорил. Она вовсе не толщиной с лезвие бритвы, Рей. Ты можешь идти по ней, можешь пересечь ее. Ты чувствовала ее, когда подошла близко, так ведь? Темная сторона не казалась тебе такой уж страшной». Когда она забралась в мысли Кайло и нашла воспоминание, за которое он так держался. Она помнила это очень хорошо, и от этого еще больше смутилась: - Нет, не казалась, но Йода сказал… Энакин закатил глаза: «Как бы ни был мудр Йода, он родом из другой эпохи. Многое изменилось, и это может означать, что пришло время менять наше понимание Силы. Очевидно, что старые методы уже не слишком хорошо работают, - одной рукой Энакин коснулся ее правого виска, и пальцы прижались к коже дуновением ветерка. – Подумай о своей медитации. Когда ты чувствовала Силу, какой она была? Как бы ты описала ее тому, кто никогда этого не испытывал?» И она сразу же ощутила, как соскользнула снова в непостижимую красоту Силы, подобную звучанию оркестра. Она увидела огромные сплетения огней, созвездия жизни и дыхания, раскинувшиеся необъятно и прекрасно по всей вселенной. Она слышала ее согласованность, высокие и низкие ноты вечной песни, которая удерживала все на месте невидимыми нитями, словно каждая жизнь с трепетом внимала ей. Она чувствовала это так же, как и когда призвала Силу, сражаясь с Кайло, и та поднялась, вошла в нее и придала ей мощь сверхновой, подчинялась ее приказам и все равно не казалась покорившейся. - Это… музыка, - проговорила Рей с закрытыми глазами вспоминая все. – И огни, и это чувство, как будто… Я не знаю, как это описать. Как будто все эмоции, усилившись, сливались вместе, проходили через нее и текли дальше с течением времени, поскольку каждое живое создание чувствовало что-то свое. Она ощущала всю боль и все тяготы вселенной, но и ее радость и восторг ощущала тоже. Она чувствовала каждое рождение и каждую смерть, каждое ликование и каждый миг скорби. «Ты и не сможешь, - ответил ей Энакин. – Это невозможно. Такова Сила. Но скажи мне, могла ли бы ты видеть и слышать все это без участия Темной стороны?» Нет, подумала она. Она видела темноту в отдалении – пространство между отдельными участками света, пустоту и черноту, которые придавали огням их форму и цвет. Определяли каждый из них. И в самой песне она слышала низкие ноты, наполнявшие более высокие глубиной и жизнью. Без них те звучали бы тускло и невыразительно. «А что, если бы все было Светом? Что бы случилось тогда?» Было бы ужасно. Не было бы ни цвета, ни формы. Не было бы ничего, что можно увидеть, точно так же, как если бы все было Тьмой. «Они должны существовать вместе, - сказал он. – Без них обоих не станет Силы. Не станет равновесия». Она подумала о равновесии, о сочетании звуков в Силе, творивших музыку, которую она слышала. Грань между светом и темнотой очерчивала форму огней. Если она слишком сильно отдастся Свету, она станет тем кошмаром из своего видения. Если падет во Тьму, будет ничем не лучше. «Ты могущественна, Рей, - сказал Энакин, и она почувствовала, что словно стоит с ним рядом и смотрит на Силу и все ее чудеса. – Неважно, на какой стороне ты в итоге окажешься, ты станешь одной из сильнейших. Если ты удержишься посредине, если сохранишь равновесие, то галактике будет намного лучше». - А джедаи? – спросила она. «Они не отвергнут тебя. Они поймут», - сказал он, и она позволила себе поверить в это, забрав себе чуточку его уверенности. Рей вернулась обратно в свое тело, и Энакин снова накрыл ее руки своими. Он улыбнулся ей, теперь с большей искренностью, и она задумалась о том, что было бы, последуй он сам пути, которым советовал следовать ей сейчас. Он был очень силен, силен настолько, что она ощущала его энергию даже теперь, после смерти. Его руки стали теплее, и если сосредоточиться, она могла бы даже представить, что он живой. - Спасибо, - сказала она, и вдруг без предупреждения из глаз у нее опять покатались слезы. Она не знала, почему плачет, и даже Энакин, кажется, немного удивился. А потом ухмыльнулся, так же задорно и кривовато, как раньше. «Не плакать у тебя все-таки не получается, - сказал он. – В следующий раз постараюсь, чтобы все прошло получше». Она рассмеялась, но смех не был грустным и самоуничижительным. Он был естественным, пробивался наружу сквозь слезы сам. Рей высвободила одну руку и вытерла глаза. - Но я серьезно, - сказала она. – Я так боялась, я и сейчас еще боюсь. Но теперь все не выглядит таким ужасным и реальным. Я просто как будто очнулась от кошмара, и надо просто стряхнуть его с себя. «Отличный план. И как раз подходящее время начать тренироваться, верно?» Рей вспомнила шепот Оби-Вана на краю сознания тогда, в замке Маз. «Это твои первые шаги». Она все так же боялась, все так же тревожилась относительно будущего, которое не могла предсказать, все так же волновалась из-за того, что увиденное в пещере могло стать правдой. Но впервые с тех пор, как она прилетела на Дагобу, она не старалась избавиться от этого. Страх добавлял ей осторожности, а по опыту Джакку именно осторожность помогала ей не погибнуть. Именно страх удерживал ее от того, чтобы стать чудовищем. Энакин улыбнулся ей: «Вот теперь ты поняла». Когда призрак растаял в воздухе, она не почувствовала той пустоты, которую ожидала. Ее не бросили, и она четко ощущала, что не бросят, неважно, что она выберет для себя. Слишком рано было принимать окончательное решение, потому что еще свежи были раны, оставленные пещерой. Но это было начало, и в ней было достаточно уверенности, чтобы сделать первый шаг вдоль по линии, разделяющей Свет и Тьму. Она задумалась над тем, что будет делать Кайло, и что он чувствует сейчас. Когда они оба почувствуют себя готовыми, они смогут начать этот разговор, и теперь она ждала этого момента. *** Впервые за долгое время Кайло Рен вспомнил о Люке Скайуокере без намерения уничтожить его. Он думал о времени, что Люк провел на Дагобе, и об историях, которые он о ней рассказывал. Если верить ему, Дагоба была грязной, болотистой, безлюдной дырой. Там было слишком душно, слишком мокро, полно насекомых, и вся планета казалась живой. Он рассказывал о дракозмеях, жестоких и голодных созданиях, и как он убил самого большого неподалеку от того места, где сейчас сидел Кайло. Все эти описания заставляли Кайло гадать, зачем кому-то отправляться сюда кроме как в изгнание, как сделал Йода, и почему Люк прилетел сюда по собственной воле. «Чтобы найти правду», - сказал Люк. Когда его дядя рассказывал эту историю, он был значительно моложе. Он только начинал тогда отпускать бороду, и от нее линия подбородка становилась более жесткой. В уголках глаз собирались первые морщинки, «морщинки смеха», как называла их его мать. Он больше улыбался тогда, часто смеялся. Его истории были полны приключений – про крестокрылы в Битве при Явине и взрыв Звезды Смерти, про Хот, кровожадную вампу и AT-AT, что падали на землю, как огромные подбитые чудища, про Эндор и эвоков, и про то, как Трипио стал для них чем-то вроде живого божества. Все это казалось таким фантастическим тогда, и никак нельзя было поверить, что герои этих историй - его родители, его дядя, все те дроиды и другие разумные существа, вместе с которыми он рос. А злодеем был его собственный дедушка. Наверное, история про Дагобу была одной из самых странных. Кайло помнил, как играл в нее в одном из домов, где жили они с его матерью, когда она работала в Сенате. Он скакал по креслам, как по тем высоким деревьям из рассказов дяди. Много раз он играл в то, как вытаскивает крестокрыл из болота, как Йода, и в лучшем случае, когда он старался изо всех сил, ему удавалось поднять диванную подушку. Иногда, если рядом был R2, он представлял, как его ест дракозмей, а потом выплевывает, и хохотал до слез, когда R2 верещал так, как будто это происходило снова на самом деле. Временами дроид даже падал на пол, дергаясь и смешно попискивая, и Бен смеялся и напрягал все свои силы, чтобы поднять и поставить его на ноги. Сейчас, на Дагобе, эти воспоминания вернулись, и Кайло чувствовал что-то похожее на пустоту. Так много деталей из этих историй он увидел и воплотил в жизнь сам. Он посетил большую часть планет из рассказов Люка, и не мог не оценить иронию того, что сейчас носил куртку пилота крестокрыла. В голову закралась предательская мысль о том, что подумал бы о нем тот семилетний Бен, и настроение его стало еще более мрачным. «Я – злодей из тех историй», подумал он с горечью. Не в первый раз, если уж на то пошло. Но впервые с того момента, как он вошел в пещеру, и теперь это что-то значило. «Почему? Потому что я, быть может, впустую потратил два десятка лет жизни?» Кайло глубоко вздохнул и с силой потер лицо здоровой рукой. Ему не хотелось верить, что увиденное в пещере было правдой. Он вовсе не хотел принимать как истину и то, что тот призрак был Дартом Вейдером или Энакином Скайуокером, и то, что тот говорил – как ему лгали, ввели в заблуждение и вынудили своими руками уничтожить все, чем он мог бы обладать, потому что его учитель владел чревовещанием. Но в мыслях обжигающей белоснежной вспышкой пронеслись образы призрака его самого, вместе с образами его будущего, наполненного огнем и раздорами. Кроме них, в галактике не останется ничего. Еще он не хотел, чтобы все оказалось зря. Его кожа хранила каждый полученный шрам, его рефлексы изменились, чтобы соответствовать тренировкам. Если все было ложью, ему нечем было гордиться и некуда было возвращаться. Тошнотворное чувство неприятно отдавало утратой и бессмысленностью. Он стиснул кулаки и ощутил боль в запястье. Это хорошо, подумал он. Это было уже что-то, и это помогало отвлечься от всего остального. Все дело было в том, что ему нужно было принять либо одно, либо другое за абсолютную истину, и выбор был не из тех, что даются легко. Он определял всю его жизнь, и колебание между сторонами не решило бы проблему. Или он вернется к Сноуку, скажет себе, что Верховный лидер был честен с ним, и продолжит идти по пути, на который ступил много лет назад, или же отвернется от него. Возможно, под руководством деда. Он будет вынужден принять статус преступника, убийцы и предателя, всего того, что отравляло его мысли на протяжении долгих лет. Он не знал, что будет ждать его в конце второго пути, и понимал, что куда проще было бы придерживаться изначального направления. Но была еще и девчонка. Каким-то образом в одиночку перевернувшая вверх дном почти все, что он выстроил для себя. Она уже не была никем, не была песчаной крысой с Джакку, как ехидно заявил он ей. В ней было что-то большее, чем просто потенциал, всего несколькими действиями она заставила его сомневаться в самом себе и в мире вокруг. Она заполучила меч его деда, она победила его в бою почти что безо всяких тренировок, не считая владения посохом, и он совершенно не представлял, что думать о ней и с чего начинать разговор. Он должен был поговорить с ней. Он сказал, что поговорит, и теперь обещание нужно было выполнять, иначе он не сможет двигаться вперед. Этот выбор смутно маячил перед ним, как темнота той пещеры, и все сомнения отметались в сторону. Кайло прикрыл глаза и попытался восстановить дыхание, концентрируясь на звуках, которые издавали болотные обитатели. Он думал о своем решении, о девчонке, о воспоминаниях, которые ничего не значили, но подводили его все ближе и ближе к границе между Светом и Тьмой. Он думал о Дагобе и о том, что сказал ему дядя много лет назад. «Никто не покинет Дагобу не изменившись».