В час, когда солнечный лик воссияет с полдневного неба, В драконьей долине я буду лежать со стрелою в груди. И ало-золотая кровь заструиться из раны На золото дальних песков, где навеки останусь одна.
Что может быть беспощадней сожаленья, Ты, прожитые годы вороша, Поймёшь однажды – сколько потрясений Могла бы избежать твоя душа. А жизнь твоя могла бы стать примером Гармонии, где стройны все черты… Пусть это так, но то была б наверно Уже другая женщина. Не ты. Л. Мартынов Спасибо Максу Фраю и его «Книге накхов» за его идею множественности вариантов жизни, которая успешно кочует из одного моего произведения в другое
Изгибаясь всем телом, словно по волнам невидимого океана, дракон нес меня к Эйфелевой башне. В третий раз. Первый раз меня привели сюда силой, во второй я вернулась, чтобы очаровать капризного, могущественного и бесконечно одинокого скандинавского бога. Теперь же следовала своему собственному выбору. Своему ли? В последний раз. Он должен быть последним, иначе тщетны были все страдания, испытания и сомнения. Вокруг шпиля «железной леди» Парижа огромной фиолетовой кляксой растекся туннель перехода в иной мир. Стаи инопланетян вылетали из него, как пчелы из улья и подобно саранче покрывали город. Время от времени враждебная бездна изрыгала из себя исполинских монстров, похожих на раскормленных пиявок. На нас вся эта погань не обращала внимания. Мы с драконом были пылинками, зависшими между небом и землей. Да, здесь нужна будет большая, очень большая дверь. Только теперь глядя на Эйфелеву башню с воздуха, я подумала, как она напоминает пирамиду. Да, пирамида и есть. Стройная, тонкая, переминающаяся на ножках, но пирамида. Египет. Вход из мира живых в мир мертвых. Забавно. Все, хватит лирики, надо работать! -Подними меня повыше, – дракон скользнул вверх. Полет у него был плавный и ровный, словно качаешься в лодке на волнах. - Здесь, – Дракон перестал взмахивать крыльями и застыл, паря над землей. - Будем прощаться? - Он повернул ко мне узкую длинную морду, больше похожую на волчью или морду гончей, чем на физиономию змееподобного существа. Вздохнул. Получалось это у него замечательно. - Прости, что дала тебе так мало пожить. Ты очень хороший у меня получился. Наверное, стоит дать тебя имя. Умирать всегда лучше с эпитафией, чем без нее. Тебя будут звать… как этого… ну как его… вертится на языке, – я мучительно пыталась вспомнить имя смешного дракончика из мультфильма «Мулан», но не вспомнила. – Тогда тебя будут звать Дариушем. Как моего отца. Прощай, Дариуш. Ты последнее живое существо, которое мне суждено увидеть. И ты прекрасен, – я чмокнула пушистую морду, грустные глаза, и сказочное создание дрогнуло, обернулось белой упаковочной бумажкой из китайского ресторанчика и скользнуло вниз. Последняя ниточка, связывавшая меня с этим миром, оборвалась. Я стояла на воздухе спокойно и естественно, как будто делала это сотню раз. Так и было – я всегда ходила по краю пропасти, просто не замечала этого. И вот теперь я пересекла эту черту. Я шагнула вперед и раскинула руки, широко-широко, словно хотела напоследок обнять весь мир. Дверь должна быть большой. «Как же хочется жить! Но, наверное, не получится!» Где-то там, вдалеке блеснули кресты Собора Парижской Богоматери. «Боженька, миленький, помоги мне!». Огромная моя тень выросла и накрыла собой Эйфелеву башню. Итак, стою у жизни на краю, Но лик её и в этот миг прекрасен, И если ты со мной, мой друг, согласен, Бессмертью жизни жизнь отдай свою. Дверь открылась. Из нее потянуло холодом, легким ветерком, перераставшим в смерч, тяготению которого невозможно было сопротивляться. Первая группа читаури, помедлив, подлетела ко мне, чтобы с противным писком войти в мое тело и раствориться в нем, раствориться по ту сторону небытия. Где не было ничего – только холодная беззвездная пустота несбывшегося. Вы думаете, смерть это самое страшное? Нет, смерть - это лишь переход в иное состояние, в иной мир. Смерть – это рождение во что-то другое. Гораздо страшнее смерти безвременье, пустота и тишина нежити, муки жизни, которая не может родиться. Это и есть Несбывшееся. И оно вечно и ненасытно. И сегодня я открыла для читаури эту дверь. Я сама и была дверью. Мои глаза смотрели в жизнь, в металлическое кружево башни, а затылком я чувствовала тяжелые ледяные руки пустоты, которые гладили мои плечи и касались затылка, ледяной крошкой щекотали шею. Я слышала звенящую, мертвую тишину, которая постепенно сменялась противным однообразным воем и хлюпаньем Бездны, которая вбирала в себя, но никак не могла насытиться. Пустота пожирала такую живую и живучую реальность. Реальность была читаури. «Больно! Как же больно!» Они появлялись и тут же, подхваченные вихрем, исчезали в проеме двери в Несбывшееся. Должно быть, я растягивалась как эластичная пленка, когда их чудовищные механические гиганты, корабли, крейсеры, катера входили в мое тело, как сверло в дерево. Они раздирали меня на части, протискиваясь в этот туннель, пища и почмокивая – и все ради того, чтобы быть сожранными Тем, что стояло за моей спиной, Тем, на что ни в коем случае нельзя было смотреть. Иначе оно поглотит и меня. И когда боль стала нестерпимой, они пришли. Мои несбывшиеся жизни. Должно быть, Пустота одаривала меня в благодарность за столь обильную жертву. И ее подарок пронизывал меня ужасом до самых пяток. Едва ли мы представляем, какую власть имеет над нами Несбывшееся. Эти мертворожденные планы, потерянные надежды, неосуществленные желания… Имущество, которое никогда до конца нам не принадлежало, вещи, которые мы потеряли, так и не успев овладеть ими. И сейчас они тоже проходили через меня, чтобы умереть окончательно, чтобы перейти грань, которая отделяет жизнь от смерти. А я была распластана между двумя мирами миру, и могла только смотреть, смотреть и смотреть на другую себя. Ни отвернуться. Ни закрыть глаза. - Ну что, получилось? – мой отец Дариуш Кралик встает на цыпочки, чтобы посмотреть на исписанные листы. Он чем-то похож на доктора Брюса Беннера. Такие же завитки черно-седых волос и грустные глаза в лучиках добрых морщинок. Только ростом он гораздо меньше. В этой реальности он жив. - Нет, – я кусаю дужки очков. – Процесс реакции пошел неправильно. Надо еще перепроверить все расчеты. Где-то я допустила ошибку. Пап, наверное, я так и останусь недоучкой. И зачем ты настоял, чтобы я продолжила научную карьеру? Ученый из меня, как… как павлин из курицы. Лучше было бы пойти на словесное отделение! - И остаться старой девой, моя прекрасная курочка. - Я и так старая дева. И разговариваю с пробирками и цифрами на бумаге. - Зато ты старая дева с большой научной перспективой. И твои стеклянные мальчики и девочки тебя очень уважают, – он обводит рукой ряды сверкающих скляночки и, пока я сморю на них, больно тыкает меня кулаком под ребра, так что я охаю. Все-таки он сильный пан Дариуш, хотя и ростом не вышел. «Папка ты мой папка». Моя научная карьера прекратилась со смертью отца. Я не могла продолжать наши совместные исследования, пользоваться его ручкой, которой он писал, трогать его вещи, рыться в бумагах и записках, написанных мелким почерком на крохотных клочках бумаги. Все приборы я распродала, записи уничтожила. С воем эта моя жизнь уносится в беззвездную пустоту. Тогда сама чернота ночи бросается мне в лицо, как гигантский пес и кладет лапы-руки на плечи. Изо рта этой твари доносится запах нагретого металла и сырой земли. Я вижу разоренный и разрушенный мир. И это мой мир. Мир, который я помогла разрушить. Пахнет сладко и мерзостно – так пахнет что-то гниющее. Везде куриться дым и это единственное движение, которое происходит просто так. Электрические брызги и лязг падающего железа не в счет. Я стою на каком-то шатающемся осколке и боюсь шагу ступить, потому что вокруг и всюду заляпано мерзкой болотной жижей. Обломки космических кораблей, поломанные антенки, какие-то винтики, гаечки, болтики. Внизу на уступе большое красное пятно, словно лужа от разбитой банки с вареньем. Оно еще колышется и вибрирует, по нему пробегают змейки электрических разрядов. Я скашиваю глаза и узнаю характерные обводы доспехов Железного человека. Костюм смят и отброшен, как потерявшая вкус жвачка. Тони, видимо, дорого продал свою жизнь. Очертания его лица и не видно, забрало костюма снято и скорежено – и это хорошо, это намного лучше, чем видеть его укоризненный взгляд! Я отвожу глаза, сдерживая дурноту, и тут же вижу всех остальных. Они еще дальше, чем Тони, в воронке у самого подножия скалы, но мое проклятое зрение отказывается миловать меня. Оно все видит, даже в этом хмуром полумраке. Бартон, Наташа, доктор, Фьюри лежат рядышком, такие спокойные и бледные, словно набегавшиеся за день дети уснули в кроватях. Глаза у всех закрыты. Нет ни ран, ни ссадин. Рыжие волосы Романовой кажутся искусственными на фоне ее тусклого серого лица. Я встряхиваю головой и внезапно понимаю причину их посмертного спокойствия. Капитан Америка. Точнее то, что от него осталось. Щит навеки погрузился в грунт, закрывая Мстителей от невидимой угрозы. Капитан принял на себя первый удар. Что же это была за сила, что даже ее брызги оказались способны уничтожить самых взбалмошных, бестолковых и самых милых людей на этой земле! Газ? Бомба? Излучение? Из-за щита видна только согнутая рука в обрывках материи, желтоватая локтевая кость торчит из дырки. Пыльный ветер ерошит красно-синие лохмотья и мелкой дробью стучит по звездному щиту. Жизнь за жизнь. Или жизнь за спокойную смерть. Нам все дано, поступок, мысль и речь, И только это в нашем мире властно, Украсить жизнь, чтоб жизнь была прекрасна, Своею жизнью жизнь увековечь. - Мы победили, - произносит за моей спиной знакомый голос. – Вы хорошо сделали свою работу. И тогда я начинаю кричать. Я кричу, и кричу, просто так без всякой цели, чтобы этот мир окончательно рухнул, сгинул, растворил. Пусть он дрогнет и прогнется, пусть забьется в предсмертных конвульсиях, этот проклятущий мир, в котором я слишком хорошо сделала свою работу! И черное небо раскалывается на куски и падает, падает, падает, на мою голову. Жизнь испуганным щенком отпрыгивает от меня и исчезает. Еще один корабль читаури проходит через Дверь. Я бьюсь в сетях. Я –русалка, дочь океана. Вода приняла меня как родную дочь и унесла прочь, все дальше от берегов Сены в Атлантику. Вода стала моим домом, бесконечно большим и таким близким. Все прочие стали лишь бледным далеким воспоминание, игрой лучей на волнах. На рассвете я сижу на скалах и тихонько напеваю, глядя, как восходящее солнце окрашивает край моря. И в этих волнах мне чудятся чьи-то знакомые строгие глаза. Они смотрят на меня с упреком, словно укоряя за что-то давно забытое. И это прекрасно! И вот сеть опутывает меня, лишает воздуха. Сети, сети, везде сети. Они холодные и мокрые, они впиваются в тело. И я бьюсь, бьюсь, беспомощная и беззащитная. - Глянь-ка, что это? - Пап, а она не опасна? – удивленные серо-зеленые глаза мальчишки. - Не-е-е… Теперь нет, – и рыбак тыкает в меня гарпуном. Холодный металл входит в мое хрупкое тело. Морской пеной я растекаюсь по палубе и исчезаю в воде. «Мамочка! Больно! Как больно!». Я с ногами взобралась на кровать, голова на коленях у мамы. Она гладит мои волосы, тонкие пальцы путаются в каштановых завитках. - Ну, как сегодня прошел день? - Да так себе. Ходили с девчонками в кафе, обсуждали нового парня Сюзон. Она все гадала, как мать отреагирует на это увлечение. - И как же? - Как-как? Будет сердиться, конечно. Сюзон постоянно с матерью собачатся. Какое счастье, что ты у меня совсем другая. И всегда меня поймешь! Мама, такая простая и домашняя, в халатике, без косметики, улыбается и гладит меня по голове. Мы с матерью никогда не понимали друг друга. Она была истинной француженкой, моя мать, красивой, элегантной и равнодушно-вежливой. С отцом они расстались, когда мне было лет восемь. С тех пор мама еще дважды была замужем, исправно поздравляла меня со всеми праздниками, появляясь в прихожей, стройная, моложавая, восхитительно пахнущая дорогими духами. И бесконечно чужая. Еще одна жизнь отделилась от меня как хрупкий мотылек, натолкнувшийся на горящую лампу. Отделилась и канула в вечность. *** Снежная буря почти улеглась. Где-то в недрах Эйфелевой башни бледное лицо прижалось к стеклу. В черных волосах запутался белый пух и крупинки снега. Локи смотрел на пылающую звезду, к пламени которой слетались черные силуэты инопланетян. *** Осмелев, они подошли поближе, мои несбывшиеся жизни, видения стали все чаще, так что я перестала их считать, просто внимала вкрадчивым голосам, смотрела и запоминала их своеобразные лица. Они были истинными детьми до безумия усталого сознания. Но они не смогли стать жизнью, они умерли, не родившись, и теперь мстили мне за это. Одни жизни были длинные, другие совсем короткие. Я умираю на мостовой. Это тот самый раз, когда Локи сбросил меня вниз. Или просто не сумел удержать. Или Тони Старк не успел меня спасти. Они обступили меня, все мои друзья, с которыми я уже не успею познакомиться: Бартон, Наташа, Капитан… Они смотрят с удивлением, не зная радоваться или огорчаться, друг это был или враг. - Не надо… не надо плакать… - говорю я с усилием. – Все … будет… хорошо… Так… даже лучше. Жаль только поцелуя… под водой… - Какого поцелуя? – Капитан Америка удивленно поднимает брови. *** Голова тяжелая, высокая прическа клонит вниз. Большие массивные серьги почти касаются плеч. Платье – золото и синь. И вокруг тоже – золото. Кружево мостов и тяжеловесная мощь крепостных стен. Я в Асгарде. Пожилая, но такая красивая женщина наклоняется ко мне и поднимает с колен. - Встань, дочь моя и войди в дом наш как равная. - Я… я не понимаю. - Ты первая, кто смог усмирить гордыню моего сына. Он согласился вернуться в дом Всеотца. Ты – ключ, открывший запертую дверь. И потому ты здесь. – На кончиках ее пальцев сияет изящная диадема. Как роса, легшая на лепестки садового цветка. Фригг возлагает эту драгоценность на мою голову. Я сжимаюсь, словно прекрасное украшение обожжет или укусит меня. Я все еще ничего не понимаю. Встаю и невидящими глазами смотрю на все собрание жителей Асгарда. И вижу две фигуры у стены. Массивную золотистую и тонкую черную. Чернота одного заставляет еще сильнее сиять доспехи другого. И еще кто-то третий стоит и смотрит на меня. Лица его я не вижу, только глаза, ясные и пытливые. - Приветствуйте Вьери Найнен, потерянную и обретенную нашу сестру, супругу принца Асгарда. Войны Асгарда одновременно ударяют в щиты. "Вьери? Найнен? Что происходит" У меня мягко кружиться голова. *** Аромат цветов кружит голову. Я иду по бульвару, покупаю букетик первых цветов. Они пахнут замечательно, но не так волнующе, как пахнет книга, ее потрепанный или новый переплет, ее страницы, девственно чистые или обласканные прикосновением тысяч пальцев. Книга- это дом, книга-это окно в другой мир. Книга – это бессмертие того, кто ее создавал. Внутренний голос, друзья, с которыми не поссоришься и которые остаются вечно молодыми. Книги пахнут восхитительно. Нет иного счастья, чем трогать их, вдыхать аромат Я знаю, о чем говорю. Потому что я библиотекарь и не хотела бы быть ничем иным. Стая читаури - еще одна- вошла в дверь. Голос их был голосом умирающего дикого зверя. По ту сторону меня они лопались и расслаивались на кусочки. Потому что они перестали быть. А я все еще жила между жизнью и темными мороками Несбывшегося. - Шарик – мой шарик! Он улетел! - Мой галчонок, шарики всегда улетают на небо! Иначе как Боженька узнает о твоем поведении! Шарики ему все рассказывают… Николь запускает палец в рот и водит там. Она думает. Жюля-Юлиуша (в зависимости от поведения я называют его то так, то так), моего сына интересует другое. - А дельфины – умные? - Очень! - Очень-очень или очень-очень-очень? Я вздыхаю. Семимесячный Дариуш (в честь дедушки) единственный из моей многочисленной семейки, кто не задает вопросов – пока! А рентген снова показал девочку. Интересно, он расстроится или обрадуется? Мальчика мы бы назвали – Антуан, Тони или Клинт, а вот девочка наверно будет Натали. Наташенька. Дома я умываю всю команду, включая таксу Шерлока. Приношу тапочки, которые как всегда сиротливо забыты в прихожей. Он устало садится в кресло. У него синие глаза Капитана и его мальчишеская улыбка. Он ухмыляется и запускает в меня тапком. - Это она, это она! – папин палец протягивается в сторону маленькой Николетты. - Папа, – у девочки мое неуклюжее лицо и тонкие светлые волосы отца. - Тапочки сами не летают, галчонок. Это он протестовал против того, что его забрали из теплой прихожей, где было так тихо и спокойно. Кстати, что у нас на ужин? - Омлет с шампиньонами. - Если я еще раз съем яичницу, я закукарекаю. - Ты же меня не за умение готовить выбирал. - Но сейчас я бы подумал дважды. *** Локи размахнулся и ударил меня, так что я отлетела к стенке, да там и осталась, сжавшись в комок, вытирая кровь с губ и не сводя с него блестящих глаз. - Не смотри на меня! – я молчу. - Я же сказал: не смотри на меня, ты женщина? - А не то что… Он замахнулся на меня своим жезлом, в эту минуту приобретшим вид элегантной трости. - Извини, я просто представить не могу, что я выкину в ответ на твои угрозы. Не боишься помериться силой со стихией? – интересно, вру я или нет? - Ты ничего мне сделаешь. – Локи высокомерно выпрямляется. – Хочешь, я расскажу в чем секрет твоей силы? Ты сильна, пока у тебя будет желание радоваться жизни, пока ты хочешь жить. Как только ты пожелаешь смерти, она придет. Сколько же мне нужно времени, чтобы заставить тебя молить о смерти? Может быть, мы сделаем это вместе? - Смерть – только начало пути и ты это прекрасно знаешь, о пасынок Одина, рожденный дважды. - Не смей называть меня так! Почему всегда ты споришь со мной? – спрашивает он почти обиженно. – Почему ТЫ осмеливаешься МНЕ противоречить? И почему я не хочу убить тебя? Он садится на пол. И рисует жезлом странные завитки в пыли. - Еще когда ты появилась, я знал, что ты не склонишься предо мной. Ты была мокрая, жалкая, но ты была несломленной, твоя душа светилась в тебе, стойкая как пламя. Все невзгоды жизни не смогли его погасить. И ты осмелилась прекословить мне – в первую же минуту знакомства. И почему я не убил тебя еще тогда за твою первую дерзкую фразу? - Ты хочешь знать ответ? – я поднимаюсь с пола и, прихрамывая, подхожу к нему. На нем нет доспехов, и мои пальцы легко ложатся ему на плечи. - Действительно хочешь? Локи надменно наклоняет голову. - Потому что ты можешь растоптать мое тело, но никогда не сломишь мою душу. И еще потому что, если ты умрешь, я – это все что останется от тебя. Он резко встает одним длинным слитным движением, как будто в его теле не осталось костей, и я оказываюсь у него в руках, как пойманная птица. Локи целует меня зло, грубо, кусая мои губы, но я терплю. «Я? Я с Локи?!!» - кричит где-то на заднем плане мое второе «я», подвешенное в пространстве словно паучок на паутинке. Но я терпела. Наконец он разжимает пальцы. Мы оба измучены собственной злобой. Я осторожно пробую языком распухшую губу. Больно! Наверное, у меня будут синяки на запястьях. - Ты – это все, что у меня осталось – говорит он устало. Я провожу рукой по его щеке, и он закрывает глаза и тенятся за моей ладонью, как изголодавшийся по ласке котенок. - Тебя так давно никто не касался, правда, сын Лафея? Он берет мое лицо в ладони. Я чувствую, как плывет пол под ногами, и тело становится мягким и текучим как воск. Словно это мое пресловутое огненное сердце ставит «горячо» на максимум. «Я? С Локи? Невозможно!» - я дергаюсь в паутинке собственной несбывшейся жизни, еле живая от ужаса и отвращения. И жизнь сгорает как сухая щепка. Лицо Локи, наклоненное к моему, тает. И тогда словно дождавшись своей очереди, на меня выплескивается лавина других моих жизней. И еще одна. И еще. И еще. И я тону в этой пучине. А читаури все идут, и идут, и несть им числа. Их утягивает в небытие, и я уже тоже жажду этого небытия, как лучшего лекарства от собственной жизни. И еще одна. И еще. И еще. Я уже не помню, как и когда все кончилось. Просто я очнулась от тишины, сменивший какофонию звуков и лиц моих жизней. Воздух был чист и прозрачен. Где-то на горизонте догорали последние бои, но это уже не имело значения. Фиолетовая медуза над моей головой свернулась, истончилась и сиреневой струйкой вошла в мое тело и исчезла в нем. Дверь в Никуда захлопнулась с легким треском. Я снова уменьшилась до нормальных размеров. Вот и не стало никаких читаури. Их просто не было никогда. И меня тоже не было. Руки, ноги, тело были прозрачными как воздух. Для моих друзей я сделала все, что могла. Теперь пора и о себе позаботиться. Осталось только закрыть глаза и с легким вздохом соскользнуть вниз. В объятья Несбывшегося. Все. Это конец. *** Зеленовато-синие глаза провожали легкую сизую тень, падавшую вниз. - У тебя все-таки получилось это сделать, смертная.