***
Стайлз встаёт — в их с Дереком первый день в качестве, простигосподибоже, «пары» — удивительно рано. Вообще-то он сова, самая что ни на есть натуральная, то есть предпочитает дрыхнуть до обеда, а по ночам рубиться в приставку, есть, смотреть комедии. Или порно. Иногда это удивительным образом сочетается. Но сейчас, в просторной гостевой комнате, на кровати, на которой поместилось бы десять таких Стайлзов, он тупо пялится в равнодушный экран телефона. Семь часов сорок восемь минут. Семь часов сорок восемь минут утра. Прекрасно. Замечательно. Они с Дереком, кстати говоря, вчера как следует изучили какой-то листочек, который выдала им Лидия с грозным «Следовать каждому пункту!». Итак, Стилински — со всем его искренним отвращением к каким бы то ни было домашним делам и острым желанием сдохнуть поскорее, но только не приближаться к плите, о, пожалуйста, давайте обойдёмся без этого — вынужден встать, опустив босые ноги на холодный пол, и, почёсывая задницу, затянутую ярко-красными трусами с Суперменом (а что?), потопать на кухню. В ходе расследования выясняется, что с едой у Дерека в холодильнике негусто: партия яиц, престарелый сыр и несколько сосисок. — Ну, уж яичницу с сосисками я точно приготовлю, — бурчит самому себе под нос Стайлз, вытаскивая всё необходимое, и бедром толкает дверь холодильника, чтобы закрылась. Дерек находит его сидящим на кухне и до чёртиков грустным. Видеть Стилински таким непривычно, это заставляет Хейла напрячься, испугаться. Стайлз не его омега, но он всё же омега, и, как альфа, Дерек не в силах противиться желанию защитить и уберечь от всего на свете. — Стайлз, в чём дело? — интересуется он и морщится, зажимая нос рукой: в воздухе отчётливо воняет горелым. — И откуда этот запах? Стайлз обиженно отворачивается, и Дерек отыскивает причину аромата самостоятельно. Что ж, если Стайлзу когда-нибудь объясняли, что яичницу стоит жарить до едва заметной румяной корки, а не до чёрных ошмётков, то он явно благополучно пропустил этот урок. И в такой ситуации, рядом с расстроенным омегой и его твореньем, Хейл не находит ничего лучше того, чтобы начать ржать. У Стилински начинает дёргаться левый глаз. Наконец, когда Дерек сгибается пополам в особенно сильном приступе хохота, Стайлз попросту даёт ему по голове толстенной кулинарной книгой (кстати, наличие этой вещички у Стайлза в руках тоже вызвало у альфы смех) и, гордо задрав нос, дефилирует к выходу. Дерек смотрит вслед его маленькой заднице, затянутой в красные трусы с Суперменом, и неожиданно для самого себя возбуждается. Что ж, это ещё дерьмовей, чем он думал. Неделя с раздражающим омегой — это одно дело. Неделя с раздражающим омегой, на которого, ко всему прочему, у тебя ещё и стоит, — это в тысячу раз проблематичней. Он или засадит Стайлзу день на пятый, или просто молча сойдёт с ума. Дерек понимает это, когда омега тащит его в магазин одежды. «Все парочки покупают одежду вместе», — авторитетно заявляет Мартин, и Дэнни, таскающий камеру, согласно кивает. Так что у Стайлза вроде как нет выбора… Но никто, чёрт побери, не просил его заставлять Дерека стоять на страже кабинки и пялиться в зеркало на противоположной стене, в котором нет-нет да и приметишь обнажённое бедро, на секунду мелькнувшее из-за задравшейся стороны шторки! Хейл — взрослый мужик двадцати семи лет от роду, замдиректора «Хейл корпорэйтед» и просто человек, не привыкший отказывать себе в сексе с омегами, а потому, в принципе, не особенно тяготеющий к самоудовлетворению — сбегает, как прыщавый подросток с бушующими гормонами, в туалет магазина и дрочит, матерясь сквозь сжатые зубы и молясь всем богам о том, чтобы здесь не оказалось камер наблюдения. Когда он возвращается, Лидия с упоением делится со Стайлзом новостями насчёт других пар. По её словам, Лиам с Хэйден успели поцапаться, так что первый сейчас щеголяет царапиной на щеке, а вторая — сама Медуза Горгона во плоти; Скотт в нулевой же день развёл Киру на секс (не то чтобы Дерек завидует, но он определённо был бы не против трахнуть Стайлза, который при словах о вышеупомянутом сексе дёргается, краснеет и старательно избегает взгляда Хейла), а Питер ведёт себя с Айзеком удивительно по-джентльменски. Вообще-то для главного мудака Бейкон Хиллс это сенсация. Весь второй день они со Стайлзом смотрят фильмы. Сначала какие-то «Мстители». Если честно, Дерек не уверен, первая это часть или вторая, потому что он, если что, не особенный фанат. Когда он умудряется спутать Ртуть с Соколиным глазом (что значит «Не похожи»?), Стайлз разочарованно выдаёт: — Ты безнадёжен! — Совсем как ты в готовке, — отвечает Дерек, увлечённый больше даже не фильмом, а раскрытой и лежащей у него на коленях книгой. Пронзительное молчание заставляет Хейла поднять голову. Мороженое медленно капает с так и не донесённой до рта Стилински ложечки прямо на белую футболку. Большой рот удивлённо открыт. — Что? — Дерек вскидывает тёмную бровь и непонимающе хмурится. Стайлз молчит долго-долго, а потом вопит: — Оно умеет шутить! Дерек подпрыгивает на своей заднице на добрых полметра вверх и сверлит Стилински злым, очень, очень злым взглядом. — Ты такой… наглый, Стайлз, — наконец, выдавливает он, и омега хохочет, откладывая мороженое в сторону (нет, Дерек не чувствует разочарования, и нет, он не пялился до этого на то, как Стилински, увлечённый фильмом, посасывает ложечку), а потом просто подползает ближе и плюхается головой на колени Хейла. Тот замирает. Стайлзу стоит подвинуться ближе ещё на пару сантиметров — и он уж точно не сможет не заметить очевидного стояка Дерека. Это слишком неловко. — Вот теперь наглый, — мурлычет Стилински, и задравшаяся футболка оголяет узкую полоску светлой кожи. Дерек сглатывает вязкий ком и отводит взгляд от поясницы омеги — чтобы столкнуться с его лукавым, насмешливым взглядом. Стайлз смотрит на него. — Знаешь, Дерек, ты один из самых желанных альф Бейкон Хиллс, — тон у Стилински задумчивый, он скользит прохладными пальцами по бедру Дерека, и от этого хочется по-животному зарычать, опрокинуть несносного мальчишку на лопатки и вжаться лицом ему в шею, жадно глотая терпкий запах веселья, любопытства и свободной омеги. Если честно, Хейл не знает, как умудряется сдерживаться; его волк скулит и скребётся внутри, все мысли превращаются в бездумный речитатив «пометить, пометить, пометить», и тот факт, что до вчерашнего дня он ни единого грёбанного раза не смотрел на Стайлза Стилински как на свою вероятную пару, оказывается полностью проигнорирован инстинктами. — Я… — Стайлз осекается, краснеет мучительно, а потом выпаливает торопливо и смущённо: — Мы не будем парой, ясно, Дерек? Не будем, ни за что! Это просто… это просто будет секс! Он почти срывается в хрип, и его ладонь, холодная узкая ладонь с тонкими омежьими пальцами, накрывает стояк Дерека. Тот рычит. Весь его хвалёный самоконтроль даёт слабину, и, чёрт возьми, Дерек ведь не самый слабый альфа на свете, он способен удержаться от того, чтобы наброситься на течную омегу, и он может держать себя в руках, только уберите эти проклятые пальцы, эти идеальные, созданные для его члена пальцы, прикосновения которых обжигают и через одежду! Вжикает «молния», ползут по бёдрам джинсы и боксеры, Стилински скользит большим пальцем по напряжённой головке, и, господьчёртовбог, это заставляет Хейла задохнуться вздохом, замереть и зажмуриться, разом потеряв нить разговора. — Дерек! — как в тумане, доносится до него голос Стайлза. Сфокусироваться оказывается сложно. Вот — узкие ключицы, беззащитно-тоненькие и такие омежьи, вот — полные губы (ему с трудом удаётся не застонать), созданные для поцелуев и минетов, вот — глубокие глаза. Стайлз недовольно морщится, легонько ударяет Дерека кулаком в грудь. — Очнись, альфа! Ты должен мне пообещать. Пообещай мне, что между нами ничего не будет, что это просто секс, обычный — слышишь? — секс на несколько ночей, потому что у меня слишком давно никого не было, и у тебя, судя по всему, тоже, а ещё я устал дрочить в ванной, поэтому просто пообещай мне, чёртов ты сукин сын, я… — Тш-ш, — ладонь Дерека накрывает чужой рот, и Стилински мычит недовольно, его пальцы смыкаются на мошонке альфы так, что тот рычит, и его глаза сверкают алым. — Никаких отношений. — И никаких поцелуев, — добавляет Стайлз, когда препятствие в виде ладони исчезает. Его ногти легонько, но чувствительно проходятся по коже члена, и у Хейла в голове каша, а в горле — стоны. — И никаких поцелуев, — соглашается он, дыша через раз и моргая осоловело. Перед глазами всё плывёт. — Ты такой покладистый, когда возбуждён, — у Стайлза почти музыкальный смех. И чертовски ловкие пальцы. Приходится признать: у Дерека давно не было такого. По крайней мере, он… это даже стыдно. Он кончает через пару минут — как последний школьник, с открытым ртом и закрытыми глазами. А, и ещё — со стоном. Стайлз выглядит как кот, объевшийся сметаны. Он усаживается по-турецки напротив Дерека и демонстративно — и до чёртиков развратно — облизывает длинные пальцы, испачканные чужой спермой. У Дерека перехватывает дыхание. Оказывается, возбудиться сразу после оргазма очень даже можно. Они трахаются торопливо, яростно и жёстко. Ни капли нежности, ни капли осторожности и заботы — голые инстинкты, грязный секс прямо на полу, у самого дивана. Стайлз умудряется свалить с тумбочки лампу, неаккуратно дёрнув ногой, а Дерек больно прикладывается затылком к тяжёлой ножке, когда его, потного и тяжело дышащего, опрокидывают на лопатки, чтобы взобраться сверху, на бёдра. И обоим совершенно плевать. Дерек не знает, сколько проходит времени. Они со Стайлзом лежат на полу, мокрые, голые и покрытые спермой. — Сколько раз это было, волче? — сонно и лениво спрашивает Стайлз. Его ладонь скользит по чужому животу, размазывая по коже сперму. Хейл пожимает плечами. — Я не знаю, — отвечает он, морщась от слишком густого и насыщенного запаха секса. — М-м… четыре? — Ты затрахал меня до смерти, волче, — в голосе Стайлза слышен упрёк, но по его виду — особенно по остановившемуся довольному взгляду — явно не скажешь, что он чем-то недоволен или пытается возмутиться. Дерек хмыкает и выдыхает ему в шею перед тем, как больно и сильно, до крови, укусить: — Напомнить, как ты сам запрыгнул на мой член, детка? — Конечно, сам, — Стайлз жмурится и ластится, податливый и мягкий после секса. — Ты же такой нерешительный. И дальше дрочил бы на меня? Дерек шлёпает его по бедру, и Стилински охает — всё тело болит. У Дерека вообще-то тоже. Но всё равно скоро приходится вставать и даже тащить едва переставляющего ноги омегу в ванную — в конце концов, засохшая сперма оставляет не самое приятное ощущение. Они спят в разных комнатах, на разных кроватях, и каждому снится своё.***
Третий день начинается лозунгом «Давайте устроим вам свидание!», и Дерек, в общем-то, уже заочно ненавидит и тот жаркий костюм, в который его — «будь приличным человеком!» — впихнула Лидия, и узкие жёлтые билетики в руках омеги. «Аллея любви», — читает Дерек скептически. Это одно из развлечений. Ещё полно всяческих — вроде «Лебединого озера» или «Романтического ужина». Альфе не больно-то хочется представлять, как это всё выглядит. Воображение подкидывает жуткие картины. — Ты тоже чувствуешь это? — спрашивает он у Стайлза, когда они, старательно игнорируя шагающего следом Дэнни, направляются к чёртовой Аллее. Пальцы у омеги тёплые и сухие; он передёргивает плечами и отзывается шёпотом: — Придётся немного потерпеть. «Немного» — мягко сказано. Аллеей любви оказывается какая-то хренова пародия на «Голодные игры». Дерек не идиот и не слюнтяй, чтобы участвовать в подобном. Он обещает напомнить себе про это, когда вместе со Стайлзом, цедя непристойные ругательства, в одном мешке, по-прежнему держась за руки, прыгает к финишной прямой. Они не побеждают. Не то чтобы Дерек из-за такого расстраивался. Он выигрывает шанс выбрать одну из огромных игрушек в Дартс, и хотя продавец, немолодой омега с голубыми глазами и веснушками на щеках, настаивает купить медведя или, на худой конец, кота, Дерек выбирает большого и мягкого Человека-паука в чиби-стиле. Стайлз визжит, запрыгивает Хейлу на спину, обнимает за шею так крепко, будто пытается удушить, и бесперебойно тарахтит что-то, из чего Дерек выделяет только слова «крутотень», «охренительно» и «Магуайр». Дерек вряд ли об этом узнает, но эта игрушка ещё надолго останется для Стайлза самой любимой. Что ж, «Аллея» сдаётся в неравном бою, но дальше — «Озеро», и Дерек реально в ужасе, потому что, оʼкей, он типа альфа и не очень-то хочет любоваться всеми этими тошнотворными розовыми лебедями и восторженными парочками. Стайлз его понимает. Именно поэтому он сжимает руку Дерека в своей и, когда они вливаются в разномастную толпу стремящихся опробовать все развлечения-для-двоих парочек, шипит: — У нас есть несколько секунд на то, чтобы улизнуть от Дэнни! Вообще-то времени у них куда больше, ведь Дэнни приходится и других — Скотта с Кирой, Питера с Айзеком, Лиама с Хэйден — снимать, но мысль о том, что они должны уложиться в мгновения, вызывает адреналин, и оба мчатся вперёд, хохоча. Стайлз чуть отстаёт из-за тяжёлой игрушки, и в итоге Дерек на время отбирает Паука, а отдаёт уже тогда, когда они, вырвавшись из розового царства, оказываются на пустой вечерней улице. Это, чёрт возьми, почти романтично, потому что Стайлз сжимает лапку Человека-паука и смотрит на Дерека, а Дерек сжимает запястье Стайлза и смотрит на Стайлза, и они даже могли бы поцеловаться… В животе у Стилински громко урчит, и Хейл хмыкает, а потом кивает в сторону разномастных вывесок — если где и найти вкусную еду, то где-нибудь там. Что ж, есть на свидании, как это гордо величает Лидия, бургеры и запивать их колой, смеясь и умудряясь обливаться, — это не очень-то романтично. Но Дереку нравится. Может, потому, что он просто терпеть не может всякую романтичную чепуху, а может, дело в том, что Стайлз — с усами от мороженого, купленного тут же, и пятном от колы на рубашке — выглядит смешным и своим. Последнее слово повергает Хейла в ужас. Они знакомы несколько лет. И никогда особенно не общались. Один раз Дерек подвёз Стайлза до дома, когда Скотт свинтил гулять со своей первой девушкой, Эллисон, а ещё один раз Стайлз заявился сам — в лофт Хейлов, который принадлежит Питеру — и притащил две пиццы, а ещё диск «Звёздных войн». Тогда Скотт горевал из-за смерти всё той же Эллисон, а Стайлзу нужен был кто-то довольно терпеливый для того, чтобы выдержать все шесть частей. Справедливости ради стоит отметить, что Питер продержался лишь две. Но не считая этих скорее исключений, чем правил, — они не общались. Иногда, в большой компании, в стае, как это звал сам Дерек, перебрасывались парой фраз, но на этом всё заканчивалось. Они сидят вместе, склонившись друг к другу близко-близко, так, что можно сосчитать все родинки у Стайлза на шее, и горячо спорят о том, насколько горяч Роберт Дауни-младший. И Дереку не хочется думать о Стайлзе в ключе «свой», потому что — оʼкей, они как бы это обсудили и условились, что это просто секс, просто возможность переспать с кем-то давно знакомым (а это всегда и всем интересно), при этом не лишившись свободы. Стайлз окликает его и со смехом интересуется, не о его ли заднице думает Дерек. Хейл ухмыляется в ответ и говорит, что думать о ней его надо заставить. После долгой и хриплой речи Стайлза, сопровождаемой активным скольжением юркого языка по мороженому, обоим приходится сорваться с места и в срочном порядке отправиться домой.***
На четвёртый день Стайлз наотрез отказывается вставать. Он повторяет своё «Ты меня затрахал, волче!», но теперь, судя по всему, и правда зол. Природа на славу постаралась, так что омега не испытывает боли после секса, однако несколько заходов за ночь — с учётом прошлой, и спасибо, Господи, что сцепки не было, потому что вчера Стайлз точно забыл выпить противозачаточные — чересчур даже для подготовленного организма. Так что Стилински с чистой совестью валяется в постели, Дерек валяется рядом (как ни странно, это умиротворяет), иногда вслух зачитывая особенно забавные моменты одной из любимых книг, а Лидии приходится перенести запланированное продолжение свидания (она, кстати, была жутко зла, что они сбежали) на пятый день. У них есть сутки на то, чтобы ни-ку-да не выходить. И сегодня они не трахаются. Ни дрочки, ни минета — ничего. Разговаривают. Это так странно — говорить со Стайлзом. Дерек думал, что хорошо его знает, потому что он в курсе, какие фильмы Стилински пересматривает по сто раз в месяц и как сильно любит фисташковое мороженое, но, оказывается, он и не подозревал, что омега болеет за Балтимор Рэйвенс и терпеть не может брокколи; в перечне любимых книг Стайлза, всегда производящего впечатление человека поверхностного и беспечного, обнаруживается пара книг Киза, а сам Дерек с упоением и удовлетворением от того, что его слушают, рассказывает про моралистический смысл «Отверженных». Оба не могли ожидать друг от друга того, что узнали и что услышали; оба теперь находятся в некоей растерянности. Дерек чувствует, что начинает привязываться, привыкать к Стайлзу — с его смешными растрёпанными волосами, россыпью родинок по всему телу, страстной любовью к Марвел и абсолютным неумением готовить. Это не отчаяние и не безнадёжность — это горчащее на языке осознание того, что они сами создали себе мечту-на-неделю, а потом всё закончится. С этого дня они спят в одной кровати. Просто болтают допоздна, а потом, когда пора бы уходить, Дерек остаётся. Во многом благодаря взгляду Стайлза — тот не просит, да и глупо было бы думать, что он станет просить. Просто смотрит — как будто не хочет, чтобы Дерек ушёл. Хейл не уходит. Что ж, он просыпается на пятый день от того, что его мочевой пузырь вот-вот не выдержит, а Стайлз так вцепился в него (точно ручная обезьянка) всеми конечностями, что решительно непонятно, как тут выпутываться. Дерек-то, ясное дело, пытается. Стайлз мычит, притягивает его к себе обратно, тыкается носом в плечо и довольно сопит. Приходится высвобождаться, решительно отстраняя омегу, но тот даже не просыпается — сладко причмокивает губами, поворачивается на живот и обнимает подушку. На часах почти шесть утра, Дерек чувствует себя вымотанным и разбитым. Душ слабо, но всё же помогает, так что спустя двадцать минут альфа выползает на кухню вполне очнувшимся и даже относительно проснувшимся. Стайлз тоже успевает проснуться за это время — и теперь пытается что-нибудь приготовить. Памятуя о неудаче с яичницей, он ограничивается бутербродами и соком. Дерек, правда, терпеть не может яблочный, но Стилински смотрит так, будто готов швырнуть в альфу стаканом, если он не выпьет, и приходится повиноваться. Когда Дерек спустя пару часов рассказывает об этом инциденте Уиттмору, с которым они неплохо ладят, Джексон хохочет, хлопает Дерека по плечу и насмешливо тянет: «Подкаблу-у-у-учник». Правда, когда мимо проходит Лидия, а Джексон замирает, будто готовая получить приказ гончая, настаёт время Хейла позубоскалить. Они обсуждают что угодно, но не Стайлза и не отношения Дерека со Стайлзом. Таковы правила. Этот день не больно-то радостен. Скотт и Кира покидают проект: то ли секс получился так себе, то ли просто осознали, что не подходят друг другу, но они обнимают всех оставшихся участников, желают удачи и уходят, подчёркнуто игнорируя друг друга. Стайлз приходит к выводу о том, что это ссора, а Дерек настаивает на варианте «не удовлетворил». И хотя Скотт — лучший друг Стайлза, и Стилински честно пытается выцарапать благоверному глаза за сомнения в способности Маккола удовлетворять омег, всё же Джексон и Питер полностью поддерживают альфу. Питер, кстати, умудряется охмурить Лейхи, так что вокруг них теперь разве что пузатые купидончики не порхают. Айзек висит у Хейла на шее, смотрит ему в рот и улыбается всем так солнечно, что не улыбаться в ответ получается только у Дерека. За это он получает тычок в ребро и тихое весёлое «Сноб» от Стайлза. Кому-то сегодня перепадёт по маленькой упругой заднице. Лидия расстроена. Это видно. И хотя она ведёт выпуск как всегда, теперь уделяя главное внимание Питеру и Айзеку, которые уже успели поставить друг другу метки и теперь остаются в проекте просто символически, чтобы поддержать других, печаль от друзей скрыть не получается. Все проникаются настроем Мартин, ходят подавленные и неразговорчивые (только Питер с Айзеком успели пообжиматься во всех местах парка, в котором и проходят части съёмок). Джексон не зубоскалит, пытается расшевелить и приободрить девушку, а Стайлз громогласно предлагает всем посмотреть жизнеутверждающие и очень весёлые «Звёздные войны», на что получает дружный рёв «Заткнись, Стайлз!», обижается и уходит за кофе. Сегодня у них с Дереком день почти без разговоров, только за руки держатся — потому что так принято. Дерек чувствует себя неимоверно далёким от Стайлза, Стайлз чувствует себя неимоверно далёким от Дерека. Шестой день просто обязан быть лучше.***
И — да! Шестой день — почти идеальный день. Сегодня съёмки проводятся в квартире Дерека, потому что они со Стайлзом должны приготовить что-нибудь вместе, только что-нибудь посложнее яичницы (Дереку хочется объяснить Лидии, что яичница для них — вершина кулинарного мастерства, но приходится сдержаться, потому что Стилински готов прожечь в нём дырку взглядом), и на всё про всё у них два часа. Камеру оставляют неподвижно снимать — потом этот материал будут монтировать и подгонять под размеры выпуска, — дабы не мешать парочке, и Лидия тащит всю съёмочную команду в кафешку. Вообще-то это издевательство: выходит, травиться своим шедевром придётся самим же Дереку со Стайлзом. — Что мы приготовим? — Хейл опирается бедром о тумбу, на которой, болтая ногами, восседает Стайлз, и задумчиво листает кулинарную книгу. Всё слишком сложно, слишком долго, слишком скучно; им необходимо найти то, что можно приготовить побыстрее и что сложно превратить в угли. Пока вариантов немного. — Я знаю… — медленно произносит Стайлз, глядя куда-то за плечо Дереку, и тот оборачивается, с недоумением глядя на брошенную на узком кресле сантиметровую ленту: вчера вечером Стайлз решил измерить свои объёмы и пришёл к выводу, что раз он такой шикарный, можно немного ещё и наесть жирка. — Как связано то, что мы должны готовить, с твоим нарциссизмом? — непонимающе интересуется Дерек. Стайлз цокает языком, больно щипая альфу за локоть, и — это вызов. Так что Хейл склоняется над, видимо, и правда испугавшимся омегой, оттягивает ворот его футболки вниз, так, чтобы оголить одно острое плечо, и прижимается губами к гладкой коже, медленно посасывая. Когда он отстраняется, на плече Стайлза красуется засос, а сам парень дышит тяжело. Он притягивает Дерека к себе, раздвигает ноги, и от этого можно голову потерять, что, в общем-то, и происходит; они трутся друг об друга, хрипло дыша, пальцы Стайлза дрожат и впиваются в плечи Дерека, пальцы Дерека — в бёдра Стайлза, и это идеально. — Дер-рек… — выдыхает Стилински, и Хейл ловит себя на мысли о том, что вечность слушал бы это прерывающееся, с рокочущей «р» обращение. Он неохотно отстраняется, Стайлз так же неохотно и не очень-то изящно — его явно не держат ноги — сползает с тумбы. — Так вот, — он облизывает свои совершенно невозможно блядские губы и нервно потирает пальцы, — нам нужны шоколад, масло, какао… Когда он заканчивает перечислять ингредиенты, Дерек, вытаскивающий всё необходимое, уточняет: — Сколько? — Для порции нужно примерно по сто граммов шоколада и масла, — отвечает Стилински, а потом хрипло смеётся, качая головой, — но с учётом наших с тобой кулинарных навыков стоило бы перестраховаться. Дерек хмыкает, но подчиняется. Итак, первый блин комом. Пирожные не то чтобы не выходят: просто Стайлз, всерьёз, видать, переживающий из-за казуса с яичницей, вытаскивает их из духовки слишком рано, и в результате полусырое тесто, пусть и шоколадное, выходит также и наполовину съедобным. Приходится отправить неудачные экземпляры в мусорку. Стайлз вздыхает, а Дерек обнимает его сзади. — Хэй, не парься, — говорит он низко куда-то омеге в макушку, и тот расслабляется в его руках, — просто нужно чуть больше практики. — Никчёмный омега, — Стайлз качает головой и прикрывает глаза. Где-то в груди саможалость плещется вместе со стремлением казаться Дереку лучше. Хейл шлёпает его по заднице и рычит: — Подтёр сопли и пошёл делать тесто для новой партии! Ох, эта чёртова альфа-сила, она заставляет Стайлза сладко вздрогнуть (это возбуждает, и это неловко), сжать зубы и приняться за готовку. Господи, он заслуживает того, чтобы эти пирожные получились! Но в итоге на второй раз, отправив пирожные в духовку, он только с ног до головы перемазывается оставшимся шоколадом, перемазывает Дерека (не стоит пугать омегу с кастрюлькой этой вот жидкой сладости резкими появлениями!), и оба стоят в совершенно загаженной кухне, смотрят друг на друга и хохочут. Потом Дерек делает шаг вперёд, ещё и ещё, и так — до тех пор, пока Стайлз не утыкается лопатками в стену. Губы у Хейла сухие и горячие, а язык — шершавый и умелый. Он слизывает шоколад с щёк и шеи Стайлза, и от этого хочется урчать. Омега плавится в его объятьях, мурлычет что-то, толкается пахом в зажатую между его бёдер ногу Дерека, поскуливает, всхлипывает и просит, просит больше. У него яйца звенят от напряжения, в голове пусто, а в горле пересыхает, и чёртов Дерек Хейл должен с этим что-то сделать! Дерек и делает. Расстёгивает ширинку Стайлза, опускается на колени, так цепко сжимая узкие бёдра, что оставляет синяки. И сосёт. Господибожеправый, Дерек божественно сосёт, несколько неуклюже и сдержанно, как и любой альфа, потому что это вроде как нечто особенное для них, но это настолько горячо, и сам Дерек настолько обжигающе горячий и сексуальный, что Стайлз просто почти кричит — это и не стоны вовсе, — толкаясь бёдрами в его рот и закатывая глаза. Он пытается кусать губы, чтобы не орать так очевидно громко, но даже приглушённого ладонью скулежа достаточно, чтобы понять, насколько его ведёт. У него течка через месяц, а он мокрый, откровенно мокрый, как будто проклятая Счастливая Неделька решила начаться вот прямо сейчас, прямо в тот самый миг, когда эти потрясные губы коснулись чувствительной головки. И Стайлз определённо не против того, что Дерек запускает ладонь ему в штаны, собственнически мацая упругую задницу. И Стайлз определённо не против того, что Дерек сдёргивает джинсы и боксеры — на этот раз с Бэтменом, а что? — с его бёдер, скользит своей большой шероховатой альфа-ладонью по пояснице, по ягодицам, и проникает в омегу сразу двумя пальцами. Вот теперь Стилински кричит так, что и ладонь, в которую он остервенело впивается зубами, не помогает. Дерек даже не вводит третий палец, только двумя трахает, быстро и резко вгоняя их в Стайлза и то и дело задевая простату. А ещё Дерек сосёт. Он настолько хорош, что от этого перед глазами плывёт, а ещё у Стайлза на ресницах, кажется, дрожат слёзы. Но это не имеет значения в сравнении с оргазмом, который накрывает омегу почти сразу после того, как Дерек с пошлым причмокиваньем выпускает его член изо рта и отстраняется, при этом особенно сильно и резко вбиваясь пальцами в простату. Вся кухня в муке, шоколаде и сперме. Стайлз и Дерек в муке, шоколаде и сперме. На светлых домашних штанах Дерека расплывается белёсое пятно, и у Стайлза вырывается придушенный смешок. — Видишь, что ты со мной делаешь, — с деланным смущением (хотя ни капельки ему не стыдно, ему, чёрт возьми, было хорошо) говорит Дерек. Он поднимается с колен и прижимает дрожащего, едва стоящего на ногах омегу к себе. А потом смотрит на горящую кнопку камеры. — Упс.***
Это производит фурор. Дерек не успевает даже попытаться стереть запись, потому что у них со Стайлзом хватило времени на то, чтобы переодеться, и на то, чтобы вытащить из духовки готовые пирожные, но вот на то, чтобы разобраться с плёнкой… Что ж. Стайлз сидит красный, как варёный рак, и пытается проглотить вставший поперёк горла кусочек пирожного, пока Джексон, Дэнни и Лидия как зачарованные пялятся в экран. — Вот я и стал порно-звездой, — мрачно отшучивается он, но никто не реагирует, только Дерек сжимает тонкое запястье. Стайлз не злится, просто ему стыдно, и эти ощущения, волнами исходящие от омеги, передаются и Дереку. — Ребят, могу сказать только то, что вы… да чёрт, вы горячи! — восклицает Дэнни, и Стайлз отворачивается, утыкаясь носом Дереку в плечо. Но все единодушны. Даже Джексон бросает равнодушно: «Неплохо», а из его уст это звучит так, как если бы Стайлз реально был порно-звездой вроде Саши Грэй и тоже выделывал бы такие штуки с чужими членами. Стайлз не знает, чувствует он себя польщённым или оскорблённым. А следующий день — последний. И сегодня всё особенно пропитано горечью. Лидия предоставляет этот день Стайлзу и Дереку на двоих и обещает прийти вечером, чтобы они, наконец, приняли решение, кем выйдут отсюда — знакомыми или парой. Секрет в том, что они давно приняли решение. И Дереку хочется его изменить. И Стайлзу тоже, хотя он никогда этого не скажет. Но не получается. Получается только прижаться к груди вышедшего из душа Дерека, взять его за руку, умоляюще — впервые — посмотрев в глаза, и протараторить хрипло: — Пожалуйста, Дерек, мне сегодня очень это нужно. — И что тебе нужно? — Дерек принимает правила игры; его ноздри раздуваются, втягивая аромат омеги, его ладонь, тяжёлая и тёплая, накрывает задницу Стайлза, так что тот прикусывает губу, хрипло выдыхая. — Трахни меня, Альфа, — только у него получается произносить это слово так, что у Дерека в штанах мгновенно становится тесно. На то, чтобы подхватить охнувшего омегу под бёдра, взяв на руки и вынудив прижаться к себе — он слепо скользит по плечам и спине, впивается ногтями в гладкую кожу, — уходит пара секунд, не больше. А ещё они не доходят до кровати, потому что Дерек вжимает Стайлза в стену прямо в коридоре, опуская и позволяя встать на ноги, и тот льнёт к нему всем телом, кусая в плечо, а Дерек попросту не может не ответить тем же, и его засос, болезненный и оттого фиолетовый, пестреет на чужой тонкой шее в аккурат у места скопления родинок-созвездий. Это очень красиво. Когда Стайлз его — это очень красиво. Хейл запрещает себе об этом думать. Он проходится ладонями по чужому телу, сминает в пальцах красную худи, решительно и резко стягивая её, так, что омеге, возможно, даже немного больно. Но оба этого снова не замечают: теперь это не животная страсть, но неодолимая потребность, и поэтому нежности Дерека хватает разве что на то, чтобы старательно вылизать пульсирующий болью засос — а после, рыкнув, стиснуть бёдра парня и вжать его пахом в свой пах. Его полотенце — Хейл не успел нацепить ничего кроме — планирует на пол, Стайлз мелко дрожит и сам расстёгивает свои джинсы, торопливо, путаясь и сбиваясь. Поэтому у него не сразу получается. Оба слишком торопятся — и оба не могут не. Это их чёртов последний день, и Дерек готов поклясться, что он чувствует отчаянную горечь Стайлза, когда стаскивает с него бельё. — Развернись, детка, — почти любовно шепчет он, и Стайлз, всхлипывающий, покорный Стайлз, самая что ни на есть настоящая откровенно жаждущая, чтобы ей засадили, омежка, повинуется. У Дерека не хватает силы воли на то, чтобы сдержать скомканный прерывистый вдох. Совершенство жмётся грудью к стене, оттопыривая задницу, и тяжело дышит. Когда альфа опускает руку на поясницу омеги, тот прогибается в спине ещё сильнее, подставляется под длинное ласкающее прикосновение и даже не вскрикивает, когда пальцы, скользя вверх, в железной хватке стискивают короткие непослушные пряди. Сегодня Дерек не будет нежным, а Стайлз не будет этого требовать; эта жёсткость, которая почти по-настоящему помогает остановить время, необходима им обоим, и то, как Дерек впивается голодным поцелуем-укусом в плечо Стайлза, вонзая клыки в нежную кожу, тоже необходимо им обоим; и то, как Дерек стискивает бёдра Стайлза, до синяков и прерывистого шипения, тоже необходимо им обоим; и даже то, как он входит, вынуждая Стайлза ещё сильнее выгнуться и предстать его взгляду максимально открытым, как он вгоняет свой член в чужую дырку сразу и до упора, так, чтобы яйца громко шлёпнулись о задницу омеги, — ещё одна грубая, животная необходимость, без которой они сегодня не смогут. И это правильно. И это правильно — трахать его вот так, вынуждая откидывать голову до боли и глотать слёзы. И это правильно — каждым толчком вынуждать прижиматься животом, а значит, и колом стоящим членом к ледяной стене, из-за чего Стилински особенно низко и протяжно скулит. И это правильно — пятнать безупречную кожу собственническими метками, потому что это единственное, что ему, Дереку, остаётся, и это единственное, что будет у Стайлза на память. И это правильно — срываться в рваный темп, не жалея их обоих, толкаться в узком отверстии, ловить звёзды и цветные пятна перед глазами, тереться щетиной о спину омеги, раздражая чувствительную кожу. И это п р а в и л ь н о — быть с ним, быть в нём, быть на пределе. И кончить, успев выйти за долю секунды до того, как образовалась бы сцепка. Фантастическое везение. Стайлз тоже кончает, пачкает обои своей спермой, дрожит, всхлипывает и постанывает, видимо, ещё пережидая долгий и сладкий миг удовольствия. В тот момент, когда он разворачивается лицом к Дереку, утыкаясь горячим лбом тому в плечо, альфа вдруг осознаёт в полной мере, что это — всё. Судя по часам, висящим в паре шагов от них, Лидия позовёт их на завершение через полчаса. А значит, осталось время лишь на то, чтобы принять душ и одеться. Ещё немного — и Дерек потеряет Стайлза. Ну и пусть он его и не имел никогда. Неважно. Хотя… постойте. Потеряет? Тысячу раз «нет».***
Стайлз красивый, Стайлз до чёртиков красивый в узких чёрных джинсах и белой рубашке. Дерек — в своей кожаной куртке — на его фоне смотрится отъявленным бандитом, но Стайлзу, кажется, всё нравится. Это уже причина игнорировать критические замечания Лидии. Всё выходит скомкано и быстро. Лидия смотрит в объектив, идеальная и непревзойдённая в своём умении не выказывать и грамма эмоций. Идеально накрашенные губы искривляются в улыбке, и, когда кнопка камеры загорается, девушка мурлычет: — Итак, сегодня последний день для Стайлза с Дереком, Лиама с Хэйден и Айзека с Питером. Как вы уже знаете, дорогие друзья, Питер Хейл и Айзек Лейхи объявили себя парой и обменялись метками уже на пятый день; к сожалению, Скотт Маккол и Кира Юкимура были вынуждены покинуть нас. Их отношения не сложились так, как нужно, и ребята предпочли не тратить времени. Сейчас… — она замолкает, жестом подзывает к себе Лиама с Хэйден. — Время решать. Секунды тянутся подобно ленивым жирным червякам. Лиам смотрит на Хэйден, склоняет голову набок и одними губами спрашивает: «Ну?»; Хэйден ничего не отвечает. Только улыбается — так, что на щеках проступают ямочки — и, вставая на носочки, потому что Лиам на голову выше, мягко целует альфу в щёку. Своего альфу. Лидия, искренне считая, что Дэнни не успеет повернуть объектив в её сторону, восторженно подпрыгивает на месте и хлопает в ладони. Она обнимает Хэйден, треплет по волосам Лиама и желает им обоим быть счастливыми. Они и так выглядят таковыми, пожалуй, не к чему желать. Остаются Стайлз и Дерек. — Нет, — говорит Стайлз в ответ на вопрос Лидии, но это «нет» звучит ломано, жалко и совсем неуверенно. — Да, — отвечает Дерек, ухмыляясь, и когда Стайлз открывает рот, чтобы что-то произнести, Дерек целует его — в первый раз. Это много интимнее, чем то, что у них было, потому что это — обещание. Дерек целует его так, как будто не сможет больше поцеловать никого другого, и Стилински сдаётся, подставляется, цепляется за плечи Хейла, притягивая его ещё ближе к себе. Когда воздух в лёгких заканчивается, Дерек отстраняется и ласково, но так твёрдо, что омега даже вздрагивает, произносит: — Заткнись, Стайлз. Лидия счастлива, Дэнни украдкой показывает им большие пальцы, даже хмурый Джексон улыбается, хоть и торопится вернуть себе привычное недовольное выражение лица, когда понимает, что Стайлз смотрит на него. — Дамы и господа! — голос Лидии дрожит от переполняющих её эмоций, — три из четырёх созданных нами пар решили попробовать настоящие отношения. Я думаю, это успех. Я думаю… — она срывается, и Джексон сжимает её пальцы, заканчивая за Мартин: — Мы доказали. А потом тем тоном, каким обычно рекламируют новую зубную пасту красавчики вроде него, Уиттмор произносит: — Если вам тоже хочется испытать удачу и попробовать найти свою родственную душу, то — милости просим. Ну, а сейчас, — он хитро улыбается прямо в объектив, и Дэнни думает отстранённо, что многие омежки завалятся сюда только из-за этой улыбки, — нас ждёт торжество по поводу успешного завершения первого выпуска шоу «Вторая половинка»! За пару секунд до того, как Дэнни выключает камеру, Стайлз, споткнувшись, успевает грязно выматериться, так что последняя серия первого выпуска заканчивается под дружный смех.