Золотая печенька

Я отправляю письма в никуда, точно зная, что они не достигнут своего назначения, ведь у тебя своя жизнь и места для меня там почти нет. Я отправляла письма с признаниями в своих чувствах раз за разом, они то появляются, то исчезают из моей жизни, прямо как ты — иногда такой подавленный и отрешенный, ищущий поддержки и молчаливого понимания, а ещё горячего молока с мёдом. Иногда же весёлый и задорный, нежно держащий свою девушку за руку и широко улыбаясь. Ей, но не мне. Я знаю, что любовь для тебя — солнечная сторона жизни, для меня же это болото, топь, в которой завязла по горло и спастись шансов нет, как бы не брыкалась и не желала обрести свободу, всё бесполезно. Иногда, сидя на лавочке в парке, когда небо затянуто свинцовыми, такими тёмными и мрачными тучами, когда деревья, шелестя, поют песни с проливным дождем, мне начинает казаться, что они пытаются приободрить меня. Я иду по дороге «привычного дня», пытаюсь забыть всё, что связано с тобой. Здравый смысл, как прозрачная и чистая, такая спасительная вода, ускользает от меня, как и ты. Хочется умереть и возродиться новым человеком, как пресловутый феникс, без воспоминаний и образов, что приносят лишь тоску и боль. Я убедила всех, что мы только друзья, и ты тоже в это свято веришь. А я… Я никогда не смогу признаться, лишить себя твоих ночных сообщений с просьбой поболтать, или же крепких объятий на прощание, когда не знаешь, увидимся ли мы завтра или через пару месяцев Хочется познать наконец-то ту солнечную сторону жизни, где тепло рядом с тем, кто может ответить взаимностью, а не зябнуть от осознания реальности и того, что чувства, как и письма, никогда не будут услышаны или прочитаны, потому что ты любишь другую, а я стою за твоей спиной и надеюсь, что ты и дальше будешь счастлив. — И что это такое? — Чонгук наигранно спокоен, только вот в глазах — неистовая ярость, вызывающая желание провалиться сквозь землю. Я даже непроизвольно носком кроссовок стучу по полу, надеясь на то, что там всё же есть дырка, куда могу спрятаться. — Ничего, — одним рывком пытаюсь вырвать лист исписанной бумаги, да парень ловко уворачивается, и я вижу, как его натренированное тело напрягается от каждого движения. Эх, он сплошная эстетика. — Объясни-ка мне, кому ты письма любовные отправляешь? Что вообще происходит? У тебя же есть Я, — Чонгук подозрительно ровно произносит каждое слово, мурашки испуганными табунами мечутся по спине. Лучше бы орал, честное слово. — Никому, — отвечаю и смотрю прямо в глаза, но не верит — сразу понятно по недовольно поджатым губам и суженным глазам. — А это тогда что? — цедит сквозь зубы, маша несчастным листком бумаги. Смущенно улыбаясь и отвожу взгляд, и он, кажется, понимает всё не так. Рычит и ругается матом, хотя при мне ещё ни разу себе такого не позволял. — Да историю хотела написать, песню одну послушав, — выдавливаю из себя наконец-то, осознавая, что лучше признаться, а то это вспыльчивое чудо всякие глупости себе уже напридумывало. Чон удивленно замирает, пару раз моргает и растерянно открывает и закрывает рот, не зная, что сказать. — Просто историю писала? — словно не совсем веря, переспрашивает и смотрит своими глазищами с такой надеждой, что только умиляться и можно. Хорошо, что хоть не подшучивает, а то пару раз читал мои наброски и потом ехидничал, доставая и выводя из себя. Хотя хёны потом, довольно зубоскаля, сообщили, что он является моим фанатом и вечно пишет огромные восторженные отзывы под вымышленным ником, поддерживая и радуя меня больше всех. Противная прелесть, что я ещё могу сказать. — Конечно, да и зачем мне писать письма, скрывать и мучиться, если могу сделать желаемое без проблем? Подхожу к нему, обнимаю за шею и чмокаю в нос. — Моя любовь взаимна и я уже познала солнечную сторону жизни. Чонгук довольно улыбается, наконец-то расслабляясь и переставая испускать ауру убийцы. — Над текстом тебе ещё надо поработать, я видел несколько опечаток, да и парочки цветастых фраз не хватает, текст суховат, — обнимая в ответ, поучительным тоном начинает говорить, при этом смотря мне прямо в глаза и улыбаясь. Зараза. Ухмыляюсь в ответ и тянусь за поцелуем, чтобы он наконец-то заткнулся, а то как включит режим язвы, так потом не остановить ни его, ни меня — желающую его придушить.