***
Острая боль пронзила череп. Окружение приходит в движение. Оно крутится, смазывается, невозможно остановить. Нарастающая и убывающая боль в ребрах перестает быть первой проблемой, на первый план выходит до омерзительности горький металлический вкус, греющий рот и разливающийся по всей одежде. — Хватит… — хриплый голос теряется в пустом темном переулке. Противно от всего: от вкуса, боли, от того, что не знаешь стоишь или лежишь, сидишь или идешь. Хотя скорее всего лежишь. Кровавый кашель раздирает легкие. Искры из глаз такие яркие, словно звезды. Попытки напрячься и закричать заканчиваются срывающимся всхлипом. Главное в крови своей не задохнуться, а то это была бы глупая причина смерти, не так ли? Умереть от собственной красной жидкости. — Вставай, салага! Твой братец нам еще должен! — грубый мужской бас раскатами грома пришел прямо в голову. И как Бартон Смит — гроза улиц и глава маленького района — мог попасть в такую ситуацию? Как только альфа увидел того грязного, курящего у больницы омегу, сразу понял — надо бежать. Не знакомится, не оглядываться — бежать. По нему сразу ясно: этот омега несет проблемы. — Откуда ты знаешь его? — скорость речи не превышает двух слов в минуту. — Вставай, я сказал! — грубые ладони схватили за плечи и подняли, проведя по стене. Удерживали и били точно в живот до тех пор, пока Бартон не опрокинул голову. Темная бездна поглотила его, его боль, запекшаяся кровь больше не сушила кожу, а свежая не обжигала. Но звонкая пощечина прервала прекрасный мир, вернув к настоящему. — Ты думал мелкий просто выйдет замуж за богатого юриста, да? А твои собаки вечно будут только твоими шестерками? — Слишком сложно говоришь… — губы подернула легкая ухмылка. Это скорее привычка, нежели специальная насмешка над ними. — Оставлю тебя гнить здесь. Ты умрешь, и никто не заплачет, никто не заметит. — альфа отпустил Бартона и, плюнув ему на лицо, скрылся за поворотом. — Я знаю… я знаю. Глаза медленно закрывались, черная бездна вновь поглощала нашего героя, и он был только рад. Последние силы медленно скапливались где-то в районе груди, позволяя сделать один глубокий вдох.***
Комната в красных тонах. Огромный шкаф из красного дерева и вставленное в него во всю ширь зеркало прекрасно вписывались в эту комнату. Правда, зеркало ничего не отражало, оно тоже было красным, словно закрашенным. Бартон медленно обернулся и сглотнул. Белоснежное обнаженное тело Алана ярко контрастировала с остальной мебелью. Огромная красная кровать с хлопковыми простынями и мягкими пушистыми шариками занимала почти все пространство. Красный румянец омеги мягко украшал лицо, а томные глаза просто сводили с ума. — Привет, Бартон, ты сегодня поздно… — омега медленно перевернулся на кровати, старясь оттопыривать все прелести, — я заждался. Бартон ощупывал каждый предмет, но они были настоящими. Имели твердость, пушистость, запах. — Что происходит? — Тебе не нравится? Это то, чего ты хотел, я же знаю, — Алан надул губки и, упираясь коленками в кровать, повернулся к альфе спиной. Юноша протянул руки к потолку, вытянувшись в тугую струну. Для Бартона все остальное было словно в быстрой перемотке. Он сам запрыгивает на кровать, второпях сдирая всю одежду. Надавливает на тело брата, заставляя того встать на четвереньки, руками раздвигает ноги, гладит бедра, ягодицы, покрывает спину поцелуями, оставляя красные отметины. Его рука обхватывает уже потвердевший член, сдавленный стон проносится по комнате. Так сладко и нежно, что Бартон просто терял голову от нахлынувших чувств. Он давно хотел этого. Хотел владеть, властвовать, заткнуть рот этому мелкому гаду, показать, кто главный. И когда Алан начинает требовательно тереться о член альфы, Бартон откидывает юношу и падает с кровати сам. — Нет-нет-нет. Это безумие. Я не могу, я хотел лишь запугивать тебя, я не всерьез. Я не могу. Разочарованный взгляд омеги пронзил альфу насквозь. Осуждающий холодный взгляд, как тогда, когда родителей больше не оказалось рядом. — Ты во всем виноват. — эта приевшаяся фраза ранила, словно в первый раз. Красная комната потемнела, звук дождя и грома окутал все пространство. И что-то мокрое, соленое, не понятное. Что-то, покрывающее кожу.***
— Бартон, я прошу тебя! Очнись, Барти! — уже сорвавшийся от истерики голос продолжал вопить на весь переулок, перекрикивая гром. — Что? — альфа не спешил открывать глаза, понимая, что тогда его тут же стошнит. — Пресвятой Бета, Барти… — Алан рыдал и капли дождя смывали это месиво на лицо Бартона. — Я… не трогал тебя? Мы не спали? — еле слышимые слова, тоже с ухмылкой. Пусть сейчас Бартон не понимает всю суть картины, но где-то в глубине души он был счастлив. Он наконец понял, что не любит и не хочет своего брата, понял, что ни в чем не виноват, понял, что каким бы дураком он не был — Алан здесь и сейчас прижимает к себе, стараясь унять дрожь. — Нет, братец, ничего такого не было. Ты… что случилось? — Спроси у своего героя правосудия. — Я убью его. Хочешь, убью? Его и бывшего этого больного. — Я… не могу говорить, — альфа скривился, пытаясь подвинуться в сторону. — Скорая будет только через десять минут, — Алан снял куртку и крышку мусорного бака. Курткой укрыл Бартона, а крышку держал над его головой, стараясь укрыть от дождя. — Алан… — Да, что? Холодно? Все болит? Черт, только потерпи, только не засыпай, я прошу тебя! Я… — Замолчи. Я, кажется, паспорт потерял, — альфа попытался двинуть рукой в надежде наткнуться на фиолетовую книжечку, но тело отказалось выполнять команды. — Забудь, не шевелись. Спустя некоторое время Бартона госпитализировали. Первым делом юный омега направился к «гениальному» юристу, чтобы сказать о нем все, что вздумается. Ворвавшись в палату без разрешения, перепугав всех врачей и медбратьев, Алан пощечиной разбудил Кевина. — Ты! — юноша взял мужчину за грудки и приподнял настолько, насколько смог. — Ты паршивый адвокат, понял? Ничего не понимающий в защите других! Из-за тебя и твоего больного супруга Бартон лежит в больнице с переломами и ушибами! — Погоди… — Нет! — омега дернул Кевина, пододвигая его лицо еще ближе. — Это ты погоди. Ты полный кретин, понятно тебе? Просто изменяющий кретин! — слезы предательски полились по лицу Алана. Не от обиды, а от злости. — Почему ты считаешь, что в этом виноват мой муж? Да твой брат вечно дерется и попадает в неприятности. — Потому что его никогда не оставляли избитым в переулке, ясно тебе? — Алан, — мужчина мягко выбрался из захвата и взял омегу за руки, — мы во всем разберемся утром, хорошо? Обещаю. — Кевин мягко поцеловал его и доверительно улыбнулся.