Mr. Apocalypse

То, что вы называете любовью, — это немного неприлично, довольно смешно и очень приятно. © Чунмену снится море. Синее, с каемкой светло-голубого, слепящее глаза яркими, отражающимися от воды, бликами; теплый ветер легко прикасается к ключицам и шее и нежно щекочет кожу на затылке, заставляя улыбаться от смелых мурашек. Море обволакивает и срывает с губ едва различимые вздохи, они теряются в разбросанных под ладонями шероховатым ковром золотистых песчинках и настойчиво вплетаются в вишневые пряди волос. Ветер усиливается, кричит о чем-то пронзительно-вязком, забегает под белую, совсем не по размеру, рубашку и пытается разбудить. Но парень стойко выносит все порывы и вновь окунается в ласковый шум прибоя и распространившийся над пустынным берегом соленый запах воды. Картинки быстро меняются, словно кадры из старого детского диафильма, когда на белой простыни прожектор позволял разглядеть и сизого слона с огромным хоботом, и повисшую на нарочито длинной лиане обезьяну со смешной рожицей. Теперь он в уютном кафе через дорогу, тут пахнет горьким кофе с легким ароматом корицы и шоколада, тут желтым загораются лампочки, напоминая звезды с небес. Вокруг мелькают взъерошенные, промокшие посетители, наспех забежавшие в первое же попавшееся заведение погреться, они затянуты в бежевые плащи и шарфы насыщенных цветов, с них стекает дождевая вода и с тихим стуком ударяется о деревянный, выкрашенный пол. Чунмен подносит кружку с терпким кофе к носу и делает глубокий вдох, аромат моментально теснит дыхательные пути и мягко оседает в легких. А руки по-прежнему прикрыты белоснежными манжетами огромной, совсем не по размеру, рубашки. Парень с интересом разглядывает себя, понимая, что сидит в переполненном кафе абсолютно обнаженным, и только накинутая на плечи льняная ткань едва прикрывает мраморную кожу. Он просыпается, веки упорно сопротивляются, и Чунмен отчаянно пытается вновь не заснуть. Огромная кровать, занимающая практически всю комнату, приводит его в состояние шока. Светлые шторы, подгоняемые прытким ветром, мимолетно касаются спинки дизайнерского кресла и вновь мягкими волнами ложатся на пол. Чужая спальня, чужие простыни, чужие стены с пастельными пятнами дорогих картин, чужая белоснежная рубашка и только тело его, и оно сейчас удачно устроилось поперек кровати и зарылось в одеяло кофейного цвета. Чунмен несколько раз моргает, еще пару раз щипает себя вначале за руку, но не придя в себя, за щеку. Он выворачивается из теплого кокона и проверяет свое тело на наличие нижнего белья… Белье имеется! Поэтому он переводит дух и с интересом озирается по сторонам. Догадок много, но ни одна из них не может успокоить его разыгравшееся воображение. Это гостиница или чья-то квартира? Как он сюда попал и кто его раздевал, а потом облачал в белое, словно в доспехи? Паника очень метко бьет прямо под дых, а когда в комнату заходит Крис в домашней одежде и с чашкой горячего кофе в руке, Чунмен начинает задыхаться. Менеджер улыбается и, кажется, что от него пахнет сливками с ванилью и сахаром, потому что только объевшиеся сливками коты могут так лучезарно приподнимать уголки губ. Чунмен пытается выдавить несколько слов, но получается всего лишь жалко мычать. Он, по наитию, хватается за свой телефон, неведомо как оказавшийся на прикроватной тумбочке, и набирает номер Чанеля. Его Величество ничего не предпринимает, только удобнее устраивается в кресле напротив кровати и наблюдает за нервным парнем из под полуопущенных век. Улыбка не сходит с лица ни на секунду, поэтому, когда Чунмен слышит в трубке низкий бас, единственное, что приходит на ум - это: - Чанни, звони в полицию, меня изнасиловали! - Очень смешно, Чунмен-а, я сплю, еще рано, не звони мне… - в трубке раздаются пронзительные, вредные гудки. Парень звонит другу повторно и открывает было рот, чтобы еще раз, только громче, прокричать об изнасиловании, как Крис неожиданно оставляет кружку с кофе на полу у кресла и спустя несколько шагов оказывается рядом с кроватью. Он без особых усилий находит в ворохе одеяла ноги застывшего в оцепенении парня и тянет его на себя. Младший, впившись ногтями левой руки в спинку кровати, отчаянно сопротивляется, но сразу же сдается – троглодит физически намного сильнее. - Вызывай, можем даже освидетельствование провести, - он прикладывает губы к телефону и весело кричит в трубку. – Эй, Чанни, ты меня слышишь? Изнасилования, то есть соития, то есть совокупления, то есть занятия любовью не было, потому что зануда был чертовски пьян! Но сейчас-то он трезвый! И я своего не упущу, тем более, я уже обещал ему много чего эротического! Чунмен слышит дикий, совершенно неадекватный, смех Чанеля и чертыхается в уме: только ему мог достаться друг, который будет смеяться над горем вселенского масштаба. - Чанель, не хочешь к нам присоединиться? Мой адрес… Старший не договаривает, потому что архитектор со всей силы запускает телефоном в пол, чудо техники жалобно ударяется о пушистый ковер и, несколько раз перевернувшись в воздухе, окончательно теряется в длинном шерстяном ворсе. - Я же пошутил… - удрученно мямлит Крис и садится на переворошенную кровать. Перепуганный Чунмен снова забирается под одеяло и всеми позвонками вжимается в изголовье кровати. Мыслей в голове ядовитый рой, они панически жужжат и не дают возможности сосредоточиться. Нужно ли бежать или прийти в себя и просто поговорить с менеджером, ведь тот скорее всего, по обыкновению, дурачится, очень неудачно и даже не смешно, но дурачится. - Как я у тебя оказался? Я же у тебя дома? – наконец, решается спросить архитектор. - Я тебя привез, ты мне названивал всю ночь и нес какую-то ахинею... - Нужно было отвезти меня домой, - Чунмен не может успокоиться. О том, что он сам позвонил Крису и, возможно, наговорил ему лишнего не хочется думать совсем... - Зачем? Я хотел, чтобы ты остался у меня, и, по-твоему, мне не фиг делать, как тащиться на окраину города, чтобы уложить тебя в постельку?! - Ну, тут же уложил! И даже переодел! Сволочь, ты меня всего облапал, да? И зачем переодевать меня в свою огромную рубашку? – кричит парень, от чего жилы на шее натягиваются до предела, а сам он покрывается бурыми пятнами; руки впиваются в одеяло, и костяшки пальцев неестественно белеют. - Облапал, обнюхал... Какая разница! Я еле сдерживался, чтобы ничего не сделать с тобой, пока ты был пьян и ничего не соображал, – при каждом произнесенном Крисом слове Чунмен с наигранным отвращением передергивается, решив, что менеджеру совсем не обязательно догадываться о его истинных чувствах. А ведь внутри такой же ураган, как и снаружи, ведь внутри все рвется и кричит, но не от отвращения, а от сожаления, что он ничего не помнит и не знает, как себя вел шефский сынок, что он ему говорил, как он к нему прикасался. - У меня фетиш, поэтому ты в моей рубашке, всегда мечтал увидеть, как ты будешь в ней выглядеть. Зато ты очень податливо выгибался, скажу я тебе, ну, пока я тебя переодевал. И я жажду вновь это лицезреть! Менеджер мечтательно растягивает слова и заискивающе заглядывает младшему прямо в глаза. Шоколадная радужка глаз завораживает, а оттененные упавшей на лоб светлой челкой зрачки в крапинку заставляют тонуть в омуте, дотягиваться ладонями до теплого дна и даже не мечтать выбраться. Чунмен безуспешно открывает рот, чтобы сказать что-нибудь обидное, но любые попытки приводят к безмолвному наблюдению за блондином. Тот, улыбаясь, дотрагивается до губ парня и больно прижимает их друг к другу, не давая младшему ни малейшего шанса открыть рот. Он дергается, пытается вырваться, но Крис успокаивает его простыми словами. - Давай, поговорим… П-О-Г-О-В-О-Р-И-М. Если согласен, кивни головой, - Чунмен беспомощно кивает. - Хорошо, малыш! Ты же знаешь, что нравишься мне? Младший отрицательно мотает головой, потом спохватившись, снова кивает, но уже положительно, потом вновь отрицательно и, в конце концов, совершенно запутавшись, опускает глаза. - Нравишься, даже не сомневайся. Я тебе тоже нравлюсь, не смей… - архитектор вскидывает глаза и хмурится, хочет выглядеть как можно более безразличным, но глаза выдают его с потрохами. – Не смей этого отрицать! Поэтому, может, хватит уже ломаться? Мы же не школьники какие-нибудь! А теперь я отпускаю твои губы, и ты без криков, без занудства, просто… падаешь мне в ноги и умоляешь, чтобы я любил тебя до скончания веков! Привычная наглость Криса привычно выводит Чунмена из себя, только на этот раз он со всей дури бьет его в плечо, от чего старший морщится от боли, но все же продолжает: - Хорошо, я понял! Ты меня поцелуешь, а потом мы займемся любовью, обязательно несколько раз, и будем жить долго и счастливо много лет. Все счастливы, все довольны, а я больше всех! Крис доброжелательно и в то же время дико ухмыляется. Чунмен натянуто улыбается в ответ, может и собирается сказать, что-то гадкое, но сейчас ему, наперекор всем своим чувствам, очень хочется просто сдавить ребра надоедливого долговязого парня и если не поцеловать, то хотя бы укусить его, чтобы побольнее, чтобы до крови. Впиться зубами в тонкую кожу и причинить как можно больше неудобства. Потому что ему было слишком плохо без него, потому что он слишком часто снился или же, наоборот, никак не давал уснуть, мелькал перед глазами и тормошил его, слишком много болтал и так же часто улыбался и подмигивал. Его вообще было СЛИШКОМ много. Везде. И на удивление внутри его оказалось даже больше, чем снаружи. Приняв воцарившуюся тишину за долгожданное согласие, Крис уверенно подминает Чунмена под себя. Опаляет дыханием и хаотично скользит по телу ладонями, от резких движений маленькие перламутровые пуговицы на рубашке летят в разные стороны. Блондин прячет улыбку в тонких ключицах и дотрагивается губами к нежной коже, а младший лишь тихо вздрагивает от мимолетных прикосновений. Напряжение, витавшее в воздухе минутами раньше, теперь тенями скользит по комнате и вылетает в распахнутое настежь окно, унося с собой все переживания и крупицы здравого смысла. Один плавится, другой плавит, горячими губами заставляет выгибаться и раскрываться для прикосновений. Дыхание учащается и обжигающим шаром скапливается между грудными клетками, чтобы через секунду разорваться на мелкие осколки и замереть в барабанных перепонках рваным сердцебиением. Чунмен поддается, не хочет думать, не хочет знать… Нет, знать он хочет, однозначно! Он будто приходит в себя после долгого сна и, поддев тонкими пальцами подбородок Криса, заставляет его посмотреть себе в глаза: - У меня только один вопрос, последний. Почему ты тогда сказал мне, что не будешь ко мне больше лезть? Почему сказал, что перестанешь меня беспокоить? Шефский сынок старательно избегает смотреть в глаза, зачем-то рассматривает узор на наволочке, теребит ткань чунменовских боксеров, но в глаза упорно не смотрит: - Ну, понимаешь… - Я тебя о-ч-е-н-ь внимательно слушаю, - злым тоном перебивает его Чунмен. Тогда Крис, не выпуская парня из под себя, все же решается ответить. Его голос звучит уверенно, но несколько сбивчиво: - Ты слишком долго ломался, пришлось пойти на крайние, проверенные меры… Чтобы ты почувствовал каково это быть без меня, каково это не получать и капли моего внимания. Я хотел чтобы ты… немного заболел. Начал томиться и переживать, чтобы терялся в догадках, короче, чтобы ты был… lovesick… как говорят американцы. А потом… потом как вчера позвонил мне и… - Пошел к черту! – неожиданно ожидаемо ревет Чунмен, он с силой отталкивает от себя блондина, тот падает на спину, а младший, воспользовавшись секундным замешательством, прыгает на ковер и кое-как, впопыхах, находит свой многострадальный телефон. Полы белой рубашки развеваются в воздухе, красивые ноги семенят по ковру, а сам Чунмен безрезультатно пытается обнаружить в лабиринтах квартиры Криса ванную комнату. - Полиция, примите вызов! Меня пытается изнасиловать двухметровый троглодит. Адрес? Какой адрес? Вы издеваетесь? Не знаю я никакого адреса! Спустя с десяток минут Чунмен, наконец, сдается. Оседает на холодный плиточный пол на кухне и буравит завороженным взглядом накрытый стол, с приготовленным на двоих завтраком. Подобно безумцу улыбается себе под нос и даже не замечает, как оказывается сидящим на коленях Криса. Тепло. Чертовски тепло и влажно, потому что мягкие губы скользят по его скулам и слегка прикусывают нежную кожу, замирая в нескольких сантиметрах от его губ и, будто получив разрешение в виде тихого стона, прокладывают себе путь, глубже и интимнее. Сегодня суббота. Упоительная, любимая всеми фибрами чунменовской души, суббота. В субботу за окном пасмурно, скорее всего даже холодно, накрапывает мелкий, противный дождь, а упрямый порывистый ветер разносит по узким улочкам и главным проспектам города пронизывающие до костей брызги; он срывает с деревьев держащиеся из последних сил листья и заботливо укрывает ими мутные, одинокие лужи. Не нужно просыпаться ни свет ни заря, вылезать из самого прекрасного места на свете, конечно же, кровати, и плестись на работу, не нужно заботиться ни о чем. Нужно всего лишь сильнее прижиматься к самому ненормальному, разрушившему всю его размеренную жизнь, человеку в мире и прятать улыбку в его светлых волосах, неизменно пахнущих солнечным летним теплом. *** К великому сожалению, история упрямо умалчивает об окончательных результатах исторического тендера…