Ошибка

Январь. 1976 год.

Весь день шёл снег, а к вечеру снежную тучу унёс с собой сухой холодный ветер. На востоке небо уже темнело, а на западе алые языки зимнего солнца оставляли после себя широкие розово-фиолетовые полосы. Ранняя зимняя ночь опускалась на Хогвартс, но яркие холодные звёзды, перемигиваясь в вышине, не давали темноте окутать землю. В окнах замка зажигался живой огонь, манящий своим теплом и уютом. Но ни Джеймс, ни Сириус не стремились уйти с улицы в тёплую гостиную или кухню, где гостеприимные эльфы непременно бы угостили их чем-нибудь, несмотря на приближающийся ужин. В воротах показались кареты. Колёса тяжело проворачивались, то и дело, застревая в снегу. Ремус помог выбраться нескольким девчонкам с младших курсов и они, поблагодарив его, умчались скорее в замок. Холодный ветер сдувал с сугробов снег и бросал в глаза лёгкие хлопья, но над головой было чистое тёмное небо, и снегопада в ближайшее время не ожидалось. Вдруг из-за сугроба кубарем выкалился лохматый чёрный комок. Он весело взвизгнул, отряхиваясь, помотал головой из стороны в сторону и уставился на Ремуса. Пёс казался необыкновенно громадным на фоне освещённого замка, но тут же скрылся за сугробом. Через секунду оттуда, уже не скрываясь, вышли двое юношей, все в снегу, в мокрых тяжёлых зимних мантиях. Очки Джеймса перекосились, и он постоянно поправлял их, ощупывая дужку. Сириус интенсивно замахал обеими руками, радостно приветствуя друзей. Питер был невероятно рад вновь оказаться в Хогвартсе после двух недель каникул. Он смотрел на Джеймса снизу вверх, поводя носом и, словно выпрашивая что-то, следил за каждым его движением. Джеймс взлохматил свои волосы. — С возвращением, Луни, Хвост. Пойдёмте, мы уже заждались, — сказал он, делая приглашающий жест рукой. — Чем вы занимались? — спросил Ремус, пробираясь по неглубокому снегу к узкой дорожке, по которой уже двигались студенты по направлению к замку, привлекательно сияющему тёплым светом из окон-бойниц в башнях. Он качал головой и улыбался, глядя на своих встрёпанных друзей. — Играли, — ответил Сириус, опираясь на плечо Джеймса. Но тот не обратил на него внимания. Его взгляд был прикован к рыжеволосой девушке, вылезающей из последней кареты. Она прошла мимо, не поворачивая головы, и сразу влилась в поток учеников. Джеймс хотел окликнуть её, но только дёрнулся, сжимая вдруг кулаки. По его лицу начали расползаться уродливые красные пятна гнева и отвращения, а под кожей заиграли желваки — так сильно он стиснул зубы. За Лили следовал Снейп, удерживая одной рукой свою сумку, а другой сумку Лили. — Пойдём, Джим, — потянул его за собой Ремус. Он не хотел, чтобы друг влезал в очередную драку. Снимать баллы с собственного факультета не хотелось, но он не мог поступиться общим правилом. Но Джеймс его не слышал. Он не мог так просто оставить это. Давняя вражда между факультетами вспыхнула в его глазах. Позже, сидя в Башне и слушая Сириуса, Джеймс вспоминал свою глупую детскую выходку. Может, тому виной было выпитое спиртное, а может, чувство вины, начавшее мучить его ещё в Большом Зале, когда Лили села за другой конец гриффиндорского стола и не взглянула на него привычным осуждающим взглядом, как делала, когда он подшучивал над другими. Никогда он ещё не испытывал вины перед ней и потребности во взгляде, от которого становилось теплей. Ему было немножко обидно, что не удалось достать Нюниуса, но его скользкий, противный взгляд чёрных глаз, способный просверлить в Джеймсе дыру за ужином, не предвещал ничего хорошего. Но, кажется, тогда, когда, направив палочку на ближайший сугроб, он одними губами произнёс заклятие, и снежная шапка покорно поднялась в воздух, но так и не достигла ненавистной сальной головы, рухнув на голову Эванс, Джеймс смог что-то задеть внутри Снейпа. Эти две недели, что Джеймс провёл с Сириусом, пролетели незаметно. Всё, что они делали, это спали, ели, иногда пропускали трапезы в Большом зале и спускались за едой ночью к кухне, играли на улице в снежки или устраивали импровизированные матчи с несколькими старшекурсниками с Хафлпаффа и Равенкло, оставшимися на рождество. Мальчишки совсем не волновались по поводу приближавшихся экзаменов. Их оценки всегда были на уровне «Выше ожидаемого» и «Превосходно». Но даже это не освобождало их от написания эссе, которые становились всё длинней с приближением СОВ, а темы всё сложнее. Несколько раз они устраивали ночные вылазки под мантией-невидимкой в Сладкое Королевство, а потом наслаждались сладостями и шоколадными лягушками, сидя в тёплой и уютной гостиной. Один раз им повезло, в подвале стояли несколько ящиков, доверху заполненные бутылками со сливочным пивом, ароматным и согревающим. Зачем они стояли в подвале Сладкого Королевства, было неизвестно, но, по словам Бродяги, пропажа одной не могла быть замеченной. — Ну ты даёшь, Сохатый! — воскликнул Сириус, залезая под кровать и вытаскивая оттуда бутылки, в которых плескалась и пенилась жидкость, весело поблёскивая на свету. Джеймс не ответил. Он изучал багровый полог своей кровати, на котором плясали тени от свечей, и не двигался. Ремус недовольно смотрел на бутылки в руках Сириуса, но оставался на месте, хотя у него была собственная комната. Оставлять друзей было не в его духе, и он нередко присоединялся к ним. Питер, наоборот, радостно раскладывал подушки на полу, пританцовывая на месте. Они ещё не скоро смогут посетить Хогсмид. Мародёры разлеглись на подушках, расслабившись в тёплой спальне, оставив все свои проблемы и терзания за порогом Гриффиндорской Башни. Из гостиной всё ещё слышался шум, умолкающий лишь в глубокую ночь. Ленивым взмахом палочки Сириус разлил по стаканам, трансфигурированным из четырёх пустых склянок для зелий, пряно пахнущую жидкость. — За возращение! — поднял свой стакан Джеймс, но Сириус остановил его жестом руки. — За то, чтобы мы собирались так чаще, не только в праздники и на каникулах. — Мы и так уже пять лет не меняем компанию. Куда же мы денемся? — Это будни, — отмахнулся Сириус. — Я про свободные дни. — Они у нас бывают? Нам СОВ сдавать. — Опять ты о своём, Луни, как всегда! — друзья рассмеялись над вечным предлогом Люпина уткнуться в книгу. Они ещё долго посмеивались, потягивая сливочное пиво, пока Питер не начал заваливаться на бок, явно засыпая на мягкой подушке, покрытой алым бархатом. Его пришлось отправить в постель. И в спальне наступила тишина, прерываемая лишь тихим шелестом простыни под ворочающимся во сне Питером и шёпотом ветра за окном. Друзья сидели около кровати Сириуса, откинув головы на покрывало. Каждый думал о своём. — Как провёл каникулы? — спросил Сириус Люпина, чуть повернув голову. Между ними сидел Джеймс, но он о чём-то крепко задумался, всматриваясь в багровые тени на потолке. — Да ничего, нормально, а вы? — Они прислали на рождество вопиллер. Представляешь? — немного помолчав, ответил Сириус. Он говорил так спокойно, что это пугало. Зная его взрывной характер, можно было ожидать срыва. Он очень тяжело воспринимал ситуацию в семье. Ему было не наплевать на неё, но встреченное в лоб нежелание идти на компромиссы вызывало встречную агрессию. Рем поддерживал его как мог. — Это из-за того, что ты остался на каникулы в замке? Но ведь так делают многие студенты, разве это не нормально? — Люпин не понимал, в чём было дело, но что-то подсказывало ему, что ответ ему не понравится. — Это неважно! — громко воскликнул Блэк, но вдруг скривившись, зашептал. — Эти гнусные ублюдки хотели, чтобы я был на какой-то вечеринке, на которой будет важный гость. Регулус написал мне потом, что мать в ярости, и мне лучше не появляться дома, но что я правильно поступил, — Ремусу очень не понравилось выражение его лица. В нём промелькнули такая злоба, ненависть и презрение, какие появлялись при виде ненавистного Спейпа. Это было что-то истинно блэковское, что-то, что он впитал с молоком матери, и даже Гриффиндор не мог исправить. — И я там больше не появлюсь. Никогда. Нога моя не ступит в это поганое место, которое зовётся домом. — Куда ты пойдёшь? — обеспокоенно спросил Люпин, морщась то ли от лёгкого головокружения, то ли от бранных слов, произносимых другом. — Мы это обсуждали. Мой дом всегда будет рад стать твоим, — Джеймс положил руку на плечо друга и немного сжал, успокаивая. Сириус расслабился, откинувшись на кровать. Ремусу это совершенно не нравилось. Семья — это важно, практически так же, как и друзья. А семья для чистокровного мага — это ещё и наследие. Хотя Ремус никогда не был в подобной ситуации, и у него самого была простая семья, не замороченная чистотой крови, но он много читал о ней. Возможно, ему было не понять всех аспектов, но он точно уяснил, что семья — это корни человека, даже маггла, а для волшебников — это ещё и основа магии, магической силы. Поэтому ему казалось, что лучшим было бы для Сириуса помириться, хотя бы частично, со своей матерью и отцом. Но в нём бурлила обида и блэковское упрямство и гордыня, поэтому, по словам Бродяги, это было невозможно. — Кстати, посмотри, что я нашёл в рождественских подарках, — бодрым голосом сказал Сириус, перегибаясь через край открытого сундука и доставая со дна смятый пергамент, в котором было что-то завёрнуто. Он протянул это Ремусу. — Разворачивай. Мы так и не догадались, что это и от кого. В пергаменте оказались два осколка зеркала, довольно больших, но умещающихся в ладони. Они были ничем не примечательны, а их края были неровными, словно от них отламывались маленькие кусочки много-много раз. Люпин осмотрел пергамент — он был чистым — и с недоумением посмотрел на друзей. — Ничего не было? Просто пергамент и зеркала? — Да, мы проверяли на чары и смотрели в библиотеке информацию про возможные артефакты, но всё чисто. Мы не знаем, может это чья-то глупая шутка? — Не очень похоже, — с сомнением произнёс Ремус. Зеркала отражали потолок и часть бордового полога. По потолку гуляли тёмные тени от свечей, которые колыхались на несуществующем сквозняке, а стрелка часов на стене стремительно приближалась к отметке «Глубокий сон». — Ну ладно, об этом ещё надо подумать, а сейчас я, наверное, пойду, длинный был де-е-ень, — челюсть предательски свело зевком, и Ремус встал и потянулся, хрустнув позвонками. — Хорошо, — сказал Сириус, заворачивая зеркала и убирая пергамент обратно. — Спокойной ночи, Луни. — Спокойной, — донеслось до друзей из-за двери, и она закрылась с тихим хлопком. Люпин ушёл в свою комнату. Джеймс тоже встал и, потягиваясь, подошёл к своей кровати, но ложиться не стал, лишь прислонился к спинке, опустив ногу и покачивая ею. Было поздно, но для них это не предел. Они могли не ложиться совсем. Сириус сам завёл этот разговор о родителях, которых они уже обсуждали. С Лунатиком было бесполезно об этом говорить — он не понимал, но и молчать Сириус не умел. — Сохатый, слушай, ты это из-за Лили такой хмурый? — Сириус пересел с пола на кровать, скопировав позу Джеймса. — А ты плещешь весельем, как я заметил, — Джеймс усмехнулся, пытаясь показать, что ему всё равно и его не заботит никакая Эванс, но скрывать от друга естественные вещи было невозможно. Каким бы ни выглядел он чурбаном, красующимся на публике, он был очень проницательным. — Да нет, — Сириус махнул рукой в воздухе, словно отмахиваясь от назойливой мухи, и перевёл взгляд с окна на Джеймса. — Ты же видел Нюниуса. О чём они вообще болтали? Чем он может её интересовать? — Он её друг детства, — Джеймс не мог понять, почему же он вдруг начал оправдывать Снейпа, которого ненавидел с первой встречи. Может, потому что его интересовали те же вопросы, и он неосознанно пытался найти на них ответы, с которыми было бы не поспорить? Потому что если бы не было, то… А вот это самое «то» всё время крутилось в голове у отважного гриффиндорца, но никак не желало обретать чёткую форму. — Ты видел, с кем он общается? Эти Эйвери и Макнейр! Ты посмотри на их рожи — сплошные слизни! — видимо возмущению Сириуса не было предела. Он размахивал руками и морщил красивое лицо, выражая крайнюю степень неприязни и презрения. Но куда он ведёт, непонятно. — Может, потому что все слизеринцы — скользкие ублюдки? Сириус посмотрел на Джеймса странным взглядом, в котором смешалось и уважение, и какая-то непонятная эмоция, делающая его далёким и задумчивым. — Слышал где-то, — начал он тихо, — что у них совсем не безобидные увлечения. И изучают они совсем не Защиту от Тёмных Искусств, а сами Тёмные Искусства, — от этих слов свет от свечей под потолком дрогнул, будто бы сквозняк прошёлся по комнате, и по стенам запрыгали огромные тени. — Я бы не хотел, чтобы Лили связывалась с ними. — Не свяжется, ей такие не нравятся, — медленно сказал он. До Джеймса наконец-то дошло, к чему вёл Сириус, и его размышления показались ему невероятно разумными, но в то же время не понравились. В нём что-то всколыхнулось, похожее на то, что он чувствовал при виде Снейпа и Лили, идущих рядом. — Ты откуда знаешь? — Мы здесь, поэтому не свяжется, — уверенно сказал Джеймс. — Я бы проверил, — Сириус лёг на кровать прямо в одежде и закинул руку за голову, глядя в полог. — Ты не веришь мне? Если бы Лили хотела иметь с ним что-то общее, то ещё бы на распределении попала бы к своему ненаглядному Нюниусу. А те, кто учится в Гриффиндоре, не могут хотеть присоединиться к… как их там, этой новой группировке… — К которой, кажется, Белла присоединилась? — Сириус повернул голову и приподнял брови, изображая заинтересованность, но мгновенно потерял интерес. Ему наскучил этот разговор, да и день был невероятно длинным. — Не помню. Регулус мало что писал по этому поводу. Да он и не очень разговорчивый в последнее время. — Ремус очень переживает по поводу твоей семьи, — Джеймс решил разбавить тяжёлый разговор, ухватившись за соломинку, но она оказалась короткой, потому что Сириус кинул на него такой усталый и раздражённый взгляд, что Джеймс решил не продолжать. — Я бы на его месте переживал о скором полнолунии. Сухой холодный ветер, уносивший снежные тучи прочь, внезапно переменился. Теперь с севера тянулись тёмные облака, конца которым не было до горизонта. Они закрывали яркие звёзды, и те, мелькая через облачные разрывы, скрывались от глаз. Полнолунием и не пахло. А это означало, что Сириуса тяготил этот полуночный разговор. Хотя и Джеймс не пылал желанием разглагольствовать. Видимо, их обоих снедали тяжёлые мысли, но ни один не делился с другим, предпочитая всё хранить в себе. — Давай спать ложиться, поздно уже. Через какое-то время, наполненное тихим шуршанием расправляемых постелей и снимаемой одежды, из-за задёрнутого полога послышалось: — Спокойной ночи, Сохатый.