Доброй ночи, сестренка

Комнаты в постоялых дворах практически всегда имели только одну узкую койку, на которой едва могла уместиться Гретель. Гензель в большинстве случаев спал на продуваемом всеми ветрами дощатом полу, прежде подложив застиранное колючее одеяло, в то время как сестра укутывалась собственным плащом. Сначала было жестко и очень неудобно, но Гензель привык, тем более что засыпал он с каждым годом все легче, едва касаясь головой свернутой кулем одежды. Тем более, что прикосновение сестры к плечу или спине успокаивало, расслабляло и убаюкивало. Это была привычка Гретель: свешивать руку, касаясь кончиками пальцев, которую всей сущностью любил Гензель, ведь это позволяло ему нормально спать, чувствуя присутствие сестры. Гретель несмотря на то, что владела многими видами оружия, все равно боялась того, что таилось в ночи. Поэтому касалась, мягко дотрагивалась до тела брата, чтобы, засыпая, ощущать его тепло. Сегодня Гензель не мог заснуть — лежал на спине и разглядывал темный потолок, слушая тихое дыхание спящей сестры. Что-то свербело внутри, заставляло мысли хаотично кружить по черепной коробке и не давало закрыть глаза и погрузиться в царство Морфея. Поглаживая мозолистыми подушечками пальцев ладонь сестры, Гензель думал о том, что они привыкли. Привыкли к постоянным странствиям, дерьмовым ночлегам и тому, что каждая встречная ведьма стремилась убить их с особой жестокостью. Они привыкли молчать о своём прошлом. Не говорить о матери, об отце, который отвел их в лес и бросил. Гензель задумчиво нахмурился, воскрешая в памяти уже практически забытый портрет матери: мягкие черты лица, темные глаза и струящиеся по плечам волосы. В последнее время Гретель становилась очень на нее похожей. От этого сжималось сердце и влажнели глаза, потому что глубоко в душе все еще болезненно ныла обида из детства на то, что их с сестрой бросили. Гретель застонала во сне, будто в ответ на его невеселые мысли и, обхватив его ладонь, крепко сжала. Молчаливая поддержка сестры прокатилась по телу теплой волной нежности и любви, и Гензель, не сдержав глупой улыбки, приподнял руку, запечатлевая долгий и нежный поцелуй на тыльной стороне ладони Гретель. — Ты чего? — сонно проговорила Гретель, щурясь в темноте, чтобы разглядеть брата. — Что-то приснилось? — Не могу уснуть, — ответил Гензель приподнимаясь на локте и криво усмехаясь. — Извини, если разбудил. — И ни капли раскаяния на лице! — вновь устраиваясь в кровати и собираясь заснуть, фыркнула Гретель. — Что за человек-то такой: сам не спит и другим не дает! — Эй, — возмутился Гензель, рывком поднимаясь с пола и нависая над сестрой. — Я тебя не будил! Хотя мог бы. Чисто из вредности. Гретель улыбнулась, провела горячей ладонью по щеке, запутала пальцы в волосах, и Гензель не сдержался — наклонился, прикоснулся жарким поцелуем к губам сестры, окончательно прогоняя остатки сна, заставляя тело томиться в сладкой неге предвкушения. Гензель обнял прильнувшую Гретель ближе к себе, почувствовав появившуюся на губах улыбку и пробежавшую дрожь. Практически всегда они чувствовали друг друга без прикосновений, а уж когда были близки... Их связь была еще более полной, чувственной, раскрывающей до самого нутра. — Ох, Гензель, — выдохнула Гретель, чувствуя, как поцелуи спускаются по шее ниже, а пальцы ловко расправляются с ночной рубашкой. — Вот что ты делаешь? — Хочу пожелать своей любимой сестрёнке добрых снов, чтобы она крепко и сладко спала, — промурлыкал Гензель, запечатлевая горячий поцелуй внизу живота Гретель. — Ты против? — Нисколько, — жмурясь и покорно раздвигая ноги шире, выдохнула Гретель, — после подобных пожеланий я всегда сплю до утра сладко и беспробудно. Ничего не ответив, Гензель провел ладонями по обнаженным бедрам сестры и улегся грудью на жесткий матрас. Именно с этого все началось: Гретель боялась спать одна, им приходилось ютиться на узкой койке, а по утрам начиналась игра «попробуй исчезнуть, не потревожив сестру». Гензель честно старался даже не думать о сестре в подобном плане, но получалось из рук вон плохо, потому что засыпать и просыпаться, сплетясь в тесных объятьях было прекрасно. Да еще к тому же Гретель крутилась, беспокойно спала, зачастую поднимая брата своими переворотами, отчего становилось неловко: сразу ощущался крепкий и отчетливо заметный стояк. И в одно из тех давних утр, когда Гензель пытался незаметно выскользнуть из кровати, пальцы сестры сомкнулись на его запястье, останавливая. Тогда Гретель была более чем настойчива в своих желаниях, перед которыми не мог устоять и сам Гензель. Поэтому в то памятное утро Гретель сначала приласкала его, беспрестанно целуя в губы и уголок губ, а потом и Гензель удовлетворил невыносимо очаровательную и возбужденную сестру. После этого между ними многое стало проще, и Гензель был благодарен Гретель за то, что она решилась на этот последний шаг. Даже спустя столько лет подобные ласки не приелись: Гретель реагировала так же чутко, не сдерживая себя, отчего Гензелю приходилось даже сжимать себя сквозь белье, чтобы не кончить раньше времени. Вот и сейчас под невесомыми прикосновениями языка Гретель роняла сладкие стоны, зарываясь пальцами в волосы брата и сильнее прижимала его лицо. Да, она всегда быстро входила во вкус и даже не просила, а требовала свое удовольствие. Гензель был только рад дать ей его. Поэтому и не скупился на ласку, перемежая ее с легкой грубостью, не переходя грань, которую любила сестра. Едва ли это был просто секс. Нет, это была необходимость, испытываемая ими обоими. Не хватало прикосновений рук, соприкосновений тел, мало этого было, недостаточно. Ведь нужна была та всепоглощающая и всеобъемлющая любовь, которая ощущалась только в момент высшего наслаждения — близости, способной дать почувствовать все то, что рождали их души. Гретель вскрикнула, вставая на лопатки и крепко зажмуриваясь, отчаянно пытаясь держать бедра раскрытыми, чтобы случайно не придушить брата, потерявшись в неземном удовольствии. — М-м-м. — Гензель приподнялся на локтях, облизывая губы и довольно блестя глазами. — Прекрасно, не правда ли? — А будет еще лучше, — выдохнула Гретель, подтягивая брата вверх за отросшую чёлку, — давай, тебе же хочется. Притеревшись членом к влажной промежности, Гензель хрипло застонал и опустил голову, пряча лицо в шее сестры. Сейчас остро хотелось проникнуть в жаркое, податливое, разгоряченное первым удовольствием нутро, ощутить последнюю пульсацию мышц, от которой сжималось все внутри. И Гретель просила, даже не так — разрешала это, но ведомый инстинктом не причинить боль, Гензель не стал, довольствуясь лишь тем как идеально он скользил по упругим влажным складкам плоти. — Снова играешься в старшего брата, — с улыбкой прошептала Гретель, прикусывая мочку уха, — ну да ладно, будь по твоему. И этот шепот, проникший куда-то глубоко-глубоко, словно заставил отпустить последние сдерживающие оковы. Гензель еще несколько раз притерся и кончил, оставляя вязкие капли на светлой коже сестры. Смахнув сперму сухой тряпкой и вернув сорочку в надлежащий вид, Гензель обнял сестру и перевернулся так, чтобы она лежала на нем. Да, практически всегда Гензель спал на продуваемом всеми ветрами дощатом полу, но случались ночи, когда он спал на кровати, устроив Гретель на себе. Это определенно были лучшие ночи в его жизни.