Осенняя Гроза

      В воздухе пахло озоном, и запах был мне неприятен.       Приближалось осеннее равноденствие — пик силы Осеннего Двора, и царица Пламени и Страстей в замке своём, похожем на огненный сон безумца, принимала клятвы верности. Накануне приемная мать сообщила, что и мне позволено будет посетить королевскую резиденцию.       — Ты взрослеешь, Aoibheal, возлюбленное моё дитя, — певуче произнесла Siobhan, вплетая в мои косы ленту из закатных осенних лучей. — Пришла пора узнать и другие владения Daoine Sidh.       — Как пожелает моя госпожа.       Я тогда сидела неподвижно, пока золотистые, до полупрозрачности тонкие пальцы приемной матери танцевали в моих волосах. Одним волевым усилием я могла убрать пряди в сложную прическу, стянутую золотыми и жемчужными нитями, но госпожа Siobhan любила играть с моими волосами, перебирать их, накручивать на пальцы — словно лаская любимую гончую.       Я тешила себя надеждой, что значу для приёмной матери все же больше гончей. Гончую, в конце концов, не ведут на поклон к царице.       Из медвяного воздуха и далекого отблеска грозы я сплела лёгкую диадему — символ принадлежности к Дому Осенних Гроз, подчеркивающий мой статус — вернее, отсутствие оного. Возлюбленная приёмная дочь главы дома, ученица Леди Сокол — первой среди чародеек Осени, я была пустым местом для прочих фэйри.       И меня это устраивало. Пока.       Бальный зал казался огромной поляной в сердце леса: деревья-гиганты переплетались ветвями в недоступной глазу вышине, кинжально-узкие лучи холодного солнца прорезали сумрак и причудливой мозаикой кружились по полу. В воздухе звенели далекие колокольчики, аромат пряных скошенных трав густой шалью обволакивал сознание.       Я прибыла ко двору в свите своей приёмной матери, укрытая шлейфом ее силы, как искрящейся вуалью. Я была продолжением ее, тенью ее, и дивные глаза высоких фэйри скользили по мне, не замечая.       Я равнодушно следила за церемонией присяги: огневолосая женщина, казавшаяся страстной и жестокой даже неподвижно сидя на троне, отточенным кивком принимала клятвы верности от своих вассалов. Я слушала чужие шепотки и смешки, следила за наигранными жестами, привычно улавливала в речи высоких фэйри недомолвки.       — Вы заметили, как посланница Дома Первых Метелей была красноречива?       — О да! И как от ее взгляда прятался посол Весеннего Двора — тоже.       — Ведь Первой Метели совсем не стоило видеть его танца с младшей принцессой Лунного Двора.       — Птицы приносят странные вести.       — Перед Охотой они во всех видят жертв.       — Но не охотников.       По залу разносится голос невидимого мажордома, глубокий и гулкий, как эхо в пещере, что древнее тверди, и смолкают разговоры, на полуслове обрываются клятвы, исчезает шепот и шорох одежд.       Одно-единственное имя прокатывается по залу, и оно заставляет окаменеть в тревоге даже царицу.       — Dubh Sidhe.       Сначала я даже не заметила, что он вошел. Высокие лорды сверкают своей силой, как огромными камнями в ожерельях, окутывают себя ею, как тяжёлой тканью плаща. Он же казался обделенным и бессильным, но вряд ли перед фэйри столь ничтожным вмиг расступились бы высокомерные нобили. И уж точно надменная пламенная царица не сошла бы с трона навстречу ему, если бы не уважала и не боялась его.       Я не слушала, о чём они говорили, впрочем, никто не слушал — во имя сохранения своего разума и жизни. Я не могла отвести взгляда от его высокой — выше достойных лордов — фигуры. Длинные, пепельно-серые волосы укрывали его вернее плаща. Наверно, он ощутил моё любопытство — приёмная мать говорила, что чувства мои всегда ярче и громче, чем у прочих, — и оглянулся, едва мазнув по мне спокойным взглядом.       И это уже было на целый взгляд больше, чем нужно.       Он исчез так же незаметно, как и появился. И бал словно отмер, снова зазвучали разговоры и серебристый смех леди, снова заиграла тихая плавная мелодия. Только тревожность и напряженность появились в воздухе освежающим запахом озона: молния уже сверкнула и все замерли в ожидании громового раската.       В вихре слов и переглядываний я уловила намёки на старые долги и забытые обещания, о чести и верности, и о том, кто был вне понятий, именуемых фэйри честью и верностью.       — Госпожа Siobhan, примите мой комплимент, — донеслось из-за спины. Один из старых нобилей, таких старых, что возраст читался по его лицу, склонился к уху моей приёмной матери. — Ваша дочь подобна едва распустившейся розе в саду сухоцветов. Вы же не дадите ей превратиться в такой же сухоцвет?       Госпожа моя рассмеялась, и смех ее тягучими каплями смолы повис в воздухе.       — Дочь из Дома Осенних Гроз еще слишком молода. Цвести и плодоносить ей предстоит позднее.       Старый лорд улыбнулся, но глаза его жалили холоднее, чем прикосновения Зимнего короля.       — Не только наш двор будет заворожен расцветом такого чудесного создания.       Приёмная мать одарила его ленивой усмешкой, не соглашаясь с его словами, но и не оспаривая их.       Всё-таки гончая.       Любимая, породистая, но всего лишь гончая.