Собеседник

— Попробуй утку, Рамси, — ласково говорит леди Уолда. — Чудо как хороша! Предложенное Рамси блюдо давно утратило свою цельность: от утки остались крыло, половина растерзанной грудки и жирная жижа, в которой плавают яблоки с дряблой желтой кожурой. Но Рамси учится выдержке и отвечает леди Уолде улыбкой — кривой, неискренней. Русе Болтон с удовольствием наблюдает за своим бастардом, рот которого напряжен: не так-то легко подменить ругательства словами благодарности. Утка остыла, и Рамси брезгливо косится в ее сторону, после — смотрит в довольное лицо Уолды, а потом ищет взглядом Теона Грейджоя. Он не замечает, что отец перехватывает этот взгляд, и уж тем более не осознает, что Русе Болтону удается в нем прочесть. Каждый раз, когда Рамси видит себя оскорбленным, он пытается утвердиться за счет Грейджоя. Каждый раз, когда чувствует себя неуверенно — он напоминает себе о слабости пленника, а стремясь сорвать накопившуюся злость, шагает на псарню, где живет Грейджой, и там устраивает расправу. Ему невдомек, что отец следит за ним. Эта неосторожность и забавляет Русе Болтона, и подчас заставляет недоумевать. Разумеется, Русе Болтон понимает, в чем дело, и все чаще убеждается в ограниченности бастарда. После ужина Уолда покидает трапезную, а Русе долго сидит на месте, наблюдая за Рамси. Рамси же следит, как Теон Грейджой, прижав подбородок к груди, собирает посуду дрожащими руками. — Что ты находишь в нем? — скучающе спрашивает Русе, и Рамси, точно очнувшись, смотрит на него самым светлым, невинным взглядом. — О чем ты? — Твоя зверушка, Рамси. Я говорю о ней. Рамси требуется несколько мгновений на раздумье. — Ну, его существование доказывает несколько неочевидных вещей, — говорит он почти радостно, и его толстые пальцы ныряют в широкую трещину на рассохшемся столе, поглаживают зазубренное дерево почти любовно. — Например, я всегда считал, что нет животного более верного, чем собака, а Вонючка доказал, что это не так. Правда, Вонючка? Русе Болтон слышит невнятное блеянье из угла. Рамси выпячивает губы, что служит знаком удовлетворения. Он перечисляет еще несколько сомнительных «достоинств» Теона Грейджоя: расторопность, услужливость, забавный вид и приятная слуху речь. Как только в словах Рамси начинают звучать издевательские нотки, Русе обрывает его сухим «довольно» и встает из-за стола, уходит, оставляя бастарда наедине с его беспомощной жертвой. По мысли Русе Болтона, убожество не может быть привлекательным и хоть сколько-нибудь возбуждать. Но бастард был лишен даже такой компании у себя на мельнице, и полоумный Хеке лишь взрастил в нем желание подчинять людей до полной безропотности, давить чужую волю, пока та не перестанет трепыхаться. Русе Болтон отдает Рамси должное, памятуя о Рве Кейлин, но он презирает глупость. Теперь, когда Рамси женат, и тем более — когда знает, что упускает из рук наследство, самое время ему обратить внимание на свое брачное ложе. Но нет, Рамси не оставляет в покое Вонючку, Русе доносят об этом регулярно. Чувствуя неуверенность, Рамси стремится укрепить свое право на Грейджоя, как будто тот все еще готов спорить и возражать, как будто тот еще на что-то годится. Что ж, думает Русе Болтон, бастарду — дрянные, сломанные игрушки. Главное, чтобы игра не мешала решению важных задач. — Дай мне двадцать надежных людей, — говорит Рамси в один из вечеров, наконец, отвлекаясь от Вонючки, и Русе разрешает себе поверить в его сознательность. Хоть и почти не сомневается, что из затеи Рамси ничего не выйдет: даже таинственного «винтерфелльского призрака», который намедни снова объявился и оставил пару трупов на крепостной стене, служакам Рамси поймать не удается, что уж говорить о вылазке в лагерь Станниса, наверняка, отлично укрепленный. Однако, к удивлению Русе, бастард возвращается с победой. Разведчики доносят, что силы Станниса на исходе, войско поредело из-за предательства наемников, а боевой дух оставшейся горстки пехотинцев подорван. Рамси уплетает мясо с самым довольным видом. — Завтра я принесу тебе голову Станниса, — говорит он, не заботясь о том, чтобы вначале прожевать пищу. — Можно будет укрепить ее на воротах, пусть висит до весны. Обычно накануне битвы у Русе Болтона хороший аппетит и добродушное настроение, поэтому он позволяет Рамси нести всякую чушь. Мальчишка не скрывает кровожадного азарта, хищного любопытства, и Русе одобрительно кивает. Наличие врага, полного силы, способного отразить удар мечом или словом, способствует развитию, а оно, по мысли Русе, бастарду не помешает. На рассвете, мутном и сыром, происходит битва, которую певцы потом назовут не иначе как расправой. Тщеславному бастарду это льстит, и он сияет, чувствуя собственную значимость. Русе же, узнав о пленении Станниса Баратеона, не дает воли чувствам: он уже мысленно составляет текст дипломатического письма. За жизнь мятежника и братоубийцы Серсея Ланнистер должна простить Северу небольшую интригу с замужеством девицы Старк, а если нет — стоит припугнуть ее историей о морозах, лишивших Станниса силы. В Малом Совете найдутся мудрецы, способные отсоветовать южанам в летних доспехах идти навстречу зиме. — Лорд Станнис ранен? — между делом спрашивает Русе. — Угрозы жизни нет? Выживет, отвечают ему, если не загноится плечо. Какой-то дурачок из стражи хвастается: опоздали бы на пару минут — нашли бы только безголовый труп, а белобрысой дылды бы и след простыл. Русе поднимает брови и требует привести обоих. И когда пленники появляются в помещении, оба — окровавленные, измученные, со связанными руками, Русе кажется, что он уже переживал подобное. Только мужчина рядом с Тартской Девой был другим, и у того на шее болталась отрубленная кисть. Станнис Баратеон высокий и жилистый, примерно таким Русе и представлял его. Впрочем, никакого сходства с королем Робертом, виденным лишь однажды, здесь, в Винтерфелле. И это — человек, которого называют Королем Теней, Черным Милордом, законным правителем Семи Королевств и спасителем Стены. Русе испытывает легкий интерес. Люди Рамси тянут пленников за веревки, подводя ближе, и на худом грязном лице Станниса Русе не видит ничего. Только горят глаза — с ненавистью и, очевидно, болью. Лицо Тартской Девы неподвижно, двигаются только разбитые губы: — Санса Старк. Она жива? — Да, разумеется, миледи, — уверяет ее Болтон. — Что, к слову, удивительно: уже не впервые человек, которого вы пытаетесь спасти, оказывается в опасности куда большей, чем до вашего вмешательства. Я хотел бы положить этому конец. Девка вовсе не занимает Русе Болтона, и разговор с ней оказывается коротким: Русе приказывает увести ее. Станнис же — совсем другое дело. Он стоит перед Русе, не склонив головы, и никто из бастардовых ребят не решается толкнуть его в спину. Русе Болтону интересно проверить, как станет держаться в плену этот человек, которого некоторые называют величайшим полководцем Вестероса. — Есть только один законный король, милорд, и он незамедлительно будет оповещен о вашем пленении, — обещает Русе Болтон. — Решения его величества вы будете ожидать в темнице: было бы несправедливо лишать короля родного дяди — или возможности казнить предателя на глазах у всей Королевской Гавани. Станнис чуть заметно хмурит брови. В отличие от Тартской Девы он не оказывает сопротивления и, к неудовольствию Русе Болтона, молчит. Когда Станниса уводят, Русе отдает короткие приказы: пленника запереть в подземелье и пока не допрашивать — нет ничего приятнее, чем лично переговорить с разумным человеком о военных реалиях. Всех, кого удалось взять живым, подвергнуть суровому допросу, и самому настойчивому палачу отдать Тартскую Деву, если не побрезгует. Пора избавить миледи от болезненной тяги спасать других и разуверить ее в собственной неуязвимости. Беглецов, захваченных под стеной Винтерфелла, посадить под замок в башне. Рамси возвращается со двора, он мрачен и зол. Ах да, вспоминает Русе Болтон, в этакой суматохе совсем забыли о дочке псаря, на чьих мозгах давеча поскользнулось двое солдат. Лицо Рамси в этот момент достойно кисти лучшего художника Вестероса, и Русе ощущает темную радость. Он уже знает, что завтра Теон Грейджой не выйдет прислуживать к завтраку: Рамси будет тяжело переживать двойное предательство и посвятит много времени мести. Так и происходит. И посыльным оказывается не слишком просто найти его, чтобы передать срочную весть из Королевской Гавани, где состоялся Суд Семерых. — По закону шлюха Ланнистер — даже голая и обритая — все равно остается королевой, так? А значит, наши намерения продать ей Станниса в силе, — рассуждает Рамси с видом прирожденного политика, едва не раздуваясь от мудрости. Русе смотрит на него с презрением, он раздосадован вестью. Теперь жизнь Станниса Баратеона ничего не стоит, потому что его некому продать: брат Тайвина — всего лишь мастер над войском, а Тиреллы зализывают раны. Север огромен, и с приходом холодов оказывается почти полностью изолирован от остальных земель. Чем кормить это выбеленное снегом королевство в королевстве, если зима продлится так долго, как предполагают мейстеры? Русе не нужно прикладывать много усилий, чтобы сохранять внешнее спокойствие, однако внутри него кипит злость. Он спускается в подземелье, сжимая пальцами рукоять стилета, прикрепленного к поясу, но так и не перешагивает порога камеры Станниса. Зато он слушает то, что говорят под пытками другие пленные, наблюдая, как палачи режут им кожу, вливают в глотки ледяную воду, опускают ногами в кипящее масло. Однако слова большинства пленников несвязны, похожи на бред одержимых: пурга, одичалые, черные братья, клинки из драконьего стекла, Белые Ходоки, ледяные пауки, великаны, колдуны из Сурового Дола. Полезными оказываются лишь сведения о кораблях, купленных на деньги Железного Банка, а еще кое-кто шепчется о предательстве дозорных на Стене. Утром Рамси заявляется в покои отца и, в числе прочего, замечает, что побывал у Станниса. Перо в руках Русе замирает. — Зачем? — Пытал его, — пожимает плечами Рамси и уставляется в окно. — Что еще делать? Мы просто сидим и ждем непонятно чего! Русе, прежде не проявлявший к беседе особого интереса, теперь поднимает голову. Открывшийся факт неприятно трогает его. — Повтори, — приказывает он, и Рамси выпрямляет спину, сам весь подтягивается и напрягается, готовится к выволочке. Поведение, знакомое Русе. — Просто загнал ему нож под ноготь, ничего особенного, — говорит Рамси уже не так уверенно. Он с трудом сдерживается и не делает шага назад, когда Русе поднимается и подходит к нему вплотную. Чтобы показаться равнодушным, Рамси шутит, только губы у него дрожат: — Прости, отец, я не знал, что это только твой пленник. Под тяжелым взглядом Русе он исчезает из комнаты, и тот снова надолго остается один. Слабости бастарда давно изучены вдоль и поперек, а вот собственная реакция на обычную, в общем, новость кажется Русе Болтону вполне занимательной. Замечая за собой внезапное раздражение, Русе пытается внимательнее прислушаться к собственным чувствам: никто из ныне живущих (да и почивших тоже) не назвал бы его человеком настроения, и теперешняя злость заставляет Русе задуматься: чем именно он так раздосадован? Только ли крушением статегических планов, глупой, бесцельной жестокостью бастарда — или чем-то еще? Что делать со Станнисом, он так и не решил, теперь этот военный трофей никуда не годен, но мысль о казни вызывает резкое неудовольствие. Ближе к вечеру Русе Болтон сам спускается в камеру, где в жирном свете факела на соломе лежит человек. Услышав скрип решеток и шаги, Станнис Баратеон медленно, с видимым трудом поднимается, и Русе с удовольствием наблюдает за ним. Сломанный нос Станниса сросся накриво, некрасиво. В темных провалах под лохматыми бровями совсем не видно глаз: опухли и загноились. — Помогите ему, — тихо говорит Русе Болтон, и двое крепких ребят из стражи цепляют Станниса под мышки и тянут вверх. Разумеется, Станнис пытается отмахнуться. И тут же один из здоровяков, не дожидаясь приказа, дает Станнису под дых, так, что тот снова складывается пополам. Русе морщится, наблюдая за происходящим. Все это не похоже на порядочное обращение с именитым пленником; по правде говоря, этих олухов вообще не стоило подпускать к Станнису Баратеону, все следовало сделать самому. Русе Болтон несколько сожалеет, что доверил это им, хотя рассудок подсказывает, что рукопашный бой один на один — весьма сомнительное удовольствие. Он медленно обходит пленника по кругу, теперь разглядывая его со спины — широкой и сутулой. Допрос ничего не даст: люди Станниса уже обо всем рассказали. А вот сам Станнис, по мысли Русе, не знает ни о мятеже на Стене, ни о суде над Серсеей, если бастард не распустил язык во время своего утреннего визита. — Признаюсь, мне следовало навестить вас раньше, — говорит Русе, отмечая про себя, что не слишком лукавит. — У меня есть сведения, которые могут развлечь вас. Он обрисовывает картину последних событий всего несколькими словами и ждет, что Станнис вцепится в них как голодная собака в кость, но Станнис выглядит абсолютно безучастным. Что ж, для того, кто не слишком боится смерти, плен — худшее испытание, и Русе пространно намекает на это: — Замок заметает снегом, и неизвестно, сколь долгой будет эта зима. У нас не слишком много припасов, готовьтесь к уменьшению пайка. Тогда он впервые слышит голос Станниса, низкий и хриплый, с характерным южным акцентом. Станнис говорит, как человек, привыкший отдавать приказы, — отрывисто и четко: — Слушай меня, Болтон. Ты и твой бастард — вы не продержитесь долго. — Ваши прогнозы слишком мрачны, милорд, — Русе одаривает Станниса улыбкой, призванной разозлить его еще больше. — Винтерфелл был построен на горячих источниках, бьющих прямо из камней, и соки земли согревали замок даже в самые холодные, суровые зимы. Станнис молчит, сжав мощные челюсти. Русе идет на второй круг. Он чувствует скуку: собеседник из Станниса Баратеона гораздо худший, чем воин. — Мой сын задавал вам вопросы, когда приходил сюда? — Русе предпринимает еще одну попытку заговорить. Но не дождавшись ответа, качает головой. — Привычным наказанием за болтливость служит отсечение языка, но что делать с тем, кто молчит сверх меры? Он шагает ближе и заглядывает в лицо Станниса, в котором видит лишь тень. Ненависти, брезгливости или боли — непонятно. Свою войну Станнис уже проиграл, и крайне приятно еще раз напомнить ему об этом. А может быть, у него еще остается надежда? В душе Русе шевелится что-то, похожее на азарт, и теперь забавным становится поиск слов, способных задеть Станниса за живое. Того называют страшным человеком, справедливым, но бессердечным. Таким его сделала блокада: шутка ли — в семнадцать лет руководить обороной осажденного замка? Сравнивая семнадцатилетнего Станниса с Рамси, Русе делает неутешительные выводы. Когда на следующий день за ужином бастард в очередной раз говорит или делает какую-то глупость, Русе ради проверки бросает через стол фразу, безошибочно разящую в цель: — Как давно ты была у мейстера, Уолда? Что он говорит о твоем здоровье? Даже не глядя на бастарда, Русе Болтон чувствует его напряжение. Вот уж кто, не в пример Станнису Баратеону, раздражается даже от самой невинной шутки, и чьими чувствами так легко манипулировать. Так легко, что даже скучно. Леди Уолда уверяет, что чувствует себя великолепно, и с приходом седьмой луны наконец ощутила, как малыш толкается изнутри. Она, вся светясь от того, что ей дали слово на очередном молчаливом ужине, взахлеб рассказывает о радостях грядущего материнства. Фреи — плодовитый род, славящийся своим здоровьем и долголетием, отмечает Русе Болтон, по-прежнему не удостаивая взглядом своего бастарда. О да, соглашается леди Уолда, и пересчитывает на пальцах своих кузенов и кузин. Не пройдет и года, как у наследника Дредфорта появится младший братик! Видно, что она и рада, и смущена, ее щеки заливает румянец, и это — именно то зрелище, от которого на душе Русе Болтона становится особенно легко. На это он готов отвлечься, и он улыбается Уолде так тепло, как может. Лицо Рамси багровеет. Время между ужином и сном Русе Болтон обычно отводит для пиявок, и свою привычку ему нелегко нарушить. Однако в этот вечер он чувствует интерес к другому — покинув трапезную, он спускается в подземелье. К Станнису небезопасно приближаться, — шепотом сообщает стражник, несущий караул, — уж очень люто смотрит этот «черный милорд». Русе позволяет себе улыбнуться. Станнис не высечен из камня, и он не в силах бороться с подавляющей его силой, а значит, единственное, что остается ему — это ярость. Русе Болтону интересно размышлять о человеческих судьбах: красная ярость ведет к проигрышу, тому у Русе Болтона скопилось множество примеров, а вот тихая, холодная злость заставляет соображать быстрее, видеть картинку четче. Русе заходит в камеру, держа руку на ножнах своего стилета. Однако Станнис не шевелится. — Алиссер Торне, так зовут дозорного, нашедшего в себе смелость убить бастарда Неда Старка. Причем, последнего из рода, — Русе начинает разговор, который очень нравится ему самому. Попутно он отмечает, что лицо Станниса Баратеона не меняется, будто окаменело. — Торне, судя по всему, смельчак. И разумный человек. Вот я и подумал, отчего бы Дозору не вернуться к доброй, хоть и нарушенной в последнее время, традиции служить Северу и подчиняться его Хранителю? Одичалые неуправляемы, а горцы едва понимают человеческую речь, но теперь, когда ваше войско разбито, милорд, им не найти лучшего покровителя. Станнис смотрит на него, чуть хмурясь, и молчит намного дольше, чем Русе рассчитывал. — Подчиняться тебе и твоему Красному Бастарду? Если они и придут, то лишь для того, чтобы сжечь тебя и твой замок дотла. Он сплевывает под ноги и расправляет плечи. Выходит, он вовсе не был привязан к Сноу, и переворот на Стене ничего для него не значит, рассуждает Русе Болтон. Тогда что же имеет значение для человека, пожертвовавшего всем ради своей войны? Правда? Вера? Легко ли будет нащупать слабости человека, для многих воплощающего само мужество? Русе Болтон заинтересован не на шутку. Покинув подземелье, он отдает распоряжение еще раз допросить пленников, которые носят наиболее громкие «штормовые» имена: Грандисона, Хасти, Хорпа и пару других сподвижников Станниса, которые были рядом с ним еще во времена Малого Совета. Те клянутся, что уже и так рассказали все, но дредфортские палачи знают толк в пытках. Русе Болтон собирает сведения не только о том, что делал Станнис в ходе войны, но и чем жил до нее, ему доносят множество историй, которые скорее похожи на выдумку, чем на случаи из жизни «величайшего полководца Вестероса». Русе Болтон читает донесения за обедом и ужином, уединяется в спальне. Многие дела из тех, что были в его ведении, он перекладывает на доверенных лиц, чтобы выкроить время для сбора слухов. Вечером, раздев Уолду и бережно уложив ее на постель, Русе не торопится отойти ко сну. Обнимая ее округлое тело, прижавшись щекой к груди и осторожно поглаживая ее по горячим пухлым рукам, он замирает, глядя в ночной мрак. Старательно копая вглубь себя, он ищет причину своего необъяснимого душевного подъема: ведь это не обычные издевательства над Рамси оказались столь приятными? Да и семейная жизнь — пусть и впервые столь насыщенная — может служить утешением лишь глупцам! Русе Болтон медленно закрывает глаза и открывает их, лишь когда Уолда начинает дышать тихо и мерно, с присвистом. Чрезвычайно внимательный к деталям и вовсе не склонный утаивать от себя что-либо важное, после длительного тихого размышления Русе добирается до истины. Вестей нет ни с Севера, ни с Юга, остается только ждать и наблюдать за вялыми поисками «винтерфелльского призрака», который вряд ли представляет серьезную угрозу, но теперь в подземельях появилось существо, способное скрасить Болтону скуку. Жесткий, несгибаемый полководец, оставшийся без земель, без армии, без семьи — без всего, что есть у самого Болтона. Человек, которого иные были готовы поставить Русе в пример, теперь закован восемью этажами ниже, и по его босым ногам ночью бегают крысы. Походя, уже засыпая, Русе отмечает низменность этого чувства. Это застарелая зависть, которую он всю жизнь питал к лордам Великих Домов вроде Рикарда Старка или Тайвина Ланнистера. Признаться в этом — несложно, и это ровным счетом ничего не означает. Русе Болтон спит без снов, тихо, как мертвец. И утром, найдя его в той же позе, обнимающим ее, леди Уолда хихикает и прикрывает лицо углом одеяла. За завтраком Русе Болтон читает новые письма из столицы: Башня Десницы сожжена Серсеей Ланнистер, сир Киван Ланнистер убит. Юноша, назвавший себя Эйегоном Таргариеном, высадился в Штормовых Землях, у него всего десять кораблей, однако его Золотые Мечи теснят отряды, присланные из Королевской Гавани. Все встает с ног на голову, но Русе Болтону чужда паника. Впервые со смерти сына Домерика (успевшего дожить до возраста, позволяющего обсуждать с отцом судьбу дома) Русе не остается один наедине с новостями. И он идет в подземелье, чтобы отпереть темницу уже собственным ключом, выкованным по специальному приказу. — Что вы думаете обо всем этом, милорд? — спрашивает Русе, наблюдая за лицом Станниса. Самопровозглашенный король Эйегон разоряет земли, которые десятилетиями принадлежали Станнису и его людям, как тут оставаться равнодушным? — Я не любитель рискованных ставок, — вслух размышляет Русе, обходя Станниса по кругу: тот сидит на полу, прислонившись спиной к столбу, подпирающему свод. — И все же, если этот юноша окажется выжившим Таргариеном, и если он одержит победу, рано или поздно наши с вами головы полетят с плеч: вы — брат Роберта Баратеона и герой восстания, я же — бывший вассал Неда Старка, к тому же, многим обязан покойному Тайвину Ланнистеру. Понимаете, к чему я клоню? Станнис смотрит хмуро, без особого любопытства. — Тебе еще не поздно переметнуться, — говорит он, и в его голосе слышно презрение. — Я служу и продолжу служить королю, — пожимает плечами Русе. — Настоящему королю, разумеется. — У меня на службе ты не продержался бы и дня. Беседа приносит Русе Болтону смешанные чувства. С одной стороны, ему почти нравится то, что он слышит. Он не рассматривает всерьез присягу новому правителю и в целом не верит, что тот выстоит против объединенных войск Королевской Гавани и Простора хотя бы полгода. Но Русе пришел к Станнису не за этим. Рассказывая о новостях, он хотел получить оскорбительную отповедь уязвленного честолюбца, хотел увидеть настоящие чувства Станниса: досаду, злость, отчаянье. Но тот даже не смотрит вверх, отказывается встречаться взглядом. И покидая темницу, Русе Болтон отдает приказ: приковать пленника к косому кресту и продержать так вечер и ночь. Быть может, он совершил ошибку, позволив Станнису почувствовать свое исключительное положение. Мысль о Станнисе сидит в сознании Русе Болтона занозой, и вечер проходит тревожнее, чем предыдущие. Рамси выглядит обеспокоенным и несмело интересуется, что означают все эти сообщения из Штормовых Земель и насколько серьезна угроза. Он помнит о своих лихих победах, но чувствуя мрачное настроение отца, старается держаться тише. Уолда, также поддавшись общему напряжению, за ужином молчит, впрочем, не теряя аппетита. Русе Болтон спускается в подземелье глубокой ночью. Он ступает неслышно, скользит по темным коридорам, и пятно света от его факела движется по стене неспешно, плавно, точно яичный желток стекает по черному бортику чугунной посуды. Реагируя на свет, слишком яркий для привыкших к кромешной темноте глаз, Станнис поднимает голову. Должно быть, он оказал сопротивление тем, кто привязывал его: на его лице длинные алые царапины от удара наотмашь. Рубаха, которую ему не меняли с самого дня пленения, теперь разодрана у ворота и свисает лохмотьями. Любуясь, Русе Болтон прикидывает варианты собственного поведения: что, если бы затея Рамси провалилась, Станнис взял бы Винтерфелл и сам приказал привязать к косому кресту бывшего Хранителя Севера? Что делал бы с ним? Насколько пристрастно допрашивал? По рассказам очевидцев, этот человек не знает милосердия. Он молча смотрел на казнь Алестера Флорента, обвиненного в измене, и отправил на костер еще сотню человек, в то время как Красная Жрица возносила молитвы Владыке Света. Если верить слухам, он погубил собственного брата, дерзнувшего претендовать на корону. Да и история с контрабандистом, получившим титул рыцаря, но лишившимся пальцев, производит сильное впечатление. Станнис не похож на кровожадного человека, но он определенно жесток. Красная жажда делает даже самого сильного мужа слепым, размышляет Русе. Если бы он сам оказался в плену у Станниса, тот действовал бы хладнокровно и расчетливо, кривился бы от зрелища пыток, но искоса наблюдал бы, как Русе Болтону выворачивают руки до хруста в суставах, как нагретый докрасна металлический прут оставляет кровяные полосы на его коже… Станнис выглядит человеком, не готовым поддаться подобной страсти. Даже несколько жаль. Русе мягко улыбается. И эта улыбка не остается незамеченной Станнисом. Его глаза вспыхивают, но он не позволяет себе дергаться, хотя, без сомнения, дергался уже сотню раз, стараясь оборвать путы или хотя бы доказать самому себе, что все еще верит в освобождение. Русе Болтон идет на новый круг, скользит по Станнису взглядом из-под полуприкрытых век. Станниса не удается раскусить. Его невозможно сделать своей фигурой в этой игре, а ведь Русе Болтону удавалось это почти со всеми. На фоне хладнокровия Станниса дерзкая самонадеянность Робба Старка кажется смешной, безрассудство Тартской Девы — глупым, а уж о безумной горячей ярости Рамси не приходится и говорить. Планы каждого были видны Болтону как на ладони, чувства и убеждения выглядели зияющими брешами в бронях. Но Станнис — о, Станнис кажется непроницаемым. Таким был Нед Старк, припоминает Русе, — единственный, кого невозможно было прочесть. И снова уже знакомая Болтону темная гордость заставляет его дышать чуть чаще. Птица, пойманная бастардом в Волчьем Лесу, еще запоет в руках Русе Болтона, не в этот день, так в другой. — ... Новый лорд-командующий Ночного Дозора оправдал мои ожидания, лорд Сноу был не столь сговорчив. — Русе появляется в камере Станниса вновь и вновь, ходит кругами, говорит несмотря на то, что не получает ответа. — Болтают, он отказался от титула лорда Винтерфелла, только бы не присягать вам. Вы знаете, о чем я говорю: вам всегда было тяжело находить сторонников... Русе Болтон берет со стола пустую деревянную чашку и заглядывает внутрь. На дне — сухая черная труха, осталась с того времени, когда Станнис еще мог передвигаться по камере и пил травяной взвар вместо вонючей воды, подносимой трижды в день тюремщиком. У Станниса сухие серые губы, потрескавшиеся, обкусанные. Русе даже не думает о том, чтобы прикоснуться к Станнису. Он уверен, что это лишнее. — ... Говорят, ваш старший брат не всегда был справедлив к вам... Что вы чувствовали, получая от него награды, не соответствующие заслугам? — Русе движется медленно, проводит пальцем по влажной стене камеры и задумчиво отирает руку. Его голос никогда не звучит громче полушепота. Он говорит и о Роберте, вскользь упоминая наиболее неприятные для Станниса детали, и о Ренли. Как только — и если только — станет теплее, Русе Болтон обещает показать Станнису богорощу. Старые боги суровы, но судят по забытым людьми законам, и как знать, вдруг даже братоубийца сможет вымолить у них милость? — ... Это было с десяток зим назад, лорд Станнис, когда земли моих предков простирались далеко за Бараньи Лбы на юге, и за Последнюю Реку на севере... — Русе Болтон приносит старинные карты и наблюдает за тем, будет ли Станнис косить глаза или сделает вид, что история противостояния Болтонов и Старков ему не интересна. Станнис смотрит мутным взглядом — не на стол с пергаментами, а в лицо Русе Болтону. И Русе кажется, он почти нащупывает нужные нити. — Когда началась осада Дредфорта, моему предку Роналту Болтону было не семнадцать, как вам, а двадцать лет. Замок был взят, и лорда Роналта четвертовали во внутреннем дворе. Когда его кровь оросила снег, все жители замка до последнего человека, не сговариваясь, опустились на колени. Весть о его участи быстро разнеслась по всему Северу, и, по легенде, каждый крестьянин тогда поклонился своему мертвому Красному Королю. Красивая история — и великая судьба, не так ли? Станнис слушает молча, только на его щеках ходят желваки. Он — тот противник, которого Русе всегда не доставало. Эта мысль приносит Русе Болтону почти физическое возбуждение, однако каждый раз запала хватает ненадолго. Молчание Станниса навевает скуку, как и почти все вещи и явления, окружающие Русе Болтона. Взгляды Станниса, полные ненависти, приедаются быстро. Роль ворона, приносящего в подземелье вести о победах Эйегона Самозванца, надоедает Русе, однако, это единственный повод присутствовать в темнице Станниса. Русе Болтон смутно чувствует, что не способен сдвинуться дальше. Или все-таки способен? — ... Будет мальчик, мейстер говорит об этом так уверенно, будто сам носит его во чреве и готов ручаться. Впрочем, грядущие роды и впрямь могут стоить ему жизни, — Русе Болтон подбирается к темам, которые считает самыми болезненными для Станниса, и смакует каждое слово, внешне оставаясь равнодушным. — Но лишь старые боги знают, достойны ли супруги здорового наследника, — говорит он и заглядывает Станнису в глаза. — Но ведь дочь — это тоже прекрасно, я уверен, вы понимаете меня. Русе знает, как тяжело Станнису мириться с отсутствием наследника. Жена Станниса уже стара и, судя по рассказам, даже в лучшие годы привлекала не много мужнего внимания. Русе Болтон находит занятной мысль о том, что было бы, если б вместо него самого на Толстой Уолде Фрей женился Станнис? Что чувствовал бы, ежедневно слыша ее заливистый смех, каждую ночь отвечая ее ласковым прикосновениям? Мысль о Станнисе — раздетом, распластанном на ложе, возбужденном — о, Русе старается не задерживаться на ней. И возвращается вновь и вновь. — ... Кто знает, сколько продлится эта зима, лорд Станнис, мейстеры Цитадели ждут холодов длиной в десятилетие. — Русе плотнее закутывается в темно-розовую накидку, подбитую мехом, и качает головой, рассматривая одежду Станниса, за время заточения превратившуюся в грязные лохмотья. Пленника подвешивают к кресту каждый раз, когда Русе Болтон спускается поговорить с ним, и каждый раз Русе с особым чувством оглядывает изможденное тело Станниса, почти ничем не прикрытое. — Придет время, когда каждому из нас придется уповать на появление своего контрабандиста с луком... Русе готовится улыбнуться, произнеся последние слова, но тут Станнис вздрагивает, точно по его телу прошла судорога. — Что тебе нужно от меня, Болтон? — выдыхает он зло и устало. — Почему ты меня не казнишь? И Русе ощущает победу. Сколь немногое требуется ему, чтобы почувствовать себя добившимся успеха, заслужившим внимания от своего венценосного пленника! Теперь Русе Болтон улыбается широко и ясно, он и не вспомнит, когда в последний раз происходило подобное. — Мне следовало сделать это раньше, но тогда ваша жизнь слишком высоко ценилась. Теперь она — сущий пустяк. Но я смотрю вперед, лорд Станнис, и я вижу зарево драконьего огня на востоке, слышу лязг мечей, что хранят под подушками мои вассалы. Говорят, с севера ползет ледяной ужас и он все ближе, ближе... Он приближает свое лицо к Станнису, и тот резко вскидывает голову, едва не сталкиваясь с носом Русе. — Ты боишься, — кажется, Станнис уверен, что сейчас открыл для себя ответ на все вопросы. — Нет, — говорит Русе и, подумав, добавляет обращение, которое никогда не имело смысла, но своей подчеркнутой любезностью придавало особый оттенок их отношениям — разбитого короля и его всевластного пленителя. — Нет, милорд, пока рядом возрожденный Азор Ахай. Взгляд Станниса стекленеет. Русе понимает, сколь низок этот разговор и сколь постыдными приемами приходится обходиться, но он не готов отказать себе в удовольствии. Веревка на одном из запястий Станниса, которой его рука привязана к кресту, затянута недостаточно крепко, и Русе — делая осторожный шаг — касается ссохшихся пеньковых переплетений. Кожа Станниса горячая и сухая, хотя в подземелье по-настоящему холодно. Станниса бьет лихорадка, Русе понимает это, заглядывая ему в глаза под красными опухшими веками. На несколько мгновений Русе обуревает давно не испытанное, животное чувство. Он не взялся бы его описать. Закрепив узел, Русе убирает пальцы и, отойдя, долго и молчаливо смотрит на Станниса. Русе привык к тяжести кинжала на своем поясе, поэтому никогда не чувствует ее. Никогда — до этого момента. Он не тронет Станниса, нет. Вопреки расхожим слухам, Болтон не возьмется за нож. В этой игре оружие Русе Болтона — слово. И подобно речной воде, обтачивающей острые камни, веками пробивающей путь в скале, именно слова превратят стойкого несгибаемого противника в раба... Нужно лишь время… Русе как никогда близок к тому, чтобы перестать верить во все это и наконец перешагнуть опасную черту, разрешив себе переломить ход событий. Ночью, во сне, Русе Болтон рассматривает один из своих ножей — тонкий стальной стилет с резной рукоятью, крестообразным лезвием с длинными стреловидными прожилками, идущими вдоль, к острию. Они темные, точно в лунках запеклась кровь. Чья же она: потомка Красных Королей — или того, кого когда-то называли Черным Милордом? Русе гладит сталь кончиками пальцев, едва задевает ногтями, — и серебристое сияние клинка угасает, металл сколупывается чешуйками, оставляя угольно-черную подложку. Нож черен — весь целиком, он шершаво вспарывает плоть Станниса, и черная кровь капает с него, заполняя пространство между веками спящего палача. Ничтожество не может быть хоть сколько-нибудь занятным в отличие от живой, несломленной силы, и Рамси никогда не поймет, сколько потерял, что погубил своими руками... Снегопад, не прекращающийся ни на час, делает дни сумрачными, сонными. Русе Болтон приказывает ставить себе пиявок: они высасывают чувства, страсти, желания. Все то, что так мешает, тянет вниз, грозит окутать сознание ярко-красным, сбить с многолетнего пути. Лишь одно утро оказывается непохожим на предыдущие. Тогда сон Русе Болтона особенно крепок, и он не просыпается ни от первого, ни от второго возгласа жены. Уолда корчится на постели, держась за живот, и когда Русе раскрывает глаза, вместо привычного румянца на ее лице он видит искаженную болью гримасу. Русе встает так стремительно, что у него темнеет в глазах. Очень скоро спальня заполняется людьми: в коридоре толпится челядь, мейстер хлопочет, пытаясь влить в рот Уолды нужный отвар, а кухарки притаскивают большой таз с горячей водой, полотенца и простыни. Несчастная роженица голосит так, что слышно, должно быть, во дворе. Здесь же обнаруживается Рамси: он стоит с полуоткрытым ртом у изголовья и не сводит взгляда с Уолды. Решается его судьба, и каждый из присутствующих это понимает, а потому боится смотреть в его сторону. Из-под чьего-то локтя высовывается бритая голова человека в робе септона, наверняка, прибившегося к какому-нибудь торговому обозу да и оставшегося в замке из-за снегопада. Кто-то из лордов — каким только лихом он тут оказался! — затягивает молитву старым богам. Молчаливая леди Дастин вырастает у постели, точно черная тень. Русе замечает даже Теона Грейджоя, притаившегося за спинами зевак, и это становится последней каплей. Голос Русе должен бы затеряться во всеобщем гомоне, но когда он произносит свое тихое «вон», всех, кроме мейстера, словно ветром сдувает. Тот лепечет что-то невнятное, но Русе прерывает его, приказывая делать свое дело. Если что-то понадобится, мейстеру стоит лишь сообщить. Все это видится Русе Болтону одним несмешным балаганным представлением, где зрители, распределившись по лестничным пролетам, сбившись по двое-трое во дворе, притаившись на кухне, на конюшне, на псарне, ждут, чем разрешится дело. Он с неудовольствием замечает, что судьба Уолды и ребенка не совсем безразлична ему: если родится девочка, это заставит Рамси почувствовать себя победителем, что уж точно не пойдет бастарду на пользу. Чтобы отбросить ненужные мысли, Русе уединяется и приказывает принести пиявок: ему кажется, в его ушах еще звучат омерзительные стоны Уолды и шепотки мейстера, и это не дает ему совершенно расслабиться. Однако пиявки делают свое дело, и очень скоро Русе окончательно успокаивается, входя в привычное слегка отрешенное состояние. Его сознание вновь становится кристально ясным: происходящее с Уолдой ровным счетом ничего не означает, она молода и полна сил, плодовитая, как все Фреи. Но если надежда на наследника не оправдается, у Рамси останется шанс зачать сына, и может быть, отцовство все же остепенит его. «Винтерфелльский призрак» все еще не пойман, и после утренней суматохи надо быть готовым к новому убийству, а может, и не к одному... О Станнисе Русе вспоминает не сразу и думает о нем вскользь, вяло перебирая в голове факты. Он и не успевает хорошенько о нем задуматься: в комнату, где лежит Русе, врывается человек. Его лицо белое, как полотно. Посыльный кусает губы, он напуган до смерти, и видя его, Русе поднимается, осторожно снимает к груди пиявок и обтирается полотенцем. Он готов выйти к Уолде или к трупу Уолды, но посыльный, еле дыша, кивает в сторону псарни — и темниц: — Ваш пленник, милорд... В башне тихо: Уолда уже разродилась — девочкой, судя по испуганным лицам челяди. Русе застегивает дублет на ходу, проверяет оружие, которое взял, даже не задумываясь, по застарелой привычке. Ему знаком каждый поворот коридора, каждая ступень лестницы, ведущей в подземелье. Десятки раз он спускался сюда к Станнису, и ничего не менялось; он привык к шершавой стене под рукой, к дрожащему свету факелов, к каждому шороху и скрипу... Все это окружает Русе Болтона и теперь. Только камера Станниса Баратеона пуста. Решетка не сломана, замок открыт ключом, стражник, что должен был стоять у входа, лежит в углу без движения. Тот же почерк, милорд, — говорят лорду Русе: «винтерфелльский призрак» помог пленнику бежать. Кажется, Русе Болтон слышит, как колотятся сердца людей, что принесли ему столь дурную весть. Сам он еще какое-то время просто молча смотрит в темноту. Русе не сомневается, что Станнис будет пойман: иначе не может быть. Место Станниса здесь, в этом замке, в этой камере, и ни единой живой душе не позволено управлять его судьбой. Ни одной душе — кроме самого Болтона. Позволить Станнису одурачить себя — значит, признать: Русе так ничего и не добился. Беглец выскользнул во время всеобщего переполоха и, возможно, все еще находится в замке. Впрочем, тот, кто помог Станнису покинуть темницу, постарается вывести его. И вот тогда... Грядет что-то темное и великолепное. Всего на миг Русе Болтон позволяет себе представить, что сделает со Станнисом, если его сны обретут воплощение. Тем более, теперь у него есть повод. Всего на миг — почти достаточный, чтобы затопить сознание кровью и лишить здравомыслия, но Русе остается верным себе. Он вернется с охоты и прикажет поставить себе пиявок, он не проведет у Станниса грядущую ночь, о, нет. Может быть, всего пару часов. Или меньше. Волевым усилием Русе отводит взгляд от опустевшего креста. Полуистлевшие лохмотья, когда-то служившие Станнису рубахой, лежат здесь же, на полу. И Русе поддевает их носком сапога, а потом поворачивается к слугам: — Мне нужен мой бастард. Приведите его, живо. Рамси понимающе кивает, когда Русе обозначает свое намерение. Тот вскользь отмечает, какое у Рамси серьезное лицо. Всадники выезжают через западные ворота: именно туда рвутся натравленные собаки. А потом — остается лишь снег, летящий в глаза, и белые сугробы, в которых лошади проваливаются по брюхо. Черные деревья, между которыми мечутся гончие. Свист псарей, хлесткие удары плетей, вой ветра в ушах, запах кожи, обледенелой шерсти, бешенство скачки, красная жажда. Все то, чем не пристало наслаждаться Хранителю Севера. То, без чего теперь нет жизни. Колкий мороз мешает дышать, но шкура лошади под седлом Русе поблескивает от пота. По ней снова и снова проходится тонкий прут с хлопушкой на конце. Теперь руку, сжимающую его, ничто не удерживает. Это охота. И самое старое пряное вино не хмелит так сильно, как удовольствие от поисков беглеца. Русе узнает это чувство, оно обретает все более терпкий вкус, все возрастающую сладость. Лорд Дредфорта много раз выезжал, чтобы загнать лисицу и хоть так развеять скуку, но теперь страшные собаки Рамси преследуют не дичь. Далеко впереди, отделенные от погони парой оврагов и полосой непроходимого леса, по снегу движутся двое, гончие узнают запах одного из них. Другому оказывается отведено немного времени: лошадь его застревает в снегу, петляет. Черные всадники догоняют, загоняют добычу. И когда силуэты беглецов становятся четко различимы, Русе Болтон поднимает правую руку, останавливая погоню, и командует: стрелять по спешившемуся человеку, в Винтерфелле попортившему болтонским солдатам так много крови во время своих ночных вылазок. Стрелы исчезают в снегопаде, и слышится глухой окрик: Станнис Баратеон зовет своего спасителя. Уже мертвеца. Позже, обыскав труп, люди Болтона найдут кроме оружия и горсти монет подробную карту Винтерфелла, нарисованную неуклюжей, будто бы детской рукой. Кто мог знать и помнить Винтерфелл так хорошо, точно вырос в нем, Русе Болтон догадается, а раскрыв план Станниса, восхитится героизмом его покойного рыцаря. Выжившего Рикона Старка будут искать по всему Северу и обязательно найдут, ведь нашел же его лорд-контрабандист. Но это будет потом, после того, как всадники окружат Станниса Баратеона и тот, кто ехал впереди, направит ему в лицо меч. Теперь Русе Болтон не сомневается: иного пути получить желаемое не существует. И тот, кого невозможно запугать и подчинить, чья воля кажется стальной, а хладнокровие нерушимым, — этот человек не устоит против ножа. Никто не устоит против ножа. Может быть, Станнис вовсе не стоит потраченных сил, и позже, склонив голову, окажется не менее жалким, чем зверушка Рамси. Наверняка, так и будет, но иного способа проверить это просто нет. И Русе проверит. Больше не останавливая себя, он представляет, как вскроет Станнису вены и попробует на вкус его ярко-алую кровь, как располосует его спину и отогнет каждый из лоскутов кожи, как будет ждать, пока обезумевший от боли Станнис сам попросит о смерти. Как Русе увидит его слезы, как научит его любить свой новый дом, научит говорить на серьезные темы. Тут же, на снегу, посреди леса, со Станниса стаскивают теплую одежду, оставляя его в оборваных штанах, без рубахи и рукавиц. На фоне снега его бледная кожа, осыпанная крупными мурашками, оказывается некрасивого желто-серого цвета. Он сутулится, и кажется Русе Болтону совершенно крошечным, хилым, убогим. Русе приказывает вести Станниса прямо так — если и успеет что-то отморозить, то только нос, уши или кожу на острых плечах. Может быть, и еще что-нибудь, что ему вряд ли пригодится. Это последнее путешествие по заснеженному лесу — искаженное повторение прогулки развенчанной королевы Серсеи по Королевской Гавани — покажется Станнису счастливым моментом в сравнении с теми, что предстоит ему пережить в подземелье. Станниса проводят две трети пути до замка. Затем он теряет сознание от холода и слабости, и его, завернутого в шкуру, везут на лошади. Прибыв в замок, Русе приказывает мейстеру сделать все возможное для того, чтобы Станнис выжил. Тот знает свое дело, как и тюремщики. Станнис молчал слишком часто, слишком дерзко игнорировал обращенные к нему вопросы и речи. И теперь его следует наказать за эту темную горькую тишину. Тонкое лезвие тускло поблескивает в свете факелов, но если поднять его и покрутить перед глазами, оно кажется почти прозрачным. Для этой работы нужно изящное оружие. Станнис не кричит, когда сухая кожа его губ расходится от одного мягкого плавного движения. Руки Русе Болтона помнят, каково это — резать столь беззащитную кожу. Второй порез ложится сверху, задевая ранку, и кровь начинает бежать быстрее. Она пятнает зубы Станниса, собирается темными каплями на подбородке и капает на пол. Крови много, порезов все больше. В какой-то момент Русе хочется, чтобы Станнис захлебнулся собственной кровью, но он этого, разумеется, не допустит. Он контролирует себя, не позволяет себе распороть кожу Станниса от уха до уха, чтобы «черный милорд» наконец улыбнулся. Не теперь, не все сразу. Он еще не раз вернется к этой мысли, прежде чем... О, отец не повторит ошибки сына и не превратит Станниса Баратеона в бессловесную скотину, вздрагивающую от звука шагов. По крайней мере, не так быстро, ведь Русе Болтон может контролировать себя и свою жажду. У Русе гораздо больше терпения, а значит, у них со Станнисом — гораздо больше времени. Можно успеть испытать пленника раскаленными углями и крутым кипятком, и убедившись, что он отогрелся, спустя много дней снова заставить ежиться на морозе во дворе замка. Никогда не отличавшийся габаритами старшего брата, теперь Станнис почти неузнаваем — так исхудал в подземельях, что его беззащитность приводит Русе в тихий восторг. У Станниса под глазами черные впадины и отросшая седая борода. По взмаху руки Станниса окатывают из ведра ледяной водой, и капли стекают по его костлявым плечам, по губам с розовыми шрамами. Станнис сутулится, стараясь сжаться, но это ему не поможет. Ведер заготовлено вдоволь. От воды снег тает, и когда пленника оставляют на дворе одного, прикованного к столбу, под его ногами блестит лужица, отражая солнечный свет. День выдался ясный. Мейстер спасает Станнису ноги и пальцы рук, но от одного уха все же приходится избавиться. Русе делает все самолично, не отказывая себе в удовольствии прикоснуться к натянувшейся коже на скулах Станниса, к слипшимся волосам на его виске. Теперь совсем белым. Почерневший хрящ отходит от черепа неохотно, Русе растирает его между пальцами и шепчет в темный провал, на месте которого раньше было ухо, что сохранит его на память. Может быть, даже поместит в ладанку. Станнис прикрывает глаза и стискивает зубы. Срез необходимо прижечь, и тонкая полоска раскаленного металла с шипением плавит кожу — шипение вырывается и изо рта Станниса. Станнис никогда не признавал полумер, и теперь Русе раз за разом ставит его перед неизбежным выбором: мороз или огонь? Русе Болтона не всегда интересует ответ. Подвалы далекого Дредфорта оборудованы превосходно, кровожадный гений предков Болтона изобретал все новые и новые способы истязаний, а вместе с ними и новые устройства, подходящие для этого. Металлическая груша, огромные решетки, на которых можно поджарить человека, словно кусок мяса, кандалы, тяжелые деревянные хомуты на шею, бурые от пролитой на них крови... В Винтерфелле всего этого нет, праведным Старкам хватало одного меча из валирийской стали на всех. И потому теперь Русе Болтон остается верен самому простому и самому любимому орудию — косому деревянному кресту: две прочные доски, четыре металлических кольца. Устройство, позволяющее находиться ближе всего к жертве, почти вплотную. Позволяющее видеть, как напрягаются мышцы Станниса, пока их оглаживает нож, или кончиками пальцев подцепить его подбородок, чтобы стереть кровь с рассеченной щеки. Русе проводит рукой по спине Станниса, нашаривает порезы — старые, уже почти затянувшиеся, и новые, начинающие кровить от легкого прикосновения. Он режет уже давно, но понемногу, пытаясь сохранить, приберечь Станниса, а потому до сих пор ни разу не прибег к пытке, которая подарила темную славу его роду. Все когда-то происходит впервые. Русе ведет пальцами дальше, ищет еще не поврежденный участок кожи и находит его под левой лопаткой Станниса. И нож, обычно легко проскальзывающий между половинок рассеченной плоти, теперь идет медленно и шершаво, отделяя кожу от скользкой подложки. И тогда Русе наконец-то слышит крик, прорезающий тишину, и это знаменует скорую развязку охоты. Позже Русе показывает Станнису то, что получилось, — длинный кривой лоскут, скорее похожий на сгусток темной крови, а не на кусок содранной кожи. И Станниса тошнит — обильно, страшно. Утирая ему рот, Русе Болтон прислушивается, но не к топоту ног, доносящемуся из коридора. Вместе с желто-кровавой жижей, вместе с кашлем и хрипами, из горла Станниса льются слова. И теперь это не проклятья, а нечто новое, живое, великолепное, это не мольбы, но бессвязные стоны, похожие на скрип обломанных веток, на камнепад, на предсмертный клич поверженного зверя. И Русе замирает, пытаясь впитать этот звук всем своим существом, окунуться в него с головой. Это пик. То, что говорит запыхавшийся слуга, он почти не воспринимает: — Милорд!.. Миледи Санса только что... Это мальчик, милорд. Русе медленно выдыхает. — Славно, — отзывается он, ведя пальцами по неровному краю пореза. — Славно. Но мы еще не закончили. Зима будет очень, очень долгой, а Станнис Баратеон только учится быть хорошим собеседником.