Exodus L.B.

Мэри, Мэри, Мэри, Выйди, открой двери, В свой чудесный сад. Там растут ромашки, И летают пташки, Колокольчики звенят… Тихий, почти нежный голос перекатывается по темным углам, нанизывая слова детской песенки на звенящие стальные нити. Они опутывают меня, сковывают движения, парализуют липким страхом силу воли. — Тебя нет, — шепчу одними губами, сжавшись на полу возле кровати. — Тебя здесь нет. Смех, такой ощутимый, материальный, касается кожи — словно прильнул в ласке своим горячим боком огромный, урчащий зверь. Прильнул и вновь исчез среди душного ночного мрака, растворившись в неверных дрожащих тенях. Выйди, открой двери… Из самой густой, непроницаемой тьмы возле противоположной стены моей комнаты, там, куда не дотягивается свет нарастающей луны, горящей на ночном летнем небе, вспыхивают два желтых огня. Они притягивают мой взгляд, мерцая живыми драгоценностями, невозможные, пугающие. Прекрасные. Выйди. * * * Я стою на вершине отвесной скалы, а впереди, насколько хватает глаз, простирается изумрудно-синий океан. На голубом небе нет ни единого облачка, зенитное солнце припекает обнаженные плечи, и легкий ветерок запутался во влажных волосах. Если замереть, не сводя глаз с горизонта, чувствуя под ногами твердую нагретую породу, вслушиваясь в едва различимый плеск волн и крики свободно реющих вдалеке чаек, то может показаться, будто бы весь мир остановился в ленивом полусне, медитативном и нерушимом. — Поберегись! — раздается за моей спиной веселый окрик. Я едва успеваю сделать шаг вбок, как мимо меня проносится Невилл. Издав боевой клич, он прыгает со скалы и «бомбочкой» входит в воду, поднимая вокруг себя целый фонтан пенных брызг. Еще один вопль — и за ним следует Шимус. — Ну сколько можно? Как дети, честное слово, — Ханна опасливо смотрит вниз, убеждаясь, что они благополучно вынырнули на поверхность, а я мысленно фыркаю над ее чрезмерной заботой — сколько таких прыжков мы совершили за последние два дня, и не сосчитать. Парни дурашливо борются в воде и плывут к берегу. Там, на белоснежном песчаном пляже, растянувшемся милей курортного рая, нежатся на солнце немногочисленные магглы. Еще вчера некоторые из них, завидев нашу палатку на плоской вершине утеса, подбирались к подножию этой неприступной громады, желая найти путь наверх, — самые отчаянные даже лезли через вечнозеленые дебри, обходя ее с тыла, — однако их ждало недоуменное разочарование. Извините, простаки, но без магии или альпинистского снаряжения вам не полюбоваться открывающимся сверху видом — сами-то мы сюда трансгрессировали. Благодаря чарам Иллюзии, сегодня магглы даже не смотрят на группу молодых людей, что выбрали такое необычное место отдыха. Два негромких хлопка — и Невилл с Шимусом, довольно смеясь и шлепая по камням мокрыми босыми ногами, возвращаются к палатке, ныряя в тень установленного возле нее небольшого навеса. Мы с Ханной тоже идем туда; Аббот торопится, чтобы услужливо подать своему жениху полотенце, а я, не прихватив из дома волшебную мазь от загара, просто опасаюсь долго находиться под столь агрессивными солнечными лучами. Луна, такая же «Белоснежка», как и я, вообще за два дня ни разу не вылезла из-под навеса в дневное время. Она предпочитает отсиживаться в тени до наступления темноты, надев огромные солнцезащитные очки с радужными стеклами и водрузив на голову широкополую красную шляпу. Понятия не имею, как Невилл уговорил Луну отправиться с нами в страну, где среднегодовая температура составляет восемьдесят пять градусов по Фаренгейту (1). Впрочем… нет, я знаю. Так же, как они вдвоем с Шимусом убедили Джорджа Уизли, ненадолго оставившего управление магазином на жену, и Ли Джордана, урвавшего время между квиддичными матчами. Собственно говоря, так же, как они вытащили и меня из сонной тишины дома бабули Роуз в Бате (2), где я бездарно проводила свой короткий отпуск, почти не вылезая из комнаты. Причина, заставившая нас собраться вместе, сидит в наколдованном шезлонге рядом с Луной, с заинтересованным видом выслушивая ее рассказ об очередной экспедиции мистера Лавгуда. — ...И вот, представляешь, папа уже почти договорился с местными жителями, чтоб они показали ему лежбище косоухих зелюков, как вдруг шаман заявил, что прежде ему нужно жениться на представительнице племени. — А он что? — спрашивает Гарри, с благодарным кивком принимая от Шимуса запотевшую бутылку лимонада. Держит он ее, обхватив обеими ладонями, и пьет через соломинку — две недели назад у него начался тремор рук. — Согласился, конечно, — в обычной своей спокойной манере отвечает Луна. — Надо же было как-то найти это лежбище. Да и невесту ему выбрали по их меркам красивую: почти триста фунтов весом (3), с самыми большими украшениями из рогов зелюка в ушах и в носу… Джордж, на протяжении всего рассказа пытавшийся сохранить серьезное выражение лица, хрюкает куда-то в сторону, а затем, встретившись взглядом с закусывающим губы Шимусом, не сдерживается и смеется во весь голос. — Ну, передавай ему мои поздравления… наверное, — говорит Поттер под громогласный хохот троих парней. Покрасневшая Ханна тыкает Невилла локтем в бок, однако тот знает Луну достаточно давно, чтобы быть уверенным: она не обидится на такую реакцию. Он лишь отбрасывает куда-то в сторону полотенце и, улыбаясь, протягивает подруге лимонад — мышцы, приобретенные после долгих часов работы в теплицах, перекатываются под загорелой кожей. Я тоже улыбаюсь, невольно любуясь им; мне хорошо здесь, со своими бывшими однокашниками, на самой вершине неприступного утеса, возвышающегося над лазурным морем, с островком непролазных джунглей вокруг и белоснежным пляжем у подножия. Не хватает лишь Дина, но наша короткая поездка совпала с его аттестацией после года работы в Отделе Взаимодействия с Магглами. Невилл еще много кого звал, однако у всех нашлись какие-то отговорки: семья, работа, внезапно приехавшие дальние родственники. И я, в принципе, не виню их. Мало кто в состоянии находиться рядом с тяжело больным Героем магического мира, ежечасно наблюдая за тем, как он борется за каждый прожитый день. На Гарри — одежда из плотной ткани, полностью закрывающая ослабшее худое тело, черные очки с усиленной чарами защитой от ультрафиолетового излучения, надвинутая чуть ли не до самого носа панамка — я подарила ему ту, что повеселее, голубую с Куки-монстром (4), показывающим два средних пальца, потому что устала от окружающей Поттера безнадежной серости. Наверное, по той же причине Невилл позвал нас в это тропическое царство ярких красок, ведь над Лондоном даже в июле небо затянуто дождевыми облаками. Хлопок трансгрессии — Ли вернулся с едой на вечер. — Эй, народ, смотрите, кого я подобрал! — весело орет он, подходя ближе. Из-за его спины показывается Грейнджер, и мое хорошее настроение лопается, как налетевший на иголку воздушный шарик. Не рассчитывала ее увидеть ближайшие два дня — до того, как закончится отпуск и придется возвращаться на работу. — Я уж думал, тебя не отпустят, — Невилл приобнимает подругу за плечи, когда та ныряет к нам под навес, улыбаясь и отвечая на приветствия. — В понедельник меня ждут в отделе, так что я с вами ненадолго, — Грейнджер тоже обнимает его и тянется к Гарри, чтобы поцеловать того в щеку. Ее губы задерживаются на сухой желтой коже чуть дольше необходимого, а затем она отстраняется и бодро спрашивает. — Надеюсь, в палатке найдется лишняя комната? — Лишней нет, но в комнате Луны и Лаванды есть свободная кровать. Тут она «замечает» меня — ну да, я ведь такая неприметная, слилась с обстановкой. — Отличный прикид, — говорю ей, отпив пива из бутылки. Грейнджер невольно опускает взгляд на свою нелепую бесформенную юбку-шорты и совершенно неподходящую к ней блузку. Одеваться она так и не научилась. — Надеюсь, ты не забыла, что тебе тоже скоро возвращаться, — сухо говорит она мне. — Так! — смеется Невилл, обрубая на корню назревающий конфликт. — Никаких разговоров о работе. Гермиона, иди переоденься в купальник — вода отличная! Ли, надеюсь, в этот раз ты купил что-то съедобное. * * * Вечер окрашивает горизонт в розово-багряные тона; погружаясь в океан, золотой диск солнца словно плавится в нем, растекаясь по поверхности воды сияющими бликами. Воздух наполнен ароматом моря и экзотической еды — сегодня это густой пряный суп и острые креветки с овощами. Рассевшись на камнях, мы наслаждаемся закатом, неторопливым, размеренным ужином и разговорами. Я уже и не помню, когда в последний раз ела дольше пяти минут. Все бегом, все на ходу — некогда, некогда! Сейчас же, подцепляя палочками очередную креветку в ярко-оранжевом «вырви-глаз» соусе, лениво отвечая на вопросы Джорджа о своих тренировках и грядущей в декабре аттестации, отчетливо понимаю — иногда мне жизненно необходимо сбросить темп и устроить себе такую передышку. Солнце садится, и наступает время кобальтово-синей ночной прохлады, усыпанного звездами трехмерного купола неба над головой, от вида которого у меня вновь, как и вчера, захватывает дух. Парни разжигают костер; Шимус выносит из палатки гитару и, устроившись поудобнее возле огня, ударяет по струнам: Listen baby Ain’t no mountain high Ain’t no valley low Ain’t no river wide enough, baby If you need me, call me No matter where you are No matter how far — don’t worry, baby Just call my name I’ll be there in hurry (5) Голос звучит не совсем уверенно, однако легкий ирландский акцент Финнигана добавляет шарма его исполнению. Все затихают, слушая, и лишь изредка перебрасываются ничего не значащими фразами. ‘Cause baby There ain’t no mountain high enough Ain’t no valley low enough Ain’t no river wide enough To keep me from getting to you babe. Расслабленно подперев голову рукой, разглядываю лица своих… друзей? Нет, едва ли я могу их так назвать — кроме Невилла, пожалуй, да с некоторыми оговорками Луны. Однако эта поездка, без сомнения, сблизила нас всех сильнее, чем бесчисленные вечера в доме Гарри. Есть все же что-то в этой уединенности на неприступной скале, в отдалении от прочих людей, в свободе от прежних условностей. За два дня я успела привыкнуть к смене настроений Ли и больше не удивляюсь, когда шумный балагур, каким его видят те, кто не знают близко, внезапно затихает, погружаясь в свои мысли. Вот и теперь он, откинув за спину длинные дреды, меланхолично ворошит сухой веткой выпавшие из костра тлеющие угольки, не пытаясь привлечь к себе внимание своими обычными выходками. С Джорджем, сидящим на камне возле Ли, все наоборот. Вспоминая, какие у него есть причины для скорби и апатии, совсем не ожидаешь встретить прежнюю улыбку на его лице — но нет, сегодня днем он смеялся столь же заразительно и жизнерадостно, как прежде, а во взгляде, устремленном сейчас в огонь, хоть и появилась тень печали, больше не было той душераздирающей тоски. Поначалу я взвешивала каждое сказанное Джорджу слово, боясь ненароком вызвать болезненные воспоминания, но потом поняла, что причин осторожничать нет — он живет и дышит будущим, увлеченно занимаясь разработками для сети своих магазинов и с нетерпением ожидая рождения сына. Шимус, наверное, единственный из этих троих не преподнес мне за это время никаких сюрпризов. Он по-прежнему беззлобно нас подкалывает — даже Гарри от него достается — много болтает о музыке и почти не затрагивает тему своей работы. Его девушка, такая же легкая на подъем Кэти Белл, отправилась покорять Гималаи, предпочтя снег теплому морю; мне даже становится немного завидно от того, как Шимус говорит о ней — с теплой усмешкой и спокойной уверенностью в том, что он нашел «своего» человека. Только недавно обретя шаткое равновесие, я изо всех сил удерживаю себя от мыслей в эту сторону. Но, глядя на единственную в нашей компании парочку, мне это удается с трудом. Ханна рассеянно перебирает волосы Невилла, положившего голову ей на колени. Она уже давно перестала раздражать меня преувеличенным вниманием к его комфорту и своими девчачьими повадками, хотя в голову иногда еще приходит мысль — ну вот что он в ней нашел?! Ростом едва ли ему по плечо, симпатичная, но не более, домашняя девочка, до сих пор не решившая, чем ей хочется заниматься по жизни — я не вижу в Ханне внутреннего стержня, способного привлечь талантливого, разностороннего мужчину. Особенно учитывая тот ажиотаж, который вызывает профессор Лонгботтом среди женской половины Хогвартса, да и любого другого заведения, куда по долгу службы он попадает. Однако Невилл не принимает любовь своей невесты как должное, не смотрит на нее с высоты своего карьерного успеха и уж тем более не дает ни единого повода для ревности. Он просто любит ее в ответ, это видно в каждом его движении и фразе, в том, как он смотрит на нее. Резко отвернувшись от них, я натыкаюсь на внимательный взгляд Гарри. Он уже давно сменил солнцезащитные очки на обычные, и огненные всполохи отражаются в стеклах и во влажно блестящих зеленых глазах — единственной живой, оставшейся неизменной черте его исхудавшего лица. Гарри слегка улыбается мне краешком губ и едва заметно наклоняет голову, сминая в руках голубую панамку с Куки-монстром. Шимус заканчивает петь; его пальцы неторопливо перебирают струны гитары, подбирая аккорды для следующей мелодии. Едва я поднимаюсь со своего места, чтобы отойти покурить, как в тишине, нарушаемой лишь треском огня и негромким плеском волн, вновь слышится его голос: I’ve heard there was a secret chord That David played, and it pleased the Lord But you don’t really care for music, do you? It goes like this The fourth, the fifth The minor fall, the major lift The baffled king composing Hallelujah… (6) Прохожу десяток шагов к самому краю простирающегося над морем утеса и сажусь, свешивая с него ноги. Ветер стал свежее; далеко внизу набравшие силу волны разбиваются о скалу, набегают на песчаный пляж — начался прилив. Закурив, я откидываюсь чуть назад, опираясь на вытянутую руку. Где-то на четвертой затяжке слышу чьи-то шаги у себя за спиной. — Мейнстримовая песня, но, черт побери, атмосферная, — со смешком говорит Гарри, опускаясь рядом со мной. — Эй, тебе бы не следовало… — Ох, не начинай, ты же не Гермиона. Не свалюсь я отсюда. Я все-таки разворачиваюсь к нему — на случай, если он потеряет равновесие, и мне придется удерживать его от падения. Сигарету приходится выбросить. Your faith was strong but you needed proof You saw her bathing on the roof Her beauty in the moonlight overthrew you She tied you to a kitchen chair She broke your throne, She cut your hair And from your lips she drew the Hallelujah — Я видел, как ты смотрела на них, — внезапно нарушает молчание Гарри. — Невилл?.. Мерлинова борода, неужели у меня была настолько тоскливая физиономия?! — Нет! Мы друзья, ты же знаешь. — Значит, все-таки Рон. Снова мимо. Ну, почти. Кто знает, во что бы выросло мое отношение к мужскому полу, не будь в моем «послужном списке» интрижки с Роном. Когда-то это показалось мне отличной идеей. Ну а что, парень видный, из хорошей семьи, да и окружающее нас гормональное безумие сверстников способствовало делу. Приятно было чувствовать себя не хуже соседок по комнате, хихикая после отбоя, обсуждать с ними пикантные подробности. Да, в шестнадцать лет мозги у нас были разжижены как подтаявший пудинг. Это теперь, оглядываясь назад, я понимаю, что Рон абсолютно, вот совершенно не подходил мне. Что в отношениях мы с ним оба предпочитали роль ведомых, и все держалось лишь на чувстве новизны. Мне бы надо сказать «спасибо» Грейнджер, взявшей тогда ситуацию под свой контроль — такой же жесткий, как и сейчас в ОВМ. Но что-то раз за разом заставляет меня представлять, как я таскаю ее за проволочные патлы. Раненое самолюбие, быть может. По-своему истолковав мое молчание, Гарри продолжает: — Я знаю, что ты не любишь говорить об этом. И о том, что произошло тогда, в ночь Битвы. Поэтому просто хочу сказать: спасибо, что ты сейчас с нами, — скривившись, я собираюсь ответить что-то язвительное, но он с улыбкой продолжает. — И еще: приятно видеть тебя с нормальной стрижкой. Легонько толкаю его в плечо и, хохотнув, кокетливо взбиваю отросшие почти до плеч волосы. — Думала же, ты моему примеру последуешь! Тебе бы тоже не мешало привести свои патлы в порядок. Гарри негромко смеется, но затем вновь возвращается к серьезному тону: — Если честно, я надеялся, что со временем вы с Гермионой найдете общий язык. Несмотря на все ваши… разногласия. Ведь она тоже тяжело переносит его смерть, хоть и не подает виду. Он медленно, несколько раз останавливаясь на полдвижении, будто перебарывая себя, оборачивается на сидящих возле костра друзей. Проследив за направлением его взгляда, я вижу Грейнджер, о чем-то тихо беседующую с Луной. Лицо ее слегка сгорело за день, — по-видимому, она, как и я, забыла взять с собой защитную мазь, — а волосы еще больше распушились от соленой морской воды. Она сидит, обхватив руками острые коленки, прикусывая слегка обветрившиеся губы, такая непохожая в этих своих нелепых шортах на чопорную заместительницу начальника ОВМ, что мне приходится напомнить себе — она это, она. Въедливая, педантичная, десять раз проверившая заключение комиссии о моей профпригодности несколько месяцев назад. И ведь Грейнджер до сих пор не понимает, как же мне все так легко сошло с рук. Хотя, что уж там, я и сама этого не понимаю… Мысль обрывается, не успев развиться, когда Гарри говорит, по-прежнему глядя в ее сторону: — Как бы я хотел все изменить… для нее. Когда в человеке столько света и тепла, он просто обязан быть счастлив, понимаешь? Гермиона заслужила это, как никто другой. И Рон… заслуживал. Ты же знаешь, как он страдал, оставаясь рядом со мной на вторых ролях. После всех передряг, в которые мы попадали вместе, я так хотел мира для нас троих, был так уверен в правильности своего решения, что поставил их счастье выше собственного. От тоски в его словах, от едва сдерживаемой им боли я застываю, осознавая услышанное. Мерлин и Моргана… Все краски и звуки вокруг тускнеют под напором этого нового, неожиданного знания. Сквозь шум в ушах пробивается лишь голос Шимуса, да неспешный гитарный мотив: Maybe there’s a God above And all I ever learned from love Was how to shoot at someone who outdrew you It’s not a cry you can hear at night It’s not somebody who’s seen the light It’s a cold and it’s a broken Hallelujah… Прочистив горло, я спрашиваю: — Давно?.. Гарри переводит на меня глаза, и краткий миг я еще вижу то выражение, с которым он смотрел на Грейнджер. — Да, достаточно. Но теперь это не имеет никакого значения. Он впервые так напрямую говорит о своей болезни, — или, по крайней мере, я практически уверена, что он ее имеет в виду, — и я несколько теряюсь. Начинаю неловко: — Может, если ты поговоришь с ней… — Нет, — прерывает он меня. — Слишком поздно. Когда-то я решил, что Рон нуждается в ней сильнее, чем я, а она… Ей просто нужен был кто-то без такого «багажа», как у меня. Ты ведь не знаешь всей истории, Лаванда. Того, что осталось в тени и живет там до сих пор. Я думал, что смогу вынести это и быть… если и не рад за них, то хотя бы быть в мире с самим собой, — его голос срывается, но он продолжает через силу. — День за днем видел их вместе, улыбался и делал вид, что со мной все в порядке. Но потом… Рон сказал, что хочет расстаться с ней. Вот так, без обиняков, как лучшему другу, прямо на работе перед очередным вызовом на дело. Ему больше не нужен был ее свет, он понял, что все это время неправильно понимал свое к ней отношение. И это — перед самой их свадьбой, понимаешь? Помню, как мы трансгрессировали на место происшествия… в голове вертелись его слова. Как же я был зол на него… «Молчи, — думаю я с мольбой. — Не говори мне ничего». — …не знаю, что произошло там, Лаванда. Очнувшись, я обнаружил вокруг дымящееся пепелище. Там уже было несколько авроров — Робардс в том числе… Поттер говорит, но я уже почти не различаю слов. Сердце заходится в груди, больно стучась о ребра, и внезапно прохлада ночи сменяется для меня душной зыбкой пеленой. — …Робардс сделал так, что никто не узнал о случившемся. Кингсли поддержал его. В послевоенное время им был нужен образ Героя, а мне… мне уже было все равно. Даже если бы об этом растрезвонили все газеты, никто не стал бы ненавидеть меня сильнее, чем я сам. Я согласился хранить все в тайне лишь ради одного человека. Он снова оборачивается, устремляя взгляд на сидящую возле костра девушку с копной непослушных волос, покрасневшим от жара лицом и острыми коленками. — Всё и всегда было только ради нее, — одними губами произносит Гарри. — Эй, вы двое! — оклик Шимуса доносится глухо, словно сквозь толщу воды. Даже не заметила, когда он закончил петь. — Хватит уже сидеть на отшибе, возвращайтесь к нам! Еще несколько секунд мы с Гарри смотрим друг другу в глаза; я встаю, на автомате передвигая ногами в сторону нашей компании, где идет какая-то оживленная беседа, и так же неосознанно занимаю свое прежнее место рядом с Джорджем. Меня знобит, несмотря на тепло тропической ночи, и я обхватываю себя руками, чтобы никто не увидел, как они дрожат. Однако Джордж замечает мое состояние, хоть и делает неправильные выводы — чуть склонившись ко мне, он говорит приглушенно: — Тебе бы лечь уже, а то видок усталый какой-то. Поди, перегрелась за день? Невилл и Ханна вон тоже ушли, — Джордж хмыкает, — хотя, я не думаю, что они отправились спать. — Да, — слышу я свой голос. Онемевшие губы шевелятся сами собой, выговаривая: — Мне и правда лучше прилечь. Добредаю до палатки; под воздействием чар Пространственного расширения небольшая на вид конструкция вмещает просторную гостиную и еще несколько комнат поменьше — и нигде не горит свет, не слышно ни звука. Хорошо, значит Невилл с Ханной уединились в другом месте, и меня никто не потревожит ближайшее время. Зайдя в свою комнату, я падаю прямо в одежде на кровать и, перевернувшись на спину, смотрю невидящим взглядом в потолок. В голове стоит хорошо знакомый мне гулкий звон — с таким звуком рушится весь твой привычный, устоявшийся мир. Гарри. Гарри убил Рона. Твою мать. Я закрываю лицо обеими ладонями, чувствуя, что виски начинает сжимать тугим кольцом боли. Странно, но первое чувство, которое пробивается сквозь барьер шока — это не страх и не растерянность, а злость. Я злюсь на Поттера за то, что он поделился со мной этой страшной, дикой, немыслимой правдой. Поделился без моего на то желания, без попытки вывести его на честный разговор. А еще я злюсь на себя. Так и знала, что хорошие, правильные вещи со мной могут происходить лишь некоторое время. А потом наступает полный пиздец. Думала, как отлично проводишь время с приятными тебе людьми? Получай, блядь! Почему решил рассказать мне это сегодня?! Неужели просто не смог больше держать такое в себе, и ему понадобился человек, на которого можно вот так все это вывалить? Но ведь мы с ним далеко не самые близкие друзья, с тем же Невиллом он общается гораздо больше. Или — нет, это невозможно даже представить — Невилл тоже знает?! Робардс, Шеклболт… Как могут они день за днем поддерживать этот чудовищный обман?.. Быть соучастниками убийства. И, что сейчас важнее всего с практической точки зрения, как мне теперь с этим жить? Внезапно тишину взрезает громкий крик — короткий, пронзительный и полный такой муки, что меня буквально подбрасывает на кровати. За ним раздаются возгласы Ли, Шимуса и Грейнджер. Выхватив волшебную палочку, я бегу к выходу из палатки. — Экпекто Патронум! — ясный и четкий голос Луны перекрывает испуганные крики. Выскочив наружу, я выставляю вперед руку, закрывая глаза от нестерпимого сияния ее Патронуса. — НЕВИЛЛ! — гаркает Луна, и от этого несвойственного ей тона я крепче сжимаю в руке волшебную палочку — дело дрянь. Мерцающий длинноухий заяц проносится по воздуху и растворяется в темноте. И только теперь я вижу Гарри. Он бьется в конвульсиях на земле, раскинув руки, неестественно, мучительно выгнув спину и закатив глаза, изо рта его идет пена тошнотворного красного цвета. Луна единственная из всех пытается удержать его — остальные рассыпались вокруг, замерев в неверии и испуге. Грейнджер прижимает руку ко рту, на глазах ее, расширенных от ужаса, выступили слезы. Выйдя из ступора, я бросаюсь вперед и, упав на колени рядом с Гарри, пытаюсь удержать его бьющие по земле ноги, ругая себя за то, что так и не узнала у Невилла о методах экстренной помощи в такой ситуации. Ведь думала же, что такое может произойти, и все не удосуживалась спросить. Но неподалеку уже раздался хлопок трансгрессии, и сам Невилл, влетев в палатку, через пару мгновений выбегает оттуда с небольшим черным саквояжем. Не глядя выхватив оттуда несколько ампул, он набирает их содержимое в шприц и, коротко замахнувшись, всаживает длинную иглу в грудь Гарри — прямо в сердце. Спустя несколько долгих секунд тот перестает сотрясаться, по его телу проходит еще несколько слабых судорог, и затем оно расслабляется, обмякая в наших с Луной руках. Невилл прикладывает ухо к груди Гарри, затем оттягивает его веко, приоткрывая закатившийся глаз. Луна тем временем осторожно вытирает пену смоченной в каком-то растворе салфеткой. Я отстраняюсь, чтобы не мешать им. Даром что Поттер стал весить меньше меня, в припадке он отбил мне руки — с такой силой его трясло. Мое место занимает пришедшая в себя Грейнджер. Вдвоем с Луной они четко выполняют указания Невилла — сделать еще три внутривенных укола, два зелья с труднопроизносимыми названиями влить в рот. И только когда Гарри уносят — на руках, бережно, не доверяя чарам Левитации, Грейнджер скрещивает свой взгляд с моим. «Всё и всегда было только ради нее». Луна, не спрашивая, тушит костер. Вряд ли уже кто-то захочет посидеть возле него, ведя непринужденные разговоры. Вернувшись в палатку, я решительно достаю из своего рюкзака флакон со Снотворным зельем. Я принимала его с марта и решила «завязать» только месяц назад, но с собой взяла — просто на всякий случай. И сейчас случай, мать его, очень даже подходящий. * * * Утро начинается с мелко моросящего дождя и наползающей с моря легкой дымки. Вдалеке сквозь облака пробиваются бледно-золотые солнечные лучи, и уже через несколько часов пасмурная погода сменится привычным палящим зноем. Вот только я этого уже не увижу. На выходе из палатки меня встречает Невилл, бледный и какой-то помятый. В отличие от меня, он не злоупотребляет снотворным. — Решила вернуться пораньше? — рассеянно спрашивает он, отхлебывая кофе из кружки. Я поправляю лямки рюкзака и киваю. Можно было бы сослаться на то, что мне через пару дней приступать к работе и надо бы подготовиться, но, черт возьми, это же Невилл. С ним мне не приходится прибегать к лживым объяснениям. Он и так все понимает. И не осуждает меня — вот в этом он весь. Невилл привлекает меня к себе, крепко обнимая. — Гарри рассказал тебе? — вдруг шепотом спрашивает он. Этот тихий короткий вопрос вдребезги разбивает мои последние сомнения — где-то в глубине души я еще надеялась, что у Гарри просто непорядок с головой, и все рассказанное мне родилось в его воспаленном болезнью воображении. — Да, — отвечаю я, чуть отстраняясь и заглядывая Невиллу в глаза. В них нет ни упрека, ни удивления. Лишь усталость. — Ему осталось совсем немного, — говорит он. — Будет лучше, если это время он проживет спокойно. Я не знаю, что на это сказать, но Невилл разглядывает что-то такое в моем лице, поэтому продолжает напряженно: — Все, что ты видишь теперь в нем — результат его собственного выбора. Он в буквальном смысле проклял себя. Это и есть его наказание, так что, прошу тебя, будь… будь милосерднее. «Никто не стал бы ненавидеть меня сильнее, чем я сам». Снова кивнув, я трансгрессирую. * * * Бат, в отличие от Лондона, залит ярким солнечным светом. Я медленно шагаю по безлюдной в силу раннего часа улице старого района, вдыхая запахи покрытой росой зелени, садовых цветов и свежеиспеченных к завтраку булочек. Эти запахи, а еще строгий, и вместе с тем простой, «домашний» вид зданий в георгианском стиле немного успокаивают меня. Я специально трансгрессировала подальше от дома бабули Роуз, чтобы успеть прийти в себя до встречи с ней. Мы никогда не были особо близки, хоть и переживали вместе то страшное время, когда убили моих родителей. Бабуля Роуз — женщина строгого чопорного воспитания, не привыкшая делиться своими переживаниями, но и не лезущая «в душу». Она не станет расспрашивать меня о причинах моего состояния, как и не спросила в начале апреля, почему я хочу переехать жить к ней. В тот момент это представлялось мне временной мерой, пока я не найду себе новую квартиру, взамен той, где мне пришлось бы терпеть неприятное соседство. Однако потом я привыкла к домашнему комфорту, да и ненавязчивое присутствие бабули Роуз дарит какое-то душевное равновесие, столь необходимое мне сейчас. Вот поэтому я и перестала осуждать Ханну, которая до сих пор живет с родителями. Я дохожу до кованой чугунной ограды нашего участка и уже протягиваю руку, чтобы открыть калитку, когда ощущение чужого присутствия заставляет меня застыть. Чужая магия, такая знакомая и пугающая, касается легко, не надавливая, не нарушая правил приличия, но от этого «оклика» я холодею и с трудом подавляю желание убежать в дом. Оборачиваюсь, уже зная, кого увижу на пустынной улице. Голос мой звучит так, будто я только что сделала несколько глотков ледяной воды: — Как ты нашел меня? ~ (1) ок. 29 градусов Цельсия; (2) Бат — главный город графства Сомерсет, Англия; (3) ок. 130 кг; (4) Куки-монстр (Коржик, Бисквитный монстр) — покрытый синим мехом вымышленный кукольный персонаж из телешоу «Улица Сезам»; (5) Marvin Gaye feat. Tammi Terrell — Ain’t No Mountain High Enough Слушай, детка, Не найдется такой высокой горы, И такой низкой долины, И такой широкой реки, детка. Позови меня, если будешь во мне нуждаться. Неважно, где ты окажешься, Неважно, как далеко, Просто произнеси мое имя, Я примчусь к тебе, Даже не волнуйся. Потому что, детка, Не найдется такой высокой горы, И такой низкой долины, И такой широкой реки, Чтобы не дать мне добраться к тебе, детка. (6) Jeff Buckley (Leonard Cohen) — Hallelujah Я слышал тайный тот аккорд, Играл Давид, и слушал Бог, Но музыка тебя уж не волнует? Бывает так, Тот ритм и такт, Затих минор, воспрял мажор, Король творит молитву: Аллилуйя. Ты верил крепко, но хотел Увидеть, с крыши ты смотрел — Она купалась при луне, Красотой чаруя. Разбила мир твой, О король, Остригла волосы, мольбой Из уст твоих сваяла: Аллилуйя. А все же есть на свете Бог, И научила нас любовь: Убей того, кто мир твой нарисует. Не плач ты слышишь по ночам, Того, кто свет увидел там, А — холод и осколки, Аллилуйя. (перевод Дениса Орлова)