Чужой в своей голове.

      Барнсу временами снится, что он падает-падает-падает куда-то вниз, в холодную пустоту, что кто-то (Стив) его не поймал, не успел, не дотянулся, поэтому он продолжает падать-падать-падать, а ещё цепляться, ранит руку и в конечном итоге её ему отрывает. А на дне, кажется, его уже ждут. Люди из СССР, люди из Г.И.Д.Р.Ы, и проснуться невозможно. Он раз за разом падает-падает-падает, его раз за разом ждут.       Барнса кто-то трясёт (ему кажется, что трясётся машина в его сне, которая его куда-то увозит), а ещё его зовут по имени (Джеймс-Джеймс-Джеймс), хотя он уверен, что его имя учёные не знают. Не сейчас. Чуть позже — да, но не сейчас. Чей-то знакомый-незнакомый голос продолжает его звать (Джеймс-Джеймс-Джеймс). Он хмурится, ведь если бы его звал Стив, то это было бы «Баки-Баки-Баки, проснись, я с тобой, всё хорошо», но этот голос зовёт его «Джеймс-Джеймс-Джемс, сукин ты сын, очнись уже». Его ещё пару раз трясут, а после всё прекращается: и тряска, и это «Джеймс-Джеймс-Джеймс», — а в следующее мгновение он словно задыхается и резко садится, осматривается и чувствует холод. Рядом стоит Клинт с ведром и нахмуренным видом. — С возвращением из мёртвых, — вздыхает он и убирает пустое ведро куда-то совсем близко, зевает, и Барнс не знает, о чём тот думал, когда его будил, ведь чисто на рефлексах он мог его убить. Или попытаться. — Я не?.. — Он не успевает договорить. — Пытался с завидным упорством, — кивает Бартон, а после отмахивается. Что-то вроде «Я зря, что ли один из лучших агентов Щ.И.Т.а?» и Барнс успокаивается.       Наутро Ванда говорит, что это пройдёт и что ему повезло, что Бартон быстро среагировал. Она почти восхищается им. Как братом или же как отцом, неожиданно понимает Барнс. Это озарение простое и лёгкое и так удачно вписывается в общую сломанную картинку мира, что ему хочется даже улыбаться.       Бартон, зайдя на кухню, говорит, что он идиот.