Беллатрикс. Перезагрузка

Меньше всего жилище Бабы Яги походило на простую деревенскую избу без удобств, мрачную, тесную и зловещую, которая представлялась при упоминании об известной Избушке на курьих ножках. Это был удобный светлый дом, пропитанный магией не хуже Призрачного Замка, но при этом более уютный. Деревянная мебель тёплых медовых тонов, украшенная резьбой и росписью, вполне функциональная ванная, куда, как пояснила Яга, подавалась вода из ледяного ключа и из горячего подземного источника — не дом, а мечта! Северусу и Насте хозяйка отвела по отдельной комнате, и девушка подозревала, что здесь нашлась бы комната для неограниченного количества гостей. Комнаты были небольшими, но уютными с удобными кроватями, хотя и не такими широкими, какими мог похвастаться Призрачный, но для Насти это точно не являлось недостатком. Когда Настя проснулась, то ощутила себя отлично отдохнувшей и полной сил. Утренний свет свободно лился в широкое окно. Почему-то плотно обступивший дом ельник этому совершенно не мешал. Приведя себя в порядок, Настя выглянула в окно и ахнула: не было никакого ельника! Вокруг зеленел приветливый сад, цвели чудесные цветы, каких Настя раньше и не видела никогда, колыхались неведомые высокие травы, отцветающий жасмин ронял душистый снег лепестков. За садом виднелась пронизанная солнцем лесная опушка, но это опять же был не мрачный ельник, а жизнерадостный смешанный лес. Разноголосые птичьи трели изливались искрящимся водопадом звуков, в воздухе ощущалась непередаваемая росная свежесть. Скорее всего, где-то поблизости протекала река. А по дорожке к дому шёл статный молодой мужчина с чёрными кудрями и тоже насвистывал что-то, причём его свист гармонично вливался в птичье пение, смотрел вокруг с ленивым довольством первого парня на деревне, прогулявшего всю ночь в своё удовольствие и теперь бредущего домой, чтобы завалиться спать. Чёрные глаза, одновременно затягивающие и пронизывающие, равнодушно скользнули по застывшей перед открытым окном девушке. И всё же она была уверена, что незнакомец её увидел и чуть ли не просветил насквозь, как рентгеном. Кто же это? Настя засмотрелась на него, невольно залюбовалась кошачьей пластикой движений, но в то же время она ощущала внутреннее напряжение, некий сигнал опасности, не позволявший поддаться почти сбивающей с ног волне обаяния, утонуть в глазах-омутах. — Доброго утречка, — бархатным голосом поприветствовал Настю неизвестный, подходя к дому. — Как спалось на новом месте? Небрежная поза, взгляд, устремлённый куда-то мимо, хоть и рядом совсем, а будто… на цветок в её волосах. Если бы он там был! Настя ощутила, как краска заливает щёки. Да что с ней такое в самом деле?! Надо немедленно взять себя в руки! — Доброго, — ответила она как можно безразличнее. — Отлично спалось. Представиться даме не хотите? Или у вас тут так не принято? В глазах парня промелькнуло удивление. Видимо, он привык, что, завидев его, все женщины моложе ста лет теряют дар речи. — Э-э-э… — протянул парень. — Тимофеем меня зовут. А тебя? — А меня обычно не зовут, я сама заявляюсь, — и с этими словами Настя задёрнула занавески прямо перед самым красивым мужским лицом, какое ей когда-либо доводилось видеть. В последний момент она успела заметить, как самодовольное выражение на этом самом лице медленно сменяется потрясённым. "А вот так тебе", — подумала Настя злорадно. В этом парне и в чувствах, которые он у неё вызвал, было что-то неправильное, какой-то подвох. Да и вообще она не выносила самовлюблённых красавцев, заранее уверенных в том, что любая девушка готова упасть к их ногам, стоит лишь кинуть взгляд в её сторону да бросить небрежно пару слов. В прошлой жизни знакомые девчонки в большинстве своём сразу же принимались строить глазки и глупо хихикать. Насте же всегда было противно подобное и жаль девчонок, не замечающих, а может, не желающих замечать, с каким пренебрежением к ним относятся. Трудно сказать, откуда в ней, Насте, было это понимание и словно бы врождённое чувство собственного достоинства. Да, мама Аня, помнится, говорила девочкам, что нужно иметь самоуважение и уж как минимум никогда не бегать за парнями, как делают некоторые, а как максимум — вести себя как королевы, чтобы бегали за вами. Последнее, правда, легко получалось только на словах… Но она всем это говорила, а по-настоящему услышала и запомнила только Настя. Программа максимум Насте не давалась, но уж с программой минимум у неё всегда всё было отлично, и она искренне не могла понять, как можно крутиться наряженными и накрашенными поближе к мальчишкам или взрослым парням, ожидая, что заметят, позовут. Вернее — подзовут, как приблудившуюся бездомную собачонку. А девчонки бежали со всех ног, слишком громко и неестественно смеялись, хихикали над пошлыми шуточками, заигрывали… Насте было больно на это смотреть, ужасно жаль наивных девчонок, мечтающих о большой любви или хотя бы о взрослой и интересной жизни и не понимающих, как всё это выглядит со стороны и чем закончится. Говорить им об этом она не решалась — инстинктивно понимала, что её не услышат, но при этом смертельно обидятся, а то и возненавидят. Самой Насте тоже нравился то один мальчик, то другой, а потом — и взрослые парни, но она никогда не подавала виду. А потом утешала девчонок, над чувствами которых посмеялись… Но сама в таком положении не оказывалась ни разу — никому не дала возможности. Только сейчас она задумалась — откуда это у неё? Кто научил? Вспомнила вдруг, как шла с бабушкой Алевтиной по улице — по дороге им было, что ли? И вдруг кто-то из мальчишек свистнул. Настя обернулась, а Алевтина сказала: "На свист никогда не оборачивайся. Ты не собачонка, чтобы тебя свистом подзывали!" От этого воспоминания стало и светло, и грустно. Оно словно смыло с души всё смятение, что вызвал неизвестный парень. Неприятное чувство — и отторжение, и притяжение одновременно. Но этому притяжению интуитивно хотелось сопротивляться, и воспоминание о бабушке помогло — словно морок сбросила! К завтраку в общую горницу Настя вышла уже совершенно спокойной, умиротворённой даже. Улыбнулась бабушке Арине, Северусу, пожелала доброго утра. Поискала глазами чернокудрого — сюда ведь шёл. Но его не было, и это Настю порадовало — чужой человек, помеха. Её сейчас волновало другое — обещанный Ариной рассказ о родителях. Внутри всё сжималось при одной мысли, что она наконец-то узнает правду. В этом сомнений не было, она верила Арине. А вот какой будет та правда… "Нерадостной", — сказала вчера Арина. Странно, но Настя больше всего боялась узнать, что и родители пожертвовали собой ради неё, как бабушка. Это было бы уж слишком… Слишком тяжкий груз. На завтрак были блины со сметаной и крупная лесная земляника — невероятно душистая и вкусная. — А что это за Тимофей тут вокруг дома ходил? — спросила Настя. — Он к нам не присоединится? — Вряд ли, — Арина посмотрела на внучку испытующе. — Вот и хорошо, — с искренним облегчением выдохнула Настя. Арина рассмеялась. — Что, не понравился? Настя помотала головой, сказала доверительно: — Не люблю таких самодовольных красавчиков. Арина фыркнула и хлопнула ладонью по столу: — Эй, где ты там, Ба… Тимофей! Выходи. Проиграл ты, дружок. Внучку Бабы Яги очаровать не по зубам тебе оказалось. На лавку вспрыгнул недовольный Баюн, покосился на Настю шальным зелёным глазом и принял независимый вид. — Так это он был?! — поразилась девушка. — А я думала — из учеников кто-то… Вы что же, поспорили на меня? — Да не спорила я, не обижайся, — улыбнулась Арина. — Баюн со всеми так — ищет слабое место, проверяет. А я ему сказала — наша кровь Настасья, ничего у тебя с ней не выйдет. Правду сказать, против очарования Баюна ни одна девка не устоит, ежели он его в ход пустит. Только истинная любовь или истинная чистота оградят. Но таких мало. Вот и не поверил он мне — проверять пошёл. Потому и говорю — проиграл, проспорил. На, дружок, сметанки, — Арина поставила на лавку большую плошку с густой сметаной. Баюн подошёл к Насте, ткнулся головой в руку, потёрся, сверкая лукавыми глазами. — Ишь, извиняется, — фыркнула Арина. — Ладно-ладно, я не обижаюсь, — пробормотала Настя, погладила кота по голове. — Только на колени ко мне не лезь, — она осторожно спихнула лапку, которой тот уже наступил на её бедро. — Знаю я теперь, какой ты… кот. Баюн фыркнул и исчез. Причём плошка со сметаной тоже испарилась, как не было. — Молодец, — похвалила снова развеселившаяся Арина. — Считай, уже подружилась с ним. И даже больше того — зауважал он тебя. А это редко кому удаётся. — Это, конечно, большая честь для меня, — протянула Настя. — Вот только… Я с ним ещё не подружилась. А его шуточки, особенно последняя, как-то не способствуют уважению. Он же воздействовал на меня, правильно? Чарами какими-то, а не только своей, в буквальном смысле, нечеловеческой красотой. — Правильно, — кивнула Арина. — Очарование к тебе применил. Вернее — пытался. И я тебя понимаю, когда на чувства влияют, такое трудно простить, а тем более — забыть. Но что с кота взять? Нет у Баюна тормозов, вот что. Не умеет остановиться вовремя. — А разве ты не могла приказать ему меня не трогать, бабушка? — подозрительно прищурилась Настя. — Не могу я ему приказывать, внученька, — в тон ей ответила Арина. — У Баюна своя жизнь, своя служба, свои долги и своя за них плата. Да только не мне он должен-то. — А кому? — А кому мы тут, по-твоему, служим? Не думала об этом? Думаешь, Яга — это просто дар большой, сила немеряная, и что хошь, то с этой силой и творишь, так что ли? — "Дар — это долг", — медленно выговорила Настя и пояснила: — Так бабушка Алевтина говорила. — Правильно говорила, — удовлетворённо кивнула Арина. — А ты молодец, что слова её помнишь. Так вот, Настасья, большая сила — она просто так не даётся. Яга её принимает, когда на службу поступает. Вроде как инструмент рабочий выдают. А служба непростая. И нелёгкая. Зато почётная да важная. Творцу мы служим, кому ж ещё? И я, и Баюн, и у каждого своя работа. Я над ним, конечно, начальство, но не раб он мне и не слуга. Только когда служба того требует, могу приказать ему, да обыкновенно это и не нужно — Баюн сам своё дело знает. А уж в остальном-прочем только просить его могу. Даже я всего о Баюне не ведаю, а что ведаю, то рассказывать не должно. Своя у него дорога, и не мне он отчёт давать будет. — А в чём же ваша служба, бабушка? — спросила Настя, отодвигая берестяной туесок с ягодами. Казалось, что никогда ей ими не наесться, а тут — весь аппетит разом отшибло. — Просто так интересуешься или преемницей моей стать думаешь? Ты могла бы, — Арина бросила на девушку острый испытующий взгляд и тут же усмехнулась: — Да не бледней. Силой не заставлю, чай. Правда, иной раз так бывает, что жизнь сама заставляет… А служба… Границу держать! Не знаешь, что за граница? Сказки-то помнишь? Помнишь да не разумеешь, как и никто, почитай, теперь. Изба на куриных ногах — это чего такое, по-твоему? Это раньше такие гробы-домовины ставили на высоких пнях, со стороны на куриные ноги похоже. А вход в них к лесу был обращён — к людским селениям глухой стеной! Когда царевич какой или там Иван-дурак к Яге приходит первым делом чего? — Избушку просит повернуться, — прошептала Настя вдруг занемевшими губами. — Ну да, ну да, — кивнула Арина. — Изба эта — вроде пограничного поста между миром живых и миром мёртвых. Между Явью и Навью. А герой-то наш, сказочный, жив, а живым-то ходу нет далее. Но раз он такой смелый, что за любимой своей готов и за край света идти, то Избушка его впускает. А дальше — Яга его в бане парит, так? Настя молча кивнула. — Читай — обряд очищения проводит, и мытьё тут не главное, хотя помыться тоже не помешает, конечно! А потом Яга его кормит. Еду мёртвых даёт, которую живые есть не должны. Чтобы мог он, значит, границу пересечь. Ну и помогает советом и делом. Ежели герой не оплошает, то и любимую выручит, и сам в мир живых вернётся. — Значит, его любимая уже умерла? Он её с того света возвращает? — Э нет, милая. Мёртвых не вернуть и не надо! Такого Яга допустить не должна, а не то что — помогать. Тут о другом речь. Иной раз живые от умертвий страдают. И это тоже наша забота, да только обо всём не позаботишься. Девицу-то в сказках обычно Кощей похищает. А Кощей у нас кто? — Ну… злодей… — Эх… темнота! Кощей у нас — лич! Это такая гадость зловредная… — Арина закручинилась, подперев рукой щёку. — Вот и ваш там… в Англиях ваших, который объявился, — тоже в личи метит. Жидковат, правда, для этого. Но крови там у вас попортить много может, тут не поспоришь. Наша-то нежить куда многочисленнее да зловреднее! Но на то у нас и Бабы Яги, чтобы не дать расплодиться. — А кто такой лич, бабушка? — с опаской спросила Настя. — Ну, если коротко, сильный чародей, очень сильный, обычно в магии мёртвых поднаторевший, некромант то есть, который помирать ни за что не хочет и сохраняет свою душу при помощи филактерии. Это вещь какая-то, к которой он душу свою привязывает — та самая игла-то сказочная. Но это что угодно может быть, хоть булыжник, хоть камень драгоценный, хоть тряпка драная, хотя с тряпкой, конечно, никто связываться не станет, сама понимаешь. Убить лича — труд большой… Душа его в любое мёртвое тело вселиться может, и даже в живое, особенно, если хозяин тела ослабел. А если не найдётся подходящего тела, может и просто из праха себе вместилище создать! Вот какая это нежить… — Но если уничтожить филактерию… — Ну да, если найдёшь, да если уничтожишь, что тоже, девонька, ох как непросто! — то лич-то всё равно останется и пока он по земле живых супротив всех законов ходит, может себе новую филактерию соорудить. Уж за труд не почтёт! Так что надо разом и его достать, и сосуд с душой извести! Не так это легко, как в сказках-то сказывается… В сказке Яга Ивана направляет, чтобы филактерию отыскал, а с личем кто бьётся, а? Яга, кто ж ещё! Ну а помимо этой нежити, что, слава Те, Господи, нечасто попадается, ещё полчища других-всяких! Вот лич-то, к примеру, ежели умелец хороший, вроде Кощея сказочного, так целые орды нежити поднять может! Вот и воюй с ним тогда! Ты их в могилу, а они — оттуда! Ты их упокоишь, а лич новых подымет! Да при этом ещё задачка одна пустяковая — не дать ему себя извести и со свету сжить. Есть Яге чем заняться, хотя личи и редко попадаются. — Да уж… — Настя поёжилась. — Служба непростая, — вздохнула Арина. — Даже и уговаривать тебя не стану. Хотя я уже давно служу, не прочь была бы преемницу заиметь… Нам ведь как — пока сменщицу не найдёшь — на пенсию не выйдешь! Служи хоть тыщщу лет, хоть две… — На пенсию? — улыбнулась Настя. — Ну да. На ту сторону. Туда, куда Избушкина дверь открыта… А ты что думаешь, мы вечно жить хотим? Мы — не личи! За жизнью смерть должна идти, а потом — новая жизнь. Не след долго в одном теле по свету мотаться… Конечно, пожить хорошо — это всегда хорошо. Болезней не знаем и старости, что тоже не худо. Но иной раз… — в зелёных совсем по-молодому ярких глазах Бабы Яги вдруг проступила тоска — такая старая, такая… что у Насти горло перехватило. — Думаешь, не хочется пожить обычной-то жизнью? Пусть не такой долгий век, но семью завести, деток… — А разве вы не можете? — удивилась Настя. — Можем, — Арина вздохнула. — Да редко кто из нас решается. Потому что ничем хорошим это обычно не заканчивается. Хотя по-разному, конечно, бывает. Вот Алевтина-то, бабка твоя, может, потом и не жалела уже, что решилась, но… Это ещё счастье ей выпало, что тебя спасти сумела и свою душу сохранить, потому что преемница нашлась, согласилась службу принять, а не было бы преемницы — вот и выбирай: на душу свою такой долг взвалить, который потом отдавать — не отдать за века! Или допустить, чтобы не только дочь, но и внучка сгинула! Тоже на душе камень неподъёмный… Видно, пожалел её Господь, послал преемницу. Да тут по порядку рассказывать надо. Готова ли слушать? — Готова, — решительно ответила Настя.