Мысли

      Когда я впервые её встретил, решил, будто в полиции невероятный кадровый голод — уже таких мелких набирают. Хотя когда она умыла того слона, стало ясно — девочка непроста. Но всё-таки она кролик. Глупый, наивный кролик, чьи мечты вскоре окажутся вбиты в грязь суровой действительностью. Так же как когда-то оказались вбиты мои. И я это постарался до неё донести, грубо и жестоко.       Правда — ведь как лучше для неё хотел. В качестве платы за мороженое.       Только усилия пропали втуне. Даже сам на себя компромат умудрился ей предоставить — всё-таки она оказалась совсем непроста. Зато как же я повеселился с её мордочки в этом клубе нудистов! Тогда же и почувствовал к ней уважение — с такой обалделой физиономией так решительно идти вперёд…       И уважение к ней лишь усилилось, когда она смогла провести меня второй раз. Меня, афериста из аферистов! Хотя… может, мне того и хотелось — побыть ещё вместе. Почему-то работать с ней было гораздо приятнее, нежели с Фиником.       Когда же она спасла меня из лапок мистера Бига и его помощников-медведей, я открыл для себя что-то новое. Оказывается, я ещё не забыл каково это — испытывать чувство благодарности. Не к соучастнику твоей аферы, где благодарность измеряется долей, а нормальное чувство, как в книжках, что я читал в детстве.       А потом… завертелось! Почему я не уехал на той кабинке, не оставил Морковку на обед ополоумевшему леопарду, почему рискнул ради неё жизнью? Пёс его знает… Не только из чувства благодарности за спасённую жизнь уж однозначно. Когда же её начальник с рогами заместо мозгов на неё принялся орать, когда её пальчики заскользили по мокрому металлу полицейского значка, я увидел в ней в этот момент себя. Словно это мою, а не её мечту втаптывали в грязь. С каким же удовольствием я вытер лапы о него! И тогда я для себя решил — сделаю что смогу для этой крольчихи, не потому что у неё на меня компромат (да чёрт, я же тысячу раз мог у неё эту ручку увести — но что-то не дало!), а из принципа; уж если меня отпнули в детстве, то хоть пусть её мечта сбудется.       Я ведь и ни разу никому про этот случай не рассказывал — а ей открылся! Когда же она ко мне прикоснулась, пожалела… Почему её не оказалось тогда, рядом со мной? Почему во мне не нашлось её несгибаемости? Наверное, именно о таком товарище каждый зверь и мечтает. Я так точно. Настоящем товарище, который не станет над тобой смеяться, как смеялся Финик, когда я в лужу сел, а надёжном, верном.       Её радость от собранных в том комплексе улик я воспринял как свою радость. Словно сам с этого что-то поимел, хотя по делу, так наоборот — морду свою засветил.       Стоило ей протянуть мне анкету для поступления в полицейскую академию, я ни секунды не колебался. Когда же она принялась отвечать на вопросы, когда схватилась за противолисиный баллончик — в душе появился такой ком злобы. На неё; главное же — на себя. Поверил! Раскрыл душу. Раскрыл, чтобы туда оказалось удобнее плевать, да! Впихнул ей в лапы полностью заполненный лист (а ведь правда хотел! Просто прямо страх как хотел, и это я — мошенник и аферист!), сорвал с груди дурацкую наклейку и ушёл.       Злости вот только даже до вечера не хватило: понимал же головой — Морковка просто растерялась, первое интервью и всё такое, полицейский должен знать ответы на все вопросы… Я ведь хоть и злой же был в те минуты до ужаса — но ручку её так-таки не выбросил. Начал мечтать: вот бы она вернулась, предложила ещё разок стать её напарником… А после бессонной ночи стало ясно — я уже не напарницу по службе, не товарища в ней вижу. Лис Ник Уайлд влюбился. В крольчиху. Умную, смелую, с хитрецой, но крольчиху. Только вот крольчиха оказалась именно что умной, смелой и с хитрецой. А ещё пробивной и упорной. Ну и вишенкой на торте — красивой.       Наверное, стоило к ней поехать, но… гордость оказалась сильнее сердца.       Сколько же моральных сил мне стоило не броситься к тебе, когда ты меня нашла! А как я притворялся! Я столько души в свои актёрства не вкладывал даже на самых «дорогих» своих аферах! Понимал, насколько рискую, чувствовал: сделай ты хоть шаг от меня — сразу со всех лап следом рвану, и про притворство и про гордость забуду… Но с каким же всё-таки удовольствием я записал твои слова! Воистину — по трудам и награда — такого куша у меня никогда и близко не было. Ни за что не отдам эту запись!       Стоило тебе отвернуться, как я попробовал свои когти, потрогал шею, там где скрыты самые крупные сосуды. Ты сказала, что причиной всему был яд; и если меня отравят — колебаться не стану — я тебя ни за что и коготочком не трону! Пистолет бы купить — он надёжней, и знаю у кого и за сколько можно, да времени нету.       Когда там, в музее, ты предложила мне уносить доказательства и оставить тебя (вся ты — работа превыше всего!) этим ватношёрстным уродам, захотелось даже пощёчину влепить. Джуди, любимая, я никогда, ни за что тебя не оставлю. Я тебя люблю.       Когда ты приколола мне значок на грудь, я понял — мои мечты сбудутся. И почувствовал, что относительно моей любви — уже сбылись.