Все возможно.
—Думаю, достаточно. — Доктор убрал руку и устало улыбнулся одними уголками губ. — Уже пора двигаться дальше. Уилл, не выдержав отстранения, на последнем слове порывисто поддался вперед, обхватывая ладонями лицо Ганнибала и целуя его, такого восхитительно живого и настоящего. Еще никогда в жизни Уилл не ощущал реальность происходящего так, как ощущал ее сейчас. Она словно впервые развернулась перед ним, всеобъемлющая, полнокровная, прекрасная в своей тонкой гармонии и бесконечной вариативности. Ганнибал помедлил, немного ошеломленный внезапностью, и все же ответил, мягко приобняв друга за талию. —Пойдем ко мне? — бездумно вырвалось у Уилла на выдохе. Деликатность сейчас была вовсе не тем, чего он хотел. Без единой мысли Ганнибал просто прошел следом и остановился на пороге, ослепленный ярким солнечным светом. —Я прикрываю окно на ночь той панелью у стены. — Уилл неожиданно возник прямо перед ним в сияющем пыльном облаке; Ганнибал разомкнул губы, молчаливо очарованный видением в фиолетово-розовой дымке, возникшей от не успевшего приспособиться зрения. Конечно, он уже бывал в комнате Уилла — панель почти всегда загораживала выходящее на восток окно. —Я заходил сегодня ночью, надеясь найти подсказки, где тебя искать. —И как ты смог меня найти? —Маленький городок, все улицы ведут на единую протяженную набережную с парой-тройкой кафе. Я подумал, что могу найти тебя у океана. —И оказался прав. Пальцы Уилла расстегивали уже третью пуговицу рубашки на себе. Ганнибал остановил его руку, накрыв ее своей. Эмпат вопросительно приподнял брови. Он не сомневался в том, что Ганнибал хотел его так же, как сейчас жаждал его он. Их одержимость друг другом была выше обычного физического проявления, имея иную природу, нежели все известные формы человеческой любви. Но именно ее уникальность и всепоглощающий характер выводили чувство на все возможные уровни. —Что произошло сегодня ночью? Уилл вздохнул, чуть не рассмеявшись тому, что Ганнибал продержался недолго. Впрочем, теперь это уже не было простым любопытством, доктор имел право знать, что именно послужило причиной резкой перемены в его друге. Однако Уилл не спешил отвечать, наслаждаясь неведением Ганнибала; он развернул ладонь, переплетая свои пальцы с пальцами доктора. Тот все еще немного щурился от света, радужка глаз в таком освещении казалась резко-золотой. —Сегодня ночью я пытался быть тобой. —И что же ты почувствовал, пытаясь быть мной? — доктор погладил большим пальцем ребро ладони друга. —Я осознал самого себя. Ганнибал улыбнулся. Кажется, он понял все без лишних слов, и следующие его слова это подтвердили: —Ты не убил. —В этом не было надобности. Ганнибал приблизился, попадая под тень Уилла — стена света больше не разделяла их, теперь они могли беспрепятственно вглядываться друг в друга. Доктор искал что-то и, судя по тому, как переменилось его выражение лица, нашел. Да, Уилл не стал убивать Ивлина, но это не означало, что он жалеет о том, что разделил с Ганнибалом убийство Френсиса и нашел этот обоюдный акт прекрасным. Минувшей ночью Уилл искал себя, пытаясь осознать, чем завершилось его становление. Если раньше он нес в себе печать всех тех, кто прошел через него благодаря дару эмпатии, в частности Ганнибала, то теперь он ясно видел самого себя. —Понятно. В следующем их поцелуе уже не было той джентельменской сдержанности, с которой Ганнибал придерживал Уилла в коридоре. Доктор потянул за руку своего друга — в падении губы сразу поймали чужие губы и каждый изгиб тела, казалось, нашел свою нишу. Уилла не покидало ощущение, будто они были настолько близки уже очень давно, все казалось невероятно правильным, движение одного продолжало движение другого, и в этой синхронности Уилл увидел то, о чем ему говорили уже давно: они с Ганнибалом — семья. Осознание этого было совершенно неописуемым. Оглушительно, невероятно. Невероятно настолько, что если бы не легкая, но такая назойливо-противная боль в обожжённом кофе языке, Уилл бы засомневался в том, что не грезил наяву. Однако было утро, свет пробивался сквозь веки, ощущался на обнаженной коже, когда они, содрав друг с друга рубашку и кофту, оказались рядом с окном. Уилл задыхался, отстранившись, но крепко вцепившись в предплечья Ганнибала. Под пальцами громко билась чужая кровь, эхом отдаваясь в собственных висках, точно так же, как и тогда на обрыве, и Уилл в который раз подумал, что только рядом с Ганнибалом он чувствует себя настолько живым. Уилл повалил доктора на матрас и тут же опомнился, приподнявшись на локтях, чтобы удостовериться, не причинил ли случайно тому боль, но, наткнувшись на влажный взгляд из-под растрепавшихся волос, ощутил, как его покидают последние остатки разума. Только с Уиллом Ганнибал был настолько открыт, только ему одному принадлежал всей своей сутью. Доктор не пытался перехватить инициативу, понимая, что не привыкшему к любви с мужчиной Уиллу нужно позволить освоиться самостоятельно. Однако Уилла не беспокоило то, что Ганнибал был мужчиной, он видел прошлое и настоящее, видел то, какими они оба были и какими стали сейчас, оказав влияние друг на друга, раскрыв потенциал, став лучшей версией себя. Он чувствовал будущее. И сходил с ума от того, что все это возможно, от того, как легок разум и каким ясным ощущается этот момент, когда они, словно пара подростков, терлись друг о друга сквозь брюки в отчаянном стремлении быть ближе. Ганнибал хотел протянуть руку между ними, но Уилл опередил его, заставив доктора выгнуться с глухим стоном. Продержались оба недолго, так и не сумев перейти от фрота к чему-нибудь более осмысленному. —Не так себе я представлял нашу первую близость. — Ганнибал приоткрыл глаза, чтобы взглянуть на Уилла. Они лежали, запутавшись ногами, на узком матрасе друг напротив друга. Опустошенные и неимоверно уставшие от бессонной нервной ночи. За спиной Ганнибала ровным потоком лился солнечный свет, отражаясь теплом на притаившихся в тени стенах. —Вероятно, с долгой прелюдией на шелковых простынях или же наоборот страстно сцепившись в луже чьей-нибудь крови, — усмехнулся Уилл, потянув за край своей единственной подушки под Ганнибалом, чтобы тоже положить голову, — Ты разочарован? —Реальность изящнее любой фантазии, если уметь взглянуть на нее под правильным углом. Уилл засмеялся. —И это я слышу от человека, чье кредо жизни — искусство. Когда Уилл проснулся, был уже сумеречный вечер. Ганнибал наблюдал за его пробуждением, все так же лежа рядом, подложив руку под голову. —И долго ты уже не спишь? —Не хотел оставлять тебя одного. Уилл медленно потянулся, чтобы коснуться его губ, полуприкрыв глаза и вслушиваясь в собственные ощущения. Нет, мир не перевернулся после того, как они переспали, если, конечно, то, что у них было, вообще можно было назвать сексом. Но яснее ощущалось другое, едва заметное фоновое чувство, которое незримо присутствовало все время их пребывания здесь. Чио сидела на кушетке, обхватив руками дымящуюся кружку. Вероятно, она заглядывала к ним, потому что никакого удивления на ее лице не отобразилось. Доктор улыбнулся ей и невозмутимо прошел в ванную. Уилл же остался неловко стоять у стены под изучающим взглядом девушки — утром он совсем забыл о ее существовании. —Если голоден, Ганнибал оставил для тебя часть вчерашнего ужина в холодильнике. —Он готовил сам? —Да. Вчерашний вечер должен был быть особенным, догадался Уилл. Чио, как бы услышав ход его мыслей, открыла лежащий перед ней ноутбук и, что-то пощелкав, развернула его экраном к Уиллу. Подойдя ближе, он склонился, чтобы прочитать заголовок, затем обошел столик, сел рядом с девушкой и углубился в чтение статьи. Дочитав ее до конца, он перешел по вкладке “Tattlecrime”, фыркнул и откинулся назад. Представленные Фредди события хоть и были утрированы, но в корне все ее догадки оказались правдивы. —Я рада за вас. Уилл кинул на Чио взгляд. Он понял, что она имеет в виду вовсе не то, что их наконец официально признали погибшими, и ее слова прозвучали так просто и искренне, что эмпат не нашелся что ответить. К счастью, из ванной показался Ганнибал, в брюках, с влажными волосами и накинутым на плечи полотенцем. Уилл подумал, что ему тоже нужно принять душ — утром не было сил, чтобы до него дойти, и они ограничились лишь коробкой с салфетками, оставшейся в комнате после болезни. После того, как Уилл вернулся из душа, они поужинали втроем, и Ганнибал предложил провести остаток вечера в кафе на углу их улицы, присмотренном им за время утренних поисков. Там, разместившись за обособленным столиком у окна, доктор попросил официанта принести на троих бутылку красного вина. Уилл не помнил, чтобы Ганнибал когда-либо ходил при нем в кафе или рестораны, и подумал, что в дороге у того вряд ли будет возможность всегда готовить самому. В их жизнях начали происходить колоссальные изменения, Уилл боялся и желал их одновременно, но если раньше, после падения, он был совершенно сбит с толку, то теперь он видел возможность их общего будущего. Почувствовав на себе взгляд, Уилл оторвался от созерцания огней столпившихся на перекрестке автомобилей. Доктору чертовски шли очки, которые тот нацепил на себя перед самым выходом из дома (откуда он вообще их взял?), с аккуратно-стриженной бородой и ничем не уложенными волосами тот выглядел совершенно иначе, чем в прежней жизни. Ганнибал c легкой полуулыбкой протягивал ему бокал вина, и Уилл принял его, соприкоснувшись с теплыми пальцами.***
Лайнер выходил в среду из круизного порта на Манхэттене. Смысла задерживаться в их городе больше не было, поэтому в воскресенье они совершили все необходимые приготовления и уже утром в понедельник отправились в Нью-Йорк. Путь на машине занял почти четыре часа. Чио довезла их до апарт-отеля, расположившегося в начале Верхнего Вест-Сайда, где Уиллу с Ганнибалом предстояло прожить две ночи до начала путешествия через Атлантику. Вещей у них с собой почти не было, лишь то, что необходимо для начальной маскировки — заняться детальным созданием новых образов они планировали в самом Нью-Йорке, где выбор вещей и услуг был намного шире, чем в городке, из которого они уехали. Уилл нервничал, будучи впервые вынужденным скрываться от всего мира, ему казалось, что кто-то непременно узнает их, и все закончится, так и не успев начаться. Но их первая регистрация по новым паспортам прошла без проблем, Ганнибал, заметив беспокойство друга, ободряюще коснулся его поясницы, проходя следом в лифтовую зону. Уилл никогда не был привередлив в вопросах комфортабельности, но после месяца на матрасе он был счастлив, завидя нормальную просторную кровать. Кроме того, последние две ночи они с Ганнибалом провели вместе, не обсуждая это, просто потому, что нахождение рядом подразумевалось само собой (пускай присутствие Чио и не располагало ни к чему большему, чем просто сон). Вернувшись обратно в гостиную, Уилл застал своих прощавшихся друг с другом спутников. Эмпат не знал, должен ли сказать что-то Чио на прощание, он был благодарен ей за помощь, но друзьями они так и не стали. Хотя, может быть, время, проведенное вместе, сделало свое дело, и Уилл относился теперь к ней с долей теплого понимания. Девушка задержалась взглядом на появившемся в арке Уилле, просто кивнула ему и ушла, не дожидаясь какой-либо реакции в ответ. Уилл не обиделся — в этом была вся Чио. Когда они остались вдвоем, Ганнибал поинтересовался у Уилла, как тот относится к импрессионизму в музыке. Память услужливо подсунула имена Равеля и Дебюсси, последнего Уилл даже как-то слышал в живую, когда ездил с Молли в город за покупками: они зашли в торговую галерею, случайно оказавшись на событии, в честь которого под купол центрального пространства вытащили фортепиано. Тогда Молли, оставив мужа с сумками, исчезла в одном из магазинов, а Уилл встал позади окружившей пианиста толпы и, слушая исполнение знаменитой Clair de Lune, не мог отогнать от сердца щемящую тоску по тому, чего, как он думал в тот момент, у него никогда уже не может быть. Удивительно, как сильно может поменяться жизнь, когда думаешь, что все уже решено. Воздух стал музыкой. Нежные ноты Дебюсси парили в пространстве зала Линкольн-центра, где Ганнибал предложил Уиллу провести их первый вечер в Нью-Йорке. Они даже успели купить костюмы на Пятой авеню, современного покроя, каких оба еще никогда не носили — Уилл выбирал себе сам, схватив самый нелепо-экстравагантный на свой взгляд, но Ганнибал, к удивлению, оказался в восторге от его «выбора», и Уилл, выйдя к зеркалу, с изумлением отметил, что тот действительно хорошо на него сел, смотрелся необычно, но вовсе не ужасно, как он предполагал. Украдкой поглядывая на наслаждавшегося музыкой Ганнибала, Уилл думал о том, как скоро тому вновь захочется совершить убийство и насколько вообще это необходимо, когда они и так неплохо проводят время. Уилл подумал о Беделии, он не сомневался, что та, только узнав об их побеге во время транспортировки, предприняла все меры, чтобы исчезнуть без следа, возможно, даже бежала из страны. Поужинав в одноименном ресторане во дворе Линкольн-центра, атмосфера которого стала прекрасным продолжением романтичного вечера, они решили вернуться в отель пешком, разморенные вином, музыкой и теплыми запахами весны. Ганнибал рассказывал о том, почему из всех музыкальных инструментов остановился на клавесине и терменвоксе; Уилл молча слушал его, пока тот не прервался, остановившись на последнем перекрестке, и затем, не удержавшись, спросил напрямую, был ли у них с Беделией секс. Ганнибал рассмеялся столь неожиданному вопросу и ничего не отвечал, пока они не поднялись в свои апартаменты. —Беделия безусловно роскошная женщина, любой мужчина на моем месте не устоял бы перед ее красотой и обаянием, — Ганнибал сделал паузу, встав у панорамного окна позади Уилла, чтобы наблюдать за его реакцией в отражении на стекле, — В своей жизни я опробовал многое, я люблю секс, но не придаю ему столь колоссальное значение, что придают другие люди. —То есть, ты хочешь сказать, что у вас с ней ничего не было и вы просто жили вместе, достоверно изображая супружескую пару? Ганнибал улыбнулся, любуясь их отражениями на фоне ночного Нью-Йорка — окна выходили на сторону центрального парка и высота позволяла наслаждаться фасадом горящего Мидтауна. —У нас с ней отношения другого рода. Спиной Уилл ощутил тепло от близости чужого тела, в отражении Ганнибал наклонился к его шее, но ничего не делал — дышал его запахом, как когда-то давно, в самом начале их знакомства. —А меня ты действительно хочешь или просто разделяешь мои потребности, чтобы я принадлежал тебе целиком? — с насмешкой поинтересовался Уилл. Ганнибал не сразу ответил, но Уилл почувствовал его ответ, от которого его самого тотчас обдало жаром. —Я хочу тебя целиком. Уилл с ужасом осознал, что хочет отдаться ему прямо здесь, даже не разворачиваясь, глядя на их отражения и мир за стеклом. Но это было плохой идеей, так как у Уилла еще никогда не было мужчины и морально пока он не был к этому готов. Зато была идея получше. —Говоришь, опробовал многое? — спросил Уилл, повернувшись к Ганнибалу и положив тому руки на плечи, слегка надавливая. Ганнибал, поняв намерение Уилла, послушно опустился перед ним на колени. Уилл зарылся пальцами в его отросшие жестковатые волосы и, наблюдая за тем, что тот вытворяет, молился всем богам, чтобы не продавить спиной стекло, ставшее единственной опорой при отказывающих ногах. Долгие годы Ганнибал считал себя хищником высшего порядка, отличаясь умением видеть скрытые процессы этого мира, он наслаждался ощущением собственного превосходства и возможностью контролировать все вокруг. Но теперь, когда они перебрались в спальню, эмпат, с восторгом отмечая отзывчивость доктора на собственные ласки, подумал о том, что вероятно Ганнибал всегда втайне желал, может, поначалу не осознанно, чтобы нашелся кто-то такой же сильный, подобный ему, кому можно вот так просто, по-человечески довериться, позволить вести себя, принадлежать во всех смыслах. А может, эту сторону тот открыл в себе лишь с появлением в его жизни «мангуста» Уилла Грэма; и шалея от этой мысли, понимания того, что такой человек как Ганнибал был готов позволить ему все, что он пожелает, Уилл захотел закрепить за собой право собственности, но был поколеблен собственной неопытностью. Как оказалось, доктор успел подготовиться к такому развитию событий; негласно согласившись на принимающую роль, он, тем не менее, в силу собственной искушенности, перехватил инициативу, вызывая у Уилла ревность и желание скорее подмять под себя. Позже, откатившись в сторону и выравнивая дыхание, Уилл не удержался, чтобы расспросить Ганнибала о его опыте с мужчинами — к его удовлетворению, их было немного и почти все приходились на пору учебы в медицинском университете. —После того как ФБР заключило с тобой договор, я навестил Беделию, — Уилл вернулся к уже поднятой за сегодняшний вечер теме, перевернувшись на живот и подперев щеку рукой, чтобы видеть Ганнибала. —Ты хотел сбежать со мной еще тогда? —Тогда я не знал, чего хотел, это было одним из двух вариантов. Ганнибал коснулся пальцем губ Уилла, мягко раздвигая их, чтобы почувствовать твердые влажные зубы, оценить на остроту клыки. —Мы навестим ее? —Пригласим на ужин. Выяснять местоположение Беделии за день до отправления лайнера было бессмысленно, Ганнибал попросил заняться этим Чио. Таким образом, ужин на троих был отложен на неопределенное время, но, несмотря на это, Ганнибал пребывал в прекрасном расположении духа, услышав подобную инициативу от самого Уилла. Кроме того, утро началось с восхитительного минета, Уилл на удивление быстро входил во вкус, позволяя сексу органично вплетаться в их отношения. Они едва заставили себя выбраться из постели на завтрак — Ганнибал пожалел, что вчерашним днем не позаботился о покупке продуктов, чтобы приготовить его самому, но ошибки не повторил, и в последнее утро перед отплытием Уилл проснулся от аппетитных ароматов с принесенного в спальню подноса. Похоже, стоит начать к этому привыкать. На кровати ровными стопочками лежали вытащенные из чемодана вещи, купленные в предпоследний день пребывания в Нью-Йорке. Очень много вещей. Покупка некоторых из них, на взгляд Уилла, была совершенно лишней и он согласился на это только из-за уговоров Ганнибала (все равно тот платил за все, у доктора было несколько тайных счетов с огромной суммой денег, которые были переведены на две карты с их новыми именами). Несмотря на то, что общение с Ганнибалом привило Уиллу эстетическое чувство и желание выглядеть хорошо, он был не в восторге от их вынужденного шоппинга, хождения по бесконечным дорогим бутикам с невыносимо приставучими консультантами. Однако, встречая свой новый облик на зеркальных поверхностях, он испытывал удовольствие. Ещё большее удовольствие было видеть, как на него смотрит Ганнибал: Уилл уже давно понял, что ему нравится перед ним красоваться, также как и издеваться своей нарочитой грубостью, заставлять вестись на поводу тонких манипуляций. Полчаса назад Ганнибал ушёл на ресепшен выяснять некоторые нюансы их круиза, договорившись с Уиллом встретится на верхней палубе. Поместив все свои вещи в шкаф, Уилл надел вытащенные из нагрудного кармана солнцезащитные очки и вышел из каюты. Минуя мосты, лайнер неспешно выходил из Гудзона и в какой-то момент стало возможно охватить взглядом весь Нижний Манхеттен, подернутый золотистой утренней дымкой. Паспортный контроль был успешно пройден, Америка оставалась позади, вся прошлая жизнь оставалась позади. Вспоминая слова незнакомца с бакенбардами, Уилл пытался понять, можно ли то, что он ощущал на данный момент, назвать счастьем? Понятие, всегда такое далекое и недостижимое, ложно связанное Уиллом с представлением о нормальной жизни, похожей на ту, что он вел последние три года. Его новая жизнь сейчас прямо противоположна той, что была — не тихая гавань, а вихрь перемен! Уилл представил, как сходят они с парома в Танжере, окунаясь в диковатый арабский мир — им там самое место. Ганнибал наверняка захочет обрядиться в традиционное марокканское платье, чтобы как Сен-Лоран возлежать на подушках в саду аутентичной виллы, где витают ароматы цветущих миндаля и апельсина. А может они поселятся в старом городе Марракеша, в неприметном с улицы доме, с высокими потолками и кружевными арками внутри. К вечеру будут выбираться на площадь Джема эль-Фна, где под теплым низким небом уже зажгутся светлячками огни в палатках торговцев, а затем сворачивать на вертлявые городские улочки, в ночной тени которых высока вероятность набрести на местную преступность. Марокко может стать началом их пути как мужей-убийц, местом где они смогут одновременно залечь на дно и научиться действовать вместе. Но рано или поздно Ганнибала вновь потянет в европейский мир и они переберутся в Гранаду, как тот изначально планировал, а затем двинутся выше по континенту. Вполне вероятно, что Беделия могла бежать в Европу и в таком случае они навестят ее, напомнив о старом должке. И только тогда, вконец покончив со старой жизнью, они, возможно, смогут осесть в каком-нибудь городе и зажить так, как Уиллу всегда хотелось, рядом с человеком, с которым он мог быть полностью собой. Ганнибал появился незаметно, молча опершись спиной на леера и любуясь профилем друга, пока тот не заметил на себе взгляд. Он улыбался, темно-сливовая рубашка красиво сочеталась с его цветом глаз, изящная простота нового облика вообще была ему очень к лицу. Они оба так изменились, как внешне, так и внутренне. Волнение, впервые охватившее Уилла в машине Чио на пути в их городок, всегда фоном присутствовавшее, но раскрывшее свою природу лишь в то утро, когда он осознал, что все возможно, теперь приняло мягкую спокойную форму. Никто никогда в жизни не смотрел на Уилла так, как смотрел на него Ганнибал. Это ощущалось как спустя полжизни наконец обрести свое место, увидеть многогранность окружающего мира и одновременно ясно ощутить самого себя. Невозможно предвидеть будущее, можно лишь почувствовать его потенциал. И Уилл его чувствовал, также как, осознав себя, он почувствовал только свои примерные границы — трансформация продолжалась, но теперь Уилл ее не боялся, не боялся принять себя и быть счастливым. Ведь сложно предугадать, каким именно будет их путешествие, реальность непредсказуема по своей сути, но, когда находишь себя, энтропия оборачивается вспять, любовь в глазах того, кого любишь, открывает то, что было сокрыто раньше, она выкладывает дорогу в будущее, обращая хаос в гармонию. Сколько времени должно было утечь, чтобы этот момент наконец настал. Вся шелуха скинута, все форты сломлены, все игры завершены. Некоторое время они просто стояли на верхней палубе, наслаждаясь прохладным океаническим бризом и мягкой теплотой утреннего солнца. Уилл вспоминал Эбигейл и все то, через что им пришлось пройти и оставить позади, в их прошлой жизни. Вчерашним вечером Ганнибал рассказывал ему о Мише и Уилл понял, что тот больше не одержим идеей о разбитой чашке. Любовь отсылает к трепетно спрятанному от самого себя, почти забытому и непозволительно прекрасному — к имаго. Образ Миши являлся частью имаго Ганнибала, а полное его воплощение впоследствии было обретено в Уилле. Трансформация представила прошлое в совершенно новом свете и теперь время потекло так, как то было заложено природой — в этот момент, этим бархатным весенним утром, началась новая жизнь.