То самое слово

Когда одна половина мира смотрит на тебя, как на божественного посланника, а вторая обвиняет в ереси и предательстве, последнее, что ты должен делать - это совершать ошибки. Даже если они напрямую не связаны с твоими обязанностями. Даже если касаются только одного-единственного мальчишки и его душевного спокойствия. Инквизитор не должен совершать ошибок. Инквизитор должен знать своих врагов и вдохновлять друзей. Инквизитор должен вести за собой. Инквизитор должен то, Инквизитор должен это...достали. Честно? Меня просто очень тревожил Коул. Это существо свалилось нам на голову и тут же заняло будто бы невидимое, но важное место в команде. Я видел, как с ним беседует Солас. Дориан то и дело выплывает из своей библиотеки и опускает грубоватые, но в целом добрые шуточки о его внешнем виде. Сэра оттирается рядом, приглядывается заинтересованно. Варрик периодически пытается то накормить, то споить, то вывести на прогулку. Пускай мы не всегда можем удержать Коула в памяти(иногда я по полчаса ищу его по Скайхолду), но мы пытаемся сделать его нашей частью, частью команды, частью семьи. Только мы ничего не спрашиваем. А Коул ничего не говорит. Нет, он охотно рассказывает о других, читает их сознание и чувства, как книгу, делится открытиями со мной, но стоит заикнуться о его прошлом, и мальчик закрывается от мира, залезает в кокон и смотрит оттуда побитыми глазами брошенного зверя. В такие моменты мне страшно и больно за него, поэтому я стараюсь их не допускать. Один лишь раз, ухватившись за имя, произнесенное не так, как другие, я призвал на свою голову бурю. То был невинный, обыкновенный разговор, такой же, как сотня других, и, разумеется, несмотря на просьбу Коула, я тут же приказал отправить людей на поиски Эванжелины и Риса. "Конечно же, - подумал я, - Он хочет знать, что с ними. Просто стесняется попросить". Вскоре Бьянка осуждающе целилась в меня заряженными болтами, пока ее хозяин, размахивая арбалетом, разглагольствовал о моей безнравственности, бесчувственности, недальновидности и эгоизме. - У мальчишки же явно что-то не так, а ты, дурья башка, лезешь к нему с этим Риком! - Рисом, - поправил я, - И он говорил о нем вполне спокойно. - Его величеству стоит сойти с пьедестала и внимательней посмотреть вокруг. Все мы ведем себя не так, когда Инквизитор рядом. В тот день Бьянка не выстрелила, но я задумался и стал исподтишка наблюдать за Коулом. Он всегда пытался помочь людям, утешить других и раствориться в воздухе, не требуя благодарности, но что гложет его самого? Что он делает в те моменты, когда никто не видит? Что сделал этот загадочный маг по имени Рис? Когда от него пришел ответ, я даже не удивился, обнаружив приписку от Коула. «Я просил этого не делать. Очень огорчился. Но они уцелели, это хорошо». Достаточно холодно, но буквы кривые, разъезжающиеся. Он не очень хорошо пишет? Но где он вообще научился? Достаточно больно, если представить, как он читает это письмо, а потом карябает пером по бумаге, слишком сильно надавливая в тех местах, где зияют крошечные дырочки. Достаточно больно, если представить, что писать его учил этот Рис. От чего они не вместе? После того письма я заметил, что Коул тоже наблюдает за мной. Он старался делать это исподтишка, но нет, нет, да и мелькала его тень неподалеку каждый раз, когда я беседовал с Кассандрой. Или с Быком. Или Дорианом. Или Жозефиной. Как будто его притягивали мои лестные слова, которыми я без стеснения одаривал спутников. Но я не чувствовал осуждения или одобрения с его стороны. Одно сплошное, даже несколько болезненное любопытство. Прорыв произошел в тот же день, когда я приказал написать его друзьям с просьбой о помощи. Размышляя о том, правильно ли поступаю, прося их подвергнуть себя опасности на поле боя, я вышел из зала и наткнулся на Коула. Мальчик сидел на разрушенной каменной стене, поджав ноги, и мял в руках поля своей идиотской шляпы. Иногда мне казалось, что он специально ее носит, чтобы видеть всех, и чтоб его не видел никто. - Щит, посох, меч, яд, - произнес он, когда я, не жалея светлой ткани, забрался по камням и сел рядом с ним, - Сложно выбрать. Во всем есть сила. - Почему у меня ощущение, что ты не об оружии сейчас говоришь? Коул повернулся ко мне, открыл рот, будто хотел что-то сказать, но передумал. Тонкие, почти невидимые губы сложились в некое подобие улыбки. На самом деле он никогда не улыбался по-настоящему, не плакал, не злился всерьез. При мне, во всяком случае. Светлые глаза были пустыми, как стекло, сквозь них проходили чужие радости и страдания, но ничто, даже свет, не задерживались там надолго. Хотя, я могу ошибаться. Я ведь очень, очень плохо разбираюсь во всей этой духо-демонической чепухе. Меня волнует только Коул. - Жаль, нельзя жениться на всех, - с юмором у меня всегда была натяжка, а шутить с тем, у кого его нет вовсе - гиблое дело. - Они все хотят быть единственными. Ищут. Смотрят в глаза. Верят и не верят одновременно. Страдают, когда ты с другими. Боятся произносить сложное слово. Оно жжется, если принять. Для себя. - Ты так хорошо понимаешь их? - Все ищут покой в других, - Коул свесил ноги, и от того стал выглядеть по-ребячески, но голос его звучал не как обычно, когда он пытается подобрать правильные слова, а так, будто это единственное, в чем он был абсолютно уверен, - На войне и в мире. Те, кто находят его, больше не мечутся. Они...счастливы. - А ты? Есть кто-то...у тебя? Коул помолчал, прежде, чем ответить: - Сострадание. - Дух? - Я...делал плохие вещи. А теперь делаю хорошие. Только так. Спокойно. Я склонил голову, наблюдая за мальчишкой. Он натянул шляпу, скрыв за полями лицо, и нахохлился, как голубь. Ребенок. Слишком грустный, чтоб быть им. - Я ведь не о том тебя спрашиваю, Коул. Пальцы с поломанными ногтями вцепились в каменную кладку. - Сложно. - Ничего сложного. Я пойму. Расскажи. Тебя ведь что-то тревожит. - Сложно. Мне. Мысли не здесь. Там, - палец ткнулся в высокую дверь зала Ставки командования, - Всегда там. Помощь другим - покой. Там беспокойство. Нельзя поддаваться. Будет больно. - Кому? - Тем, кто рядом. Тебе. Мне. Коулу. Состраданию. Миру. Тени. - Эй, слушай... - Доброму гному. Старому волку. Безголосой певице. Усталому палачу. Отправленной свободе. - Коул, позволь мне помочь тебе, - я попытался прервать его бессмысленную речь, схватив за плечо, но мальчишка вдруг взбрыкнулся, скинув руку, и выставил свои между ним и мной. Голос его дрожал. Узкие ладони упирались в грудь, словно он не хотел пускать меня ближе этого расстояния. И не хотел. Не только физически. Шляпа слетела с его головы, и впервые я отчетливо увидел страх в светлых глазах. - Память как вода. Утекает. Меняется. Заменяет. Стирает плохое. Всегда. - Это тебя тревожит? - я, помедлив, накрыл тонкие руки своими и сжал, не давая вырваться, - Коул, не все можно стереть из памяти. Например, я тебя никогда не забуду. Глубоко, на самом дне светлых глаз что-то сверкнуло. Буквально на секунду я увидел перед собой мечущегося мальчишку, еще через секунду - тоскующего духа, и еще через секунду подумал, что нужно меньше общаться с Соласом. Мне все это не неведомо. Я просто тревожусь за друга. Но кое-что все-таки стало понятно. Я отпустил руки мальчишки, и тот тут же отпрянул, спрыгнул со стены, схватил шляпу и нацепил ее на голову. Закрылся. - Если хочешь, еще можно отозвать письмо. Обойдемся без них, - вдруг сказал я, удивив и себя, и Коула. В его ответе было столько горечи, что он поразил меня еще больше, чем собственное предложение: - Люди много чего хотят, но часто это не то, что есть на самом деле. После того разговора я пристал с Соласу, пытаясь выяснить, как духи воспринимают наш мир и наши отношения, выслушал получасовую лекцию о Тени, но конкретного ответа не получил. Из всего выходило только, что каждый дух реагирует по-разному, и нельзя с уверенностью ничего утверждать. Но можно попытаться понять, что им нужно. Коулу как будто ничего и не было нужно. Коул как будто и не был духом. Если честно, я совершенно запутался, что с ним происходило и что он. Я должен был что-то сделать. И не мог. Я пытался. Много раз. Раз за разом. Я, всесильный Инквизитор с зеленой дыркой на ладони, которая подчиняет саму Тень, ничего не мог. Это бесило. Я уже ненавидел этого Риса, кем бы он не был, и что бы не сделал. Я просто хотел для Коула жизнь лучше, чем эта. Но он жил там. В воспоминаниях. В собственной памяти. С Рисом. Наверное, с ним. Наверное, он. Или Сострадание? Или оба? Какая чушь! Собирая по обрывкам все, что Коул когда-либо говорил, все, что знают остальные, я сложил для себя более-менее целостную картину о Белом Шпиле и о том, что могло произойти и, скорее всего, произошло. Раз за разом обдумывая, я все сильнее убеждался, что нельзя оставлять эту ситуацию до тех пор, пока не удастся ее исправить. Нужен лишь шанс. И он представился. С горящими глазами я вылетел из зала, сжимая в руках ответное письмо кочующей парочки. Скорее всего, они писали его вместе? Плевать! Меня больше волновала корявая приписка внизу. Теперь все будет по-другому. В таверне стоял гомон. Перепрыгивая через две ступени, я оказался наверху, и сразу же услышал странный, новый, но ни с чем не сравнимый звук. Теперь все будет иначе. Коул сидел на полу, спиной ко мне. Плечи его сотрясались. Шляпа валялась в стороне. Даже вопли снизу не могли заглушить его голос. Он рыдал. И смеялся. Во все стороны Сострадание, как пьяница вино, расплескивало ауру отчаянного ликования. Я подошел сзади, сел рядом и обхватил мальчишку руками. Теперь он не отстранился. Теперь-то он не боялся, что я заменю ему кого-то. Я пришел не за этим. Теперь Коул был живым, и его эмоции затопили меня, наполнили до краев. Это то, что мне было нужно. Шанс. - Он помнит, - прошептал мальчишка, и дух, откинувшись на мое плечо, захохотал. Все это по-прежнему странно для меня...но, кажется, я уже начинаю привыкать, - он помнит, он помнит, он помнит, помнит меня! - Конечно, он помнит. Тебя не возможно забыть, Коул. Я бы тоже не смог забыть Дориана. - Дориана...? - Это сейчас неважно. Вот, держи, - я сунул ему в руки письмо и перо, - Не было времени на чистую бумагу, пиши прямо здесь. - Что? - Что угодно. Все, что посчитаешь нужным. Можешь прямо здесь начать, если места не хватит, - я ткнул пальцем в приписку Коула, и снова невольно скользнул взглядом по письму. О Коуле здесь едва упоминалось. Засранец Рис даже не назвал его имени. Но много ли нужно тому, кому каждый день приходится напоминать о себе, чтобы его не забыли? «Он не забыл». Чтобы там не случилось, Рис не забыл. Скорее всего, меня искали для каких-нибудь невозможно важных дел Инквизиции. Возможно, даже сам Корифей был у ворот. А я сидел здесь, на втором этаже трактира, обнимал за плечи плачущего мальчишку и подсказывал ему, как пишется то или иное слово. Возможно, я на самом деле не посланник Создателя и не спаситель всего человечества, но один мир(крошечный, но невероятно важный) я уже спас. Черт их знает, что у них там с Рисом произошло! Тем вечером в глазах Коула я видел то, что благодаря его словам нашел в Дориане. Покой - это не когда сидишь в собственном доме, набивая пузо и попивая из золотой чаши. Даже не когда у тебя есть крыша над головой. В покое можно голодать, можно сиюминутно ждать опасности, можно кричать и плакать, как это сейчас делает Коул. Покой - это когда нашел и больше никого не ищешь. Только люди от чего-то называют это другим словом.