***
Рихард смотрел в окно автобуса совершенно потухшим взглядом. Ни знакомые улицы, ни приметные здания такого чужого ему и в то же время такого родного Вольфсбурга уже не пробуждали в душе ничего, кроме болезненной тяжёлой тоски. Неужели он совсем лишился разума? Что он собирается делать? Выгонять владельцев Дома на улицу? Тратить кучу денег на приобретение совершенно не нужного ему жилья? Или просто неловко потоптаться у калитки и уйти? Вот он уже вышел из автобуса и поплёлся вверх по улице — старым, знакомым, запутанным маршрутом. Почему он сейчас не вызвал такси, он и сам не мог понять. Возможно, надеялся, что долгая прогулка освежит его голову и вернёт здравый ум? В любом случае, это не работало. О каком здравом уме может идти речь у того, кто уже дважды так глупо потерял своего возлюбленного? «Трижды, — с горькой усмешкой поправил сам себя Рихард. — Если бы я остался в номере, если бы я не ушёл из дома, если бы я не заснул… Чёртово „если“! Пропади ты пропадом! Ненавижу тебя! Ненавижу! Ненавижу!» С каждым шагом, приближающим его к Дому, на душе становилось всё тяжелее. В прошлый раз он торопился, рвался вперёд, надеялся. В прошлый раз его переполняла любовь… А сейчас он просто угрюмо брёл по солнечным улицам, не замечая ни прохожих, ни машин. Лишь одна вещь заставила его сердце сжаться — заколоченные окна в доме старика-соседа и циничная табличка с надписью «Продаётся» на его заборе. Это показалось Рихарду дурным знаком. Да и сам Дом без окон и дверей изменился. Нет, снаружи всё осталось так же — разве что газон выглядел гораздо приятнее, чем в первый раз, — но теперь, приближаясь к калитке, он испытывал не неясный и размытый страх перед неизвестным, а липкий и холодный ужас обречённой жертвы, над которой уже занёс лапу огромный хищник. Но бежать было некуда и спасения не было. Он пришёл сам. Это был его выбор. Да и мог ли он поступить по-другому? «Не мог, — услышал он вкрадчивый голос в голове, и на мгновение ему показалось, что это сказал Дом. — Ты не проживёшь без Деро, признай это. Ну, так чего же ты хочешь? Продолжать влачить жалкое существование — или умереть со счастливой иллюзией?» Рихард даже не стал отвечать на вопрос. Он точно знал, чего хочет, именно поэтому так уверенно шёл по знакомой дорожке из белого камня. Не колеблясь ни минуты, Рихард вдавил кнопку звонка. — Да иду я, иду, — пробормотали за дверью после трёх минут непрерывного трезвона. Дверь распахнулась. — В чём дело? Кто вы и что вам надо? Рихард так и обмер на полувдохе. На пороге, изумлённо глядя на гостя, стоял фронтмен Раммштайн, Тилль Линдеманн.***
Пока хозяин хлопотал над чайником, Рихард осматривал Дом. Здесь почти ничего не изменилось. Вон к той дверце кухонного шкафчика Деро привязал ремень, когда захотел повеситься. Вон у той стены стоял диван — жаль, что сейчас его нигде не было, а его место занял зеркальный журнальный столик — а в том углу, где Рихард однажды провёл почти четыре часа, стоял мольберт с красками. Но двери остались те же. И белый ковролин… господи… — Тебе как обычно, семь ложек не размешивая? — пошутил Тилль, наливая чай. Но Рихард не слышал его. — Эй! У тебя такое лицо, как будто ты сейчас разрыдаешься. Ты сюда что, на похороны приехал? Рихард очнулся и выдохнул: — Ох, прости. Что-то я сегодня… Давай пить чай. Он совершенно не знал, как начать разговор. Ему и так-то было нелегко придумать нужные слова — так ещё и Тилль смотрел на него пронизывающим и ехидным взглядом. Создавалось впечатление, что он наперёд знает всё, что его гость будет говорить и делать, и от этого было ещё неуютнее. — Господи, Рихард, — тем временем заговорил друг, — тебе подарить абонемент на фитнес? Ты же жирный, как корова. Рихард зло усмехнулся в ответ: — Кто-то считает, что я забеременел от тебя. Тилль фыркнул, едва не выплюнув на стол чай. — Сейчас я уж точно не стал бы спать с тобой, — произнёс он, выделяя первое слово, — и если ты за этим пришёл, то извини. Рихард даже обрадовался, что разговор так удачно повернулся в нужную сторону: — Нет, не за этим. Я пришёл попросить тебя продать мне этот дом. Фронтмен несколько секунд смотрел на него в упор, будто не желая верить услышанным словам, а потом резко опустил на стол чашку и сердито процедил: — Ты совсем сдурел, я смотрю. Я купил этот дом по настоянию семьи и только несколько дней назад закончил приводить его в порядок, убив на это массу сил и времени. А теперь ты хочешь, чтобы я вот так просто взял и продал его тебе? С чего вдруг? — Это… важно для меня… — с трудом произнёс Рихард, опуская голову. — Я… хочу здесь жить. Всегда. Послушай, если дело в деньгах, я заплачу любую цену. Только отдай мне дом. Прошу. Тилль облокотился на стол, сел боком и закинул ногу на ногу. — Ну давай, убеди меня, с чего вдруг я должен это делать? Рихард поднял на него глаза и решительно выпалил: — Потому что здесь жил человек, которого я люблю. Тилль в ответ расхохотался и издевательски произнёс: — Ты любишь кого-то помимо себя? Вот это новость! Это должен узнать весь мир. Мудак до мозга костей умеет любить! Неслыханно! Рихард сжал губы, думая о том, что главное сейчас — не выйти из себя и не начать орать. — Это так, — прошипел он. — И для тебя будет ещё большей новостью, если я скажу, что человек, которого я люблю — Деро Гои. — Ну вот это не новость как раз, — язвительно парировал друг. — Думаешь, я не видел, как ты таскался за ним, как смотрел на него, будто сожрать хотел? И как стоял, засунув палец в задницу, когда он бил меня? Знаешь, ты просто жалкий идиот. А твой Деро — всего-навсего проститутка. Рихард взлетел со своего места, опрокинув стул: — Замолкни, тварь! Ты недостоин даже вытирать пыль с его ботинок! Холодная улыбка скользнула по губам Тилля, а глаза хищно сузились. Он начал медленно подниматься из-за стола, и Рихард отступил назад, невольно оцепенев от ужаса. Ему казалось, что сейчас друг поднимет огромную лапу с острыми когтями и полоснёт его по лицу. — Меня интересуют не его ботинки, — сказал он сухо. — Впрочем, ты ведь и сам всё понимаешь, не так ли? — О чём это ты? — медленно проговорил Рихард, в панике оценивая пути отступления. — Вот об этом! Последним, что он успел увидеть перед тем, как окружающий мир пропал в черноте, была тяжёлая хлебная доска в руках Линдеманна.***
Правая сторона головы, залитая липкой кровью, разрывалась от страшной боли. Казалось, череп уже пробили, и теперь холодный воздух обжигает выпирающий наружу мозг. — Проснись, сволочь, — ласково прошептал кто-то рядом. Рихард узнал голос Тилля — и нежный, заботливый тон не на шутку испугал его. Что всё это значит? Он чуть приоткрыл глаза и сквозь пелену различил нечёткий силуэт, склонившийся над ним. В следующий момент в его голову будто вонзилась огромная ледяная спица, усиливая и без того непереносимые муки — Линдеманн прикоснулся к его ране мокрой тряпкой. — Что ты делаешь?! — заорал Рихард. Он попытался пошевелить рукой и понял, что запястья крепко связаны ремнями. — Что ты сделал со мной? Где я?! Тилль вытер кровь с его лица и спокойно сказал: — Не надо нервничать. Надеюсь, ты оценишь проделанную мной работу. Рихард посмотрел вниз — и обмер от ужаса. Он, абсолютно нагой, висел над бетонным полом. Подняв глаза, он увидел рядом с собой столик, а на нём — весьма неприятные предметы: скальпель, опасную бритву, тонкий дюймовый ножик с острым лезвием, широкий нож, молоток, бутылку с чем-то прозрачным, зажигалку. Невдалеке стояла длинная скамья, а на ней лежали верёвки, ремни и плети. Но больше всего его пугали два провода, идущие от его тела куда-то вдаль, в темноту. — Это… какая-то шутка? — спросил он с нервной улыбкой. — Тилль, у тебя тут что, закрытый клуб БДСМ? Друг усмехнулся. — Можно сказать и так. Знаешь, мне хотелось, чтобы первым и единственным посетителем этого места был Деро, впрочем, за неимением лучшего сойдёшь и ты. В конце концов, нужно же на ком-то и испытать это всё. Ты согласен? Он смотрел на ножи с неописуемой нежностью, брал каждый, пробовал пальцем, любовался, мурлыкая что-то под нос. — При чём здесь Деро? — испуганно произнёс Рихард, чувствуя, как надежда на то, что всё происходящее — глупая шутка, стремительно тает. — Что ты имеешь в виду? — О-о-о… — почти пропел Тилль, глядя на своего друга с улыбкой влюблённого пятнадцатилетнего юнца, при котором упомянули имя его ненаглядной. — Я создал всё это для него. Здесь, в этой комнате, я буду делать с ним всё, что пожелаю, и меня уже никто не прервёт, как тогда, в гостинице. Я подвешу его на крюк и буду целовать так долго, как захочу. И он уже не сможет ударить меня, не сможет вырваться. Ему придётся стать моим. Рихард ахнул. Оказывается, Штефан был прав. Это Тилль был насильником. Как же он был глуп, что не поверил ему тогда... но как в принципе можно было поверить в подобное? Его старый друг, примерный семьянин и любящий отец — зверь, чудище, моральный урод. В каком безумном мире возможны такие ужасные превращения? — Ты больной, — тихо произнёс он. — Больной на всю голову, Тилль. — Возможно! — рявкнул тот в ответ. — Только виноват в этом не я, а он! Гои должен был подчиниться мне, а в итоге я сам стал его рабом! Каждую ночь я вижу во сне эту злобную ухмылку, эти дьявольские непокорные глаза. Почему, Рихард, почему?! Почему все мои дни превратились в адскую пытку после того изнасилования? Почему я так и не смог его уничтожить? — Уничтожить? Ты хотел убить его? — Какой же ты всё-таки тупой, — плюнул Тилль. — Я хотел, чтобы он мучился всю жизнь от осознания своего позора. Я хотел сполна воздать ему за всю ту грязь, которую он выливал на Раммштайн в своих интервью. Я хотел, чтобы он навсегда понял, кто сильнее, лучше и круче, как мужчина! Но эта своенравная тварь выправилась… — Потому что Деро намного выносливее тебя, — процедил Рихард. — И гораздо умнее. — Да неужели? — сердито бросил Тилль. — Умнее? Тогда почему он сам не смог догадаться, что это я взял ключ с пола, пока вы двое ворковали в уголке? Ты бы слышал, как он завопил, когда я сообщил ему, что это ты отдал мне ключ. Он не хотел верить, ему было так горько… Внутри Рихарда бушевала ярость. Он начал рваться из пут, как сумасшедший. Ему хотелось броситься на Линдеманна и бить его до тех пор, пока он не свихнётся… как Деро когда-то. Пока его страдания не оплатят хотя бы один день мучений Штефана. Тилль понял его реакцию по-своему и, схватив со скамейки плеть, хлестнул Рихарда с полной руки. Тот выгнулся, заходясь в мучительном крике, на миг одурев от слепящей боли, и услышал едкий шёпот своего палача: — Успокойся, либо я забью тебя, как скотину. Всё равно тебе не сбежать отсюда. «Ты и так забьёшь меня» — тоскливо подумал Рихард. Странно, но ему было почти не страшно — только невыносимо горько оттого, что он умрёт именно тогда, когда никому не нужен. И самое главное — его смерть будет бессмысленной. Как сладко было бы умереть, спасая Деро… а так в чём смысл того, что он узнал, что Тилль — насильник? Он не сможет никому рассказать, он не сможет защитить любимого от опасности. И Штефан очень скоро окажется здесь вместо него. О господи, господи… — Господи… — прошептал Рихард и ощутил, как по щекам потекли слёзы. А Линдеманн хохотал: — Призывай всех богов себе в помощь, пока я не вырвал тебе язык. Ты думал, что можешь взять себе моего Деро, и тебе за это ничего не будет? Я столько дней потратил, выискивая адрес этого сраного дома, я думал, что судьба даёт мне второй шанс, и наконец-то я смогу заставить этого ублюдка покориться и избавлюсь от кошмаров! Но когда я пришёл сюда, что же я узнал? Что ты живёшь с ним! Мучитель подошёл близко, так, чтобы их лица были почти вровень, и мягко проговорил: — Ты разыскивал его лишь для того, чтобы всласть потрахаться со своим кумиром, не так ли? И ты достиг цели? Расскажи мне, как это было у вас... Расскажи мне, как ты его раздевал, как бил, как связывал… Скажи мне, что он вырывался, что ему было очень больно... скажи мне, что тебе так и не удалось его сломить… Рихард язвительно улыбнулся. — У меня с ним было всё. Но так, как у тебя никогда не будет, Тилль. Я могу рассказать тебе, о том, как ему нравились мои страстные поцелуи, я могу рассказать тебе, как он подавался навстречу моим рукам, позволяя изучать каждую частичку его прекрасного тела, о его тёплой коже, и о том, как мне нравилось слушать его сладкие, пошлые стоны, когда мы занимались любовью. Любовью... Обычный секс рядом с этим восхитительным ритуалом и рядом не стоял. Лицо Тилля чудовищно исказилось — казалось, будто он испытывает невообразимую боль, в разы сильнее той, что сам причинил Рихарду. Он сжимал и разжимал огромные кулаки в бессильной ярости, а Рихард, наслаждаясь зрелищем его мук, продолжал насмехаться: — Что бы ты ни делал, он тебя никогда не полюбит. И знаешь, почему? Потому что он любит меня. Он не представляет жизни без меня. Ты можешь меня прикончить, но ты никогда не сможешь вырвать меня из его сердца. — Заткнись! — А я люблю его. Моего Деро. Моего супруга. Тилль в бешенстве рявкнул: — Что ты сказал, тварь? — Что слышал, — едко усмехнулся Рихард. — Он — мой муж. Съел? Что, обидно? Ну извини, кто первый встал — того и тапки! От сильного удара ногой в пах Рихард заорал, как резаный. Но крик Линдеманна перекрыл его вопли: — Это мы ещё посмотрим! Будет ли любить тебя твой Деро после того, что я сделаю с тобой! А дальше наступила боль. Ослепляющая, непрекращающаяся, безумная боль, напухающая на спине, бьющая сильнейшим разрядом тока, сжигающая кожу до мяса, скручивающая тело в безумных судорогах…. — Скажи, Рихард, будет ли любить тебя твой Деро с такими ранами по всему телу? — Будет ли любить тебя твой Деро, если я тебя немного поджарю? — Будет ли любить тебя твой Деро, когда я выбью тебе зубы? — Зачем тебе колени? Твой супруг полюбит тебя и без них, Ришенька! Когда Тилль стал полосовать ему лицо, Рихард этого уже не чувствовал. Ему казалось, что к щекам прикасаются прозрачными крыльями невесомые ангелы. Он отчётливо видел их, он слышал хор, поющий вдали, он словно поднимался в гору к безмерному белому свету…***
— Добро пожаловать в ловушку. Ехидный голос двойника Деро услышал в своей голове, когда подошёл к крыльцу. И улыбнулся — значит, вот почему доппельгангер больше не появлялся, когда он уехал отсюда. По крайней мере, Деро был несказанно рад, что Дом его не забыл и по-прежнему встречает с такой же неприязнью. — Здравствуй, милый домик, — прошипел он сквозь зубы, поднимаясь по ступеням. — Вернулся поквитаться? Всегда знал, что ты не трус. Взволнован? Вновь увидишь бывшего возлюбленного! Деро не ответил, только проверил в кармане нож. И, собравшись с духом, нажал на кнопку звонка. Когда в прихожей послышались шаги, он почувствовал, как ледяной ужас на секунду сжимает его горло. Но в тот же миг, как Линдеманн открыл дверь, злоба вулканом взорвалась в груди Штефана, вытесняя все другие чувства. И он ударил врага — со всей возможной силой, думая только о том, чтобы причинить ему как можно больше боли. Тилль пошатнулся, хватаясь за грудь, Деро влетел в дом, захлопывая за собой дверь — и понял, что упустил драгоценные секунды промедления, когда противник впечатал его в стену и схватил за горло. «Нож!» — вспомнил Штефан за секунду до того, как перед глазами вспыхнули разноцветные фейерверки. Судорожно хватая губами воздух, он дотянулся до кармана, выхватил оружие и без жалости полоснул Линдеманна по руке. Враг отскочил в сторону, воя от боли, и Деро бросился на него, не медля ни минуты. Но Тилль выбил нож из его руки прежде, чем он успел нанести хоть один удар. Острая боль обожгла руку, и он едва успел увернуться от летящего в голову кулака. Теперь у него не было никакого преимущества, и оставалось только отступать в гостиную, по мере возможности отводя удары в сторону. Сам он бил со всей яростью, на какую был способен, но враг, казалось, вообще ничего не чувствовал и шёл на него, как бронированный танк. Деро не видел перед собой ничего кроме его бешеных глаз и оскаленного в самодовольной ухмылке рта. — Я тебя раздавлю, — шипел он, — точно так же, как и твоего Рихарда. Он уже мёртв, а скоро и ты к нему присоединишься! «Рихард!» — вспыхнуло в голове Деро, и он замешкался. На одну секунду. Это дорого ему обошлось — Тилль мощным броском швырнул его на стеклянный кофейный столик. От удара Деро потерял сознание, а когда очнулся, понял, что лежит распластанным на полу, и Линдеманн крепко держит его руки, лежа на нём и не позволяя шевельнуться. — Мой непокорный… — жадно прохрипел он, склоняясь к лицу Штефана. — Как долго ты от меня прятался. Но теперь ты мой. Не дёргайся, и я буду нежным… Деро бился и мотал головой, не давая поцеловать себя, и тогда монстр схватил его за подбородок и пальцами надавил на щёки, силой раскрывая рот. Деро едва не вырвало, когда он почувствовал, как язык Тилля скользит по его дёснам, проходится по нёбу и зубам. В панике он искал хоть что-то на полу свободной рукой — и едва не завопил от радости, когда кончики пальцев прошлись по чему-то холодному и острому. Осколок! Понимая, что это — последнее его спасение, он схватил кусок стекла и, не глядя, с силой воткнул в чудовище. Тилль отпрянул с диким воплем и в ужасе замотался на месте, пытаясь вырвать осколок из плеча. — Тварь! — заорал он. — Ты труп, ясно тебе! Но руки Деро уже сомкнулись на его горле. — Чёрта с два, мразь, — прошипел он. Линдеманн бил его по рукам, пытаясь сбросить их со своей шеи, но он не разжимал смертельного кольца, несмотря на нестерпимую боль, он не слышал ничего — только давил, с безумной ухмылкой наблюдая за тем, как синеет лицо насильника и как закатываются его глаза. И только когда грузная туша обмякла, он с облегчением выдохнул, откинувшись на ковёр, и выполз из-под могучего тела. — Чёрта с два, мразь, — повторил Деро, глядя на поверженного врага. А потом ему стало так легко и весело, что он откинул голову назад и засмеялся. Он победил! Победил, чёрт возьми! Он ржал, как сумасшедший, катаясь по полу и молотя по ковролину кулаками. Так радостно ему не было даже в детстве. Хотелось скакать по всем комнатам и орать: «Что, съел? Съел?», хотелось взять в гараже кувалду и разрушить к черту всё в этом доме, а потом залить бензином, поджечь и полюбоваться на зарево. Наконец-то он свободен! Свободен! Дверь в спальню открылась сама собой и из непроницаемой темноты, медленно аплодируя, выступил двойник. Он был принаряжен, как будто на светский раут собрался — в кровавой жилетке с золотыми пуговицами, бархатном чёрном цилиндре и лакированных ботинках. Двойник величаво подошёл к Деро и бесцеремонно ткнул его гладкой чёрной тростью. — Вставай и проверь, сдохло оно или нет. Мне нужен труп. Штефан недовольно фыркнул, но всё же проверил пульс на сонной артерии. — Пока что я в выигрыше, — непринужденно сообщил он. — Он жив. И не умрёт до тех пор, пока не отдаст мне должок. Вытащив ремень из брюк Тилля, Деро принялся связывать ему руки. Не хватало ещё, чтобы этот ублюдок, очнувшись, снова полез в драку. — Понял, не дурак, — угрюмо буркнул в ответ двойник, глядя на его манипуляции. — Тащи его в гараж, там тебе как раз и подарочек приготовлен. С этими словами он исчез, но Гои было плевать. Пусть катится.***
В гараже оказалась оборудована самая настоящая пыточная комната — видимо, это Дом и имел в виду, говоря о «подарочке». Ножи, верёвки, плети, щипцы, гвозди, бензин, рубильник… да, Тилль основательно приготовился его помучить. И вне сомнений, ему будет очень приятно испробовать всё это на себе. — Песню о смерти спой, песню мне спой, молю…* — напевал Деро, связывая руки мучителя толстой верёвкой и подвешивая его на удобный крюк, как раз свисающий на цепи с потолка. Он уже взял в руку плеть, чтобы «разбудить» своего врага бодрящим ударом вдоль спины, когда рядом раздался громкий стон. Деро повернул голову и увидел, как грязная тряпка на полу, накрывающая что-то, что он поначалу принял за бесформенный мешок, слабо втягивается вовнутрь и расправляется, словно бы под ней кто-то дышит. Сдёрнув ткань, он обмер, увидев перед собой искалеченного, полумёртвого Рихарда. Красивое лицо любимого было варварски изрезано ножом, а волосы сожжены. Он смотрел в пустоту мутными невидящими глазами и лепетал что-то невнятное. Исполосованная грудь судорожно вздымалась, как будто организм, из последних сил цепляясь за жизнь, старался вдохнуть как можно больше кислорода. Деро осторожно взял трясущуюся руку возлюбленного и нежно поцеловал окровавленные подушечки пальцев. Он прекрасно понимал, что для Рихарда всё кончено и с такими страшными ранами жить ему осталось полминуты, если не меньше. Он понял, что случилось. Видимо, Рихард сам захотел разобраться с Тиллем, а тот замучил его до смерти, «проверяя» на нём свои извращённые пытки. Это объясняло, почему от крюка вёл кровавый след. И это произошло из-за того, что он рассказал Рихарду, что Линдеманн — насильник. Его любовь пострадала по его вине. — Рихе… — шепнул Штефан, склоняясь к нему. — Рихе… я люблю тебя… Но Рихард не услышал его. Глаза не засияли от радости, как прежде, губы не прошептали в ответ его имя, руки не заключили в объятия. Он умирал, не понимая, кто рядом и где он, умирал в темноте, чувствуя одну лишь боль... Не в силах больше смотреть на изуродованное лицо, Деро прижался к груди любимого и стал ждать. Вот судорожно трепещущая рука стиснула его руку что есть сил, ноздри в последний раз втянули воздух, и несчастное сердце, бьющееся в мучительной агонии, замерло и встало. Деро зажмурился, чувствуя, как из глаз потекли слёзы — бесполезные и бессмысленные. Рихард ушёл, и теперь уже навсегда. Ушёл, так и не попрощавшись с ним, умер страшной, мучительной смертью, так и не узнав, что он отомстил… Отомстил. Какой ценой. И был ли смысл в этой мести? Деро услышал, как шевельнулась цепь крюка, поднял голову и вытер лицо. — Я скоро, любовь моя, — ласково прошептал он, — потерпи. С этими словами он сложил руки Рихарда на груди, закрыл ему глаза, поднял с пола плеть и повернулся лицом к Линдеманну, который уже очнулся и слабо трепыхался, пытаясь развязать узлы верёвки.***
— Ну что, сволочь, — цедил Деро, прижимаясь к обнаженному и связанному чудовищу, — хочешь меня? Тилль приглушённо выл сквозь кляп, когда Деро ласкал его член. А Гои цинично шептал непристойности в его обожжённое и изрезанное ухо, чтобы насильник возбудился быстрее. — Отымей меня в задницу, если сможешь. Свяжи меня, избей, искусай, чтобы я мучился сильнее… меня это так заводит… Враг бился в путах, изгибался и извивался, словно змея, пытаясь освободиться, но узлы были надёжными, а верёвка — крепкой, и ему оставалось только стонать и закатывать глаза от наслаждения вперемешку с болью, от которой, Деро был уверен, он сейчас мучается не меньше, чем от невозможности его трахнуть. Вначале он хлестал его верёвочной плетью с завязанными на ней узлами, а потом, чтобы было ещё больнее, втирал в раны соль. Теперь настал черёд электрического тока. Добившись эрекции, Деро отстранился и подключил к крайней плоти жертвы один электрод. Второй был заблаговременно обмотан вокруг пальца ноги. — А теперь давай займёмся сексом, — с обворожительной улыбкой произнёс он перед тем, как дернуть рубильник. Свет мигнул, и тело задёргалось над полом. Деро улыбался, глядя, как забавно Тилль гримасничает. Вдоволь наигравшись, он стал прижигать открытые раны паяльной лампой — и дикий ор был сладчайшей музыкой для его ушей. Он видел страшные ожоги на теле Рихарда — и теперь мстил за каждый из них. — А теперь ты всё еще хочешь меня? — спросил он у Тилля по окончании пытки, захватывая со столика широкий нож. — Впрочем, я думаю, ты больше не будешь ни с кем спать. Никогда. Он опустился на колени и коснулся болтающегося между ног члена, приподнимая его и поднося лезвие совсем близко к плоти. Когда бесформенный кусок мяса шлёпнулся на пол, Деро расслабленно выдохнул. Дело сделано. Теперь ему было всё равно, что случится дальше. — Он твой, — громко сказал он в пустоту, откидывая нож в сторону. — Забирай. Дом молчал. На неверных, подгибающихся ногах Деро дошёл до мёртвого Рихарда, лёг рядом на пол и обнял коченеющее тело. От железного запаха крови мутило и кружилась голова, но он готов был потерпеть. Он знал, что скоро всё закончится. Как — его уже не интересовало. — Вот и всё, родной, — сказал он, нежно отбрасывая пряди волос с бледного лба Рихарда. — Теперь мы всегда будем вместе. Мы будем счастливы. Осторожно и ласково он поцеловал ссохшиеся белые губы, а потом лег на грудь возлюбленного и закрыл глаза. — Мы будем жить здесь с тобой долго-долго, — говорил он с улыбкой. — Никто нас больше не потревожит. У нас будет всё, что мы захотим. Я посажу во дворе цветы, много цветов, чтобы ты радовался. Какие твои любимые? Все? Хорошо, я посажу все. И у нас будет сад. Я выломаю окна и вставлю вместо них большие. Я снесу все стены, и у нас будет одна комната. Бесконечная, широкая, белая комната… белая, белая, белая… Никто не отвечал. Кроме него самого, все в этой комнате были мертвы. Штефан хотел подняться, чтобы взять нож и покончить уже со всем этим раз и навсегда, но тело не желало слушаться. Оно словно взбунтовалось против хозяина, задавшись целью продлить его муки. — Дай мне умереть, — взмолился он, не в силах пошевелиться, — прошу тебя, боже, дай мне умереть… Он не видел, что потолок комнаты постепенно начал обрастать пульсирующей багровой плотью, которая спустилась по цепи, поглотила висящее тело, а потом, подкрепившись свежим мясом, быстро поползла по стенам и полу. Он не чувствовал, как тонкие провода нервов и веточки сосудов оплели вначале труп Рихарда, а потом и его самого, соединяя с возлюбленным и постепенно превращая их в единое целое. Он ничего уже не понимал. Только повторял раз за разом: «Умереть. Дай мне умереть…»***
— Деро, проснись! — услышал он отчаянный крик. Кто-то тряс его за плечо. — Деро! Он открыл глаза. И увидел над собой потолок спальни и лицо бледного, перепуганного Рихарда. В первую секунду мужчина онемел от неожиданности — а потом отшатнулся с диким воплем. «Ты же умер!» — хотелось заорать ему. В ужасе он протянул вперёд дрожащую руку. Это сон? Видение? Мираж? Что происходит? Рука наткнулась на тёплое тело. Штефан скользнул ладонью по груди возлюбленного и остановился прямо над бьющимся сердцем. — Рихард… — пролепетал он, не в силах поверить в то, что перед ним его любимый. — Ты… Тот прижал его к себе и нежно поцеловал в лоб, поглаживая по голове как ребёнка. — Да-да, это я, успокойся, — ласково сказал он, — тише… тише… расскажи, что случилось? Деро дрожал от ужаса. Ведь минуту назад он прижимал холодного, безмолвного и мёртвого Рихарда к себе, задыхаясь от слёз, а теперь он здесь, в спальне, в его объятиях, как будто ничего не было… как такое вообще возможно? — Не бойся, всё в порядке, — заботливо говорил возлюбленный, — расскажи мне про свой кошмар, мы вместе посмеёмся, он уйдёт и никогда не вернётся. «Что тебе рассказать? — думал Деро, прижимаясь к нему. — Рассказать, что мы расстались, а потом тебя убили, а теперь ты снова передо мной? Я и сам не понимаю, как это произошло. Я окончательно свихнулся, да, Риша?» Но мягкие прикосновения родных рук успокаивали. И Деро, слушая, как Рихард, обеспокоенный будто курица-наседка, что-то говорил о неврозах и бессоннице, неожиданно понял, что ему плевать на то, как он здесь оказался, почему жив и что произошло в итоге с Линдеманном. Возможно, он навсегда сошёл с ума, а может быть, ему всё снилось, а может быть, чёртов Дом проделал какую-то невообразимую вещь, дав ему второй шанс. Шанс на жизнь, которую он утратил, выбрав путь убийства и мести. Штефан поднял голову и высвободился из объятий любимого. — Всё в порядке, — сказал он твёрдо. — Не думай ни о чём, мне просто приснился кошмар. — Ну вот и славно, — снова открыл рот Рихард, — давай теперь… — Не тараторь, — оборвал его Деро. — Знаешь что, я решил, что завтра мы первым делом пойдём… — он на секунду замешкался, решив сказать «в полицию», но потом передумал, — оформлять свои отношения. Документы у тебя с собой? — Да, но… — Вот и славно. Значит, завтра с утра. И сделай одолжение, не готовь завтрак. Я сам этим займусь, а то ты мне кухню спалишь. — Да, но… — Рихард обиженно надулся, — я думал, что наша свадьба пройдёт в более торжественной обстановке, и вообще… — Можешь позвонить своим Раммштайн, — великодушно разрешил Деро. — Особенно Линдеманну. — Обойдётся, — буркнул Рихард, — его рожу я вообще не желаю видеть на своём торжестве. — Вот и договорились, — Деро с улыбкой притянул возлюбленного к поцелую. — А теперь иди ко мне. Тихие и нежные стоны окончательно убедили Деро в том, что Рихард жив. Он ласкал его и целовал, не в силах насытиться, только сейчас осознавая, какое чудо ему даровано. И терять его он не собирался. Тилль рано или поздно сдохнет — собаке собачья смерть. А он будет счастлив с Рихардом. И никогда никому не отдаст его. «Вот и молодец», — услышал он в голове собственный голос и улыбнулся. Хоть он и понимал, что Дом уже никогда не покинет его, куда бы он ни отправился, он был уверен, что теперь всё будет хорошо.