В глубине океана я мертв и отвержен, Там, где невинность сгорает в языках пламени, В миллионе миль от дома я иду вперед, Я продрог до костей, я…
Любая попытка пошевелить рукой отзывалась болью. Стёртые в кровь запястья ничего не чувствовали. Парень уже был готов возненавидеть себя за то, что так глупо поступил, сломав последнюю отмычку. Руки онемели и даже найди он сейчас то, чем можно было бы избавится от этих наручников, то не смог бы ею воспользоваться. Повреждённая приборная панель выдала ещё один сноп искр. На циферблате высветилось время, что было неутешительно, так как времени почти не осталось. Подтверждали это, взрывы, в самой дальней части корабля. Полторы минуты… Тело командира стражи лежало слишком далеко, ключи были погребены под его тушей, а запасные отмычки он не подумал взять. Глупый увалень казался непозволительно далеко, а с тем кошмарно близко. «И как ты так облажался?» Запястья опять болят, стоит их потревожить. Мечущийся взгляд снова окинул помещение. Тело командира, рубка, следы от драки и ничего, что бы пригодилось сейчас. Сейчас бы ему не помешала та самая удача, которая часто его преследовала. Но не в этот раз. Выход никак не находился, ситуация казалась безнадёжной, а время неумолимо утекало. Приходится только снова стиснуть зубы, и обречённо закрыть глаза. Минута двадцать секунд… Раздаётся новая серия взрывов. Руки чуть не выворачивает из-за этого. Парень болезненно прошипел. Даже если он каким-то чудом и откроет наручники, даже остановит самоликвидацию, то турели проплывающего вдоль флагманского корабля «Франция» уже нацелились на корабль. — Кажется, именно такие моменты Плагг и называл полным писцом… Пятьдесят девять секунд.Сам себе солдат, я не знаю дороги, Я взбираюсь на вершину позора. Рука на груди — я жду сигнала, Я готов к бою и к своей судьбе…
Трескающий звук, заставил поднять свой взор на потолок. Вакуумная изоляция покрылась сажей и вздулась. Это означало только одно: между обшивкой и корпусом уже бушует пламя. «А нет… Это еще не писец…» Осипший, совсем несулящий веселья смех послышался от парня. Но он так же резко прервался, как и начался. Едкий дым пробрался в лёгкие, лишая воздуха. Хотелось невыносимо кашлять, но и это не помогало. Он только душит и сдавливает горло. Глаза невыносимо слезятся и избавится от жгучего ощущения не предстояло возможным. Руки безвольно висят на наручниках. Уставшие и истёртые они бы вряд ли, хоть чем-то, были бы сейчас полезны… А ведь, он ими на жизнь зарабатывает. Точнее зарабатывал, до сего момента. Наверное, останутся следы от наручников. Интересно, их бы скрыли перчатки? Скорее всего да, но придётся их носить с длинными рукавами… Не самое лучшее время думать, о таком, но он пытался хоть как-то себя успокоить, что бы не паниковать. Паника сейчас ни к чему не приведёт, только время потратит зря. А он не хотел свою последнюю минуту провести, истеря по поводу, что не достоин так умирать. Он достоин и понимал это лучше всех. Не то что бы он был святым, да он даже не задумывался о существовании Всевышнего так сильно как сейчас. А думал ли он вообще? Сорок семь секунд.Звук скрещивающегося железа засел у меня в голове, Барабанный бой задает Ритм падающим телам, отнятым жизням, Нарастающему впереди звуку горнов…
Он улыбнулся своей собственной мысли. Его забавляло то, что в этот момент он вспомнил, как играл в кошки - мышки с целыми кораблями имперской стражи. Он наслаждался тем, как ходил по лезвию ножа, при перевозке незаконного груза. И конечно, же как он улыбался сам себе, воруя те вещи. Пожалуй, они больше всего приносили удовольствие. Они придавали ощущение, будто его не забудут. Не забудут, как только корабль взлетит на воздух. Не забудут, как только провозгласят, что величайший космический пират (как бы самонадеянно не звучало) навсегда исчез с лица вселенной. Ещё один невесёлый смешок. Он грустно смеётся, осознавая, что это еще один самообман. Его мгновенно забудут, как только все уголки вселенной пережуют и переварят на всех телепередачах его бесславную кончину. Ну почему же бесславную? Умереть, будучи прикованным наручниками к периллам, не такая уж и унизительная смерть. В конце концов, он почти успел убежать. Это, по крайней мере, не рядовая казнь. Расстрел был бы более обыденно, чем смерть вмести с этим корытом. За дверью координационной рубки слышатся несколько непонятных хлопков — скорее всего гидравлические клапаны оторвало от креплений. Это означало, что еще немного и можно перестать думать что убьёт его быстрее: Удушье, самоликвидация или корабль всё же догонят снаряды флагмана. Сорок секунд.От начала времен и до конца дней Я должен буду бежать прочь. Но я хочу почувствовать боль и горький вкус Крови на губах ещё раз…
Было обидно. Обидно было умирать так. Хотя, умирать в принципе было обидно. Он всегда мечтал умереть, спасая какую-нибудь красавицу от лап контрабандиста. Ну или на крайний случай, прожить свою старость в уютном домике для престарелых, слыша как молодые умы будоражат истории про Великолепного Вора. «Эх… Сейчас бы еще раз увидеть свою команду…» подумал он не к месту. «Я же так и не показал им всех тонкостей воровства. А что будет с кораблём? Ему же нужен тщательный техосмотр. Он же почти как живой!» Обшивка корабля плавится, это слышно даже из пока еще целой кабины. Адская симфония взрывов, треска и скрежета метала, раздирает сознание на клочки. Дыхание сбивчивое, лёгкие почти наполнены угарным газом. На кашель сил не остаётся. Ручеёк крови протекает от разодранной кисти. Все эти мысли, а вместе с тем, непреодолимое желание напиться или разбить кулаки в кровь, одолевали парня. Бессилие накрыло с головой. Такого не было еще со времён, когда ему было 15 лет. Усталость позволяет откинуть голову на поручень капитанского мостика. Бессильная улыбка от уха до уха, создаёт иллюзию того, что он ещё не готов сдаться. Он снова вспомнил ту девушку, что ходила с зонтиком и замораживала всё, что ей вздумается. Он так же помнил её ужасную улыбку, от которой хотелось бежать и спрятаться где-то. Помнил он и то, как они с отцом бежали с родной планеты, подальше от опасности быть замороженным. Многие тогда погибли, но большинство его знакомых улетели с ними. Насчёт остальных, он тешил себя надеждой, что они улетели другим кораблём. Родной дом, родная школа, в которой ему чудом позволили учиться, родные улицы города. Всё это стало частью безжизненного булыжника, вертящегося по орбите двух солнц. Он никогда больше не станет родным домом, для кого-то ещё. Больше никто не увидит его восходов и закатов. Кроме, пожалуй той дамочки. Ему сотни раз хотелось узнать, почему. Зачем ей это было нужно? Для чего? Он прорабатывал сотни разных вариантов, но ни одна разумная раса не хотела брать на себя ответственность за тот инцидент. А не разумные не обладали такой силой. Тридцать одна секунда.Беспощадный шквал снега обжигает мне руки, Я продрог до костей, я В миллионе миль от дома, я иду прочь, Я не могу вспомнить твои глаза, твое лицо…