Свои и чужие /сборник/

Тишина. Июнь. Цветет сирень. С битвы за Хогвартс прошел месяц. С похорон Фреда, Люпина и Тонкс прошло двадцать семь дней. Да, Рон считал. Гарри уехал во Францию с Джинни, чтобы отдохнуть от всех и насладиться, наконец, жизнью со своей любимой. Гермиона осталась, и она помогала миссис Уизли справиться с потерей сына, и утешала Джорджа, и готовилась к поступлению в аврорат, и отвечала на многочисленные вопросы журналистов. Рон не мог заставить себя делать так же. Он лишь молча выполнял просьбы матери и Гермионы, восстанавливал магазин Фреда и Джорджа, пытался улыбаться, поддерживал остальных участников Битвы, исправно писал Гарри, что у них все хорошо. И не верил в это. Он редко разговаривал. С каждым днем он становился все угрюмее и все меньше спал по ночам. Ему снились кошмары, от которых он был не в силах избавиться, и часто по ночам просыпался в слезах. Рон постоянно видел перед собой лица умерших в Битве, лица тех, кого он не смог уберечь. Рон видел лица его родных, которые умирали один за одним, и он один был виноват в этом. Он не мог заставить себя смотреть в глаза своим друзьям, он был недостоин их, ведь они были смелее и лучше. Лучше во всем. По вечерам, когда все разбредались по своим комнатам и дом затихал, Рон лежал у себя на кровати, сжав руки в кулаки и уставившись в потолок. В голове звучал голос Гермионы: «Рональд, у тебя посттравматический синдром. Это психическое расстройство, возникающее у человека после того, как он прошел через что-то морально тяжелое, например, войну». Гермиона такого никогда не говорила, но Рон был уверен, что обязательно сказала, если бы знала о том, что он чувствовал. Однажды ночью он снова проснулся из-за кошмара и долго не мог прийти в себя. Ему снилась Гермиона. Она лежала в яме, и Рон закидывал ее горстями земли. Она задыхалась и умоляла его остановиться, а он все не останавливался и не останавливался… Проснувшись, Рон едва мог пошевелиться. Панический страх словно парализовал его. Он с трудом дышал, и его всего трясло. В голове раз за разом всплывало испуганное лицо Гермионы. Очнувшись от оцепенения, он вскочил с постели и бросился в комнату Гермионы. Она проснулась сразу, как он вошел, и машинально схватила палочку, вглядываясь в темноту. Рон увидел ее страх и застыл. Он не мог оторвать взгляда от ее прекрасного лица. Испуг в ее глазах вскоре сменился искренним сочувствием, и она посмотрела на него с такой любовью, что Рон невольно содрогнулся и уже не мог сдержать слез. Он плакал, молча вглядываясь в ее лицо, словно пытаясь запомнить каждую черту. Медленно подойдя к ее кровати, он упал на колени перед ней и взял ее руки в свои. Он целовал их, и она чувствовала его слезы. Сколько раз ее сердце разрывалось на части при взгляде на его понурое лицо! Сколько раз она мучительно сдерживалась, чтобы не заплакать, слушая под его дверью судорожные всхлипы! Но она не вмешивалась. Гермиона знала, что Рон – ее любимый, ее сильный Рон, - должен справиться сам. Но сейчас, когда он стоял на коленях перед ней и плакал, сжимая ее ладони, она чувствовала, что не смогла помочь человеку, которого любила больше всего на свете. И Гермиона целовала его щеки, и гладила его по голове, и тоже плакала, и шептала какие-то слова утешения, и обнимала его так крепко, словно пыталась выразить всю ту любовь, что чувствовала. И Рон смотрит на свою прекрасную Гермиону – сильную, добрую Гермиону, - и ему становится лучше. Потому что пусть они слабы сейчас, и пусть Рон не видит в себе ту светлую красоту, которую видит Гермиона, и пусть Гермиона не чувствует в себе той силы, которую чувствует в ней Рон. Пусть они не знают, что будет в будущем, и не хотят вспоминать, что было в прошлом. Пусть. Это не важно. Важно то, что сейчас все хорошо. Потому что они живы и они рядом. Июнь. Тишина. Цветет сирень. А у них еще вся жизнь впереди.