Бесконечный цикл, или Семейный отель

Я с великим трудом, преодолевая метр за метром, а затем и четыре лестничных пролёта, отнёс Адама в его комнату. Я посидел там пару минут, молча пялясь на него. Но я же не маньяк какой-нибудь, так что, тяжело вздохнув, я отправился восвояси. На протяжении всего оставшегося дня я заглядывал к нему, а он всё спал. Неужели это вселение-выселение так утомительно? Но глубокой ночью я снова отправился к нему, услышав странные звуки. Адам лежал на кровати в холодном поту и смотрел на меня молящим взглядом: -- Прошу, останься, -- с трудом выдавил он. Конечно, я не мог уйти. -- Что с тобой? -- присел я рядом. А он лишь сдавленно простонал, крепко зажмурив глаза. Брюнет сжал руками грудную клетку. Он дышал очень затруднённо, корчился от боли, мучился, а я был просто в растерянности. Не знал, чем помочь. Ещё не хватало, чтоб он умер из-за меня! Он должен жить. Минуточку... А что, если то, что с ним происходит сейчас, и есть то, о чём он предупреждал!? Пара дней и мы... расстанемся, да?.. Потерять ещё одного человека? Нет, спасибо. Я слишком быстро привязываюсь к людям, и это моё слабое место. Но то, что я чувствовал к Адаму, нельзя было назвать обычной привязанностью. Я... -- Адам? Я люблю тебя, слышишь? -- прошептал я, взяв его за руку. Надо было как-то остановить его страдания. Но что я мог сделать!? Ещё секунда и состояние кареглазого, кажется, улучшилось. Он всё ещё был ужасно бледен и холоден, но, по его же словам, жуткая боль в груди пока что остановилось. -- Это не на долго, -- промолвил он. Я лёг рядом на кровать и обнял его, всё также не отпуская руки, которую я держал. -- Я с тобой, -- говорю, -- что бы то ни было, я с тобой! Так мы, кажется, и заснули. С утра я спустился вниз, по просьбе мамы, которой снова понадобилось отъехать на пару часов, а Адам проспал до обеда. Он пришёл ко мне на первый этаж и, что было весьма неожиданно, начал серьёзный разговор. Усевшись на пару мягких пуфов у ресепшена, он сказал первым: -- Думаю, настало время... Поймёшь ли ты меня, вот в чём вопрос? -- я безоговорочно ему поверю! Что за бред!? Конечно! Ведь теперь Адам - это почти всё, что у меня есть. Я положительно кивнул головой. -- Начну с самого начала. Мне тогда было, как сейчас, 18 лет. Как только я научился ходить, я начал пакостить. Ломал всё, что попадалось под руку. Не было ни одного человека в семье, которому бы я не насолил. Особенно я издевался над прислугой в доме, который мы отстроили. У меня не было ни друзей, ни любимых, ни даже весомых причин на то, чтобы совершать глупости. Грубияном я был в своё время отменным. Но порой... порой я заходил слишком далеко. Однажды летом в ужасную жару, когда мой дед работал в саду, ему стало плохо. Вблизи был только я, -- он откинулся на пуф, прикрыв лицо руками. -- Я просто стоял, смотрел и улыбался, наблюдая за тем, как он медленно и мучительно умирал от жары. Когда подоспела бабушка, у деда... у деда уже случился сердечный приступ. Она разочарованно и горестно посмотрела на меня, прожигая взглядом душу... но мне было наплевать. Я лишь усмехнулся со словами: "Курить надо было меньше, старый хрыч", -- Адам виновато посмотрел на меня, а затем продолжил. -- Бабка это так просто не оставила. Через год, когда она уже чувствовала приближение своей смерти, пролежав парализованной несколько месяцев, она позвала меня к себе. После того, как любимый муж её покинул, она, так сказать, окончательно сошла с ума. Начала бредить, искала сатанинские книги по городским библиотекам. И последними её словами было ни что иное как проклятие... Она дала мне ровно сорок дней на то, чтобы исправиться. Если же я не выполню данного задания, умру мучительной смертью, которая повторится ни один раз. Каждые сорок лет я буду оживать на сорок дней, восставая при этом с такими же ужасными муками, с какими и умирал. Я сглотнул образовавшийся в горле ком и спросил о том, что было дальше. -- Я не поверил и весь отведённый срок продолжал пакостить, а когда время пришло, я мучительно умирал, и никто не подал мне руку помощи. И в этом виноват лишь я. Очнувшись, я обнаружил, что прошло, как и обещала старуха, сорок лет. Для меня было действительно больно просыпаться с теми же страданиями, с которыми я умирал. Люди в то время были суеверные и, конечно же, моё проклятие стало неким семейным приданием, а я - тяжёлой ношей. И когда я обнаружил себя вновь "живым", -- прожестикулировал Адам, -- злость на весь мир во мне буквально вскипела, и я готов был выплеснуть всю ненависть наружу! Я снова всё крушил, ломал, всем грубил и огрызался. В свой последний день я и убил дочь сестры, а потом ушёл вслед за ней. Проходило много десятков лет, и я постепенно менялся. В конце концов, я уже старался как мог, чтобы избавиться от проклятия. Но я не понимаю! Оно не отпускает! Сколько бы я ни старался, что бы ни делал! -- отчаянно воскликнул он. -- Сегодня, Нолан, мой сороковой день. И тут моё сердце ушло в пятки. Я был в полнейшей растерянности и недоумении: -- Как так!? Почему ты не сказал раньше!? Мы бы всё смогли вместе! -- кричал я, подскочив с пуфа. -- Я просто... -- Это нихуя не просто, -- я сильно вспылил, размахивая руками в стороны. -- Да нет же, послушай! Я ведь не хотел, чтоб ты ко мне привязывался, не хотел, чтоб ты испытывал боль, потеряв меня! Думаешь, почему я тебя так упорно отталкивал!? Всё раде те- Он сильно закашлялся, вновь схватившись одной рукой за грудную клетку, а другой прикрыв рот. В итоге, кашель оказался с кровью. Мои руки дрожали, колени подкашивались. Я безмолвно стоял и смотрел на то, как ему становится всё хуже и хуже... Но что я мог? Адам, преодолевая боль во всём теле, поднялся на ноги и, опираясь на всё, что только можно, побежал к себе. На этот раз я уже просто не мог его упустить. Ринулся за ним вверх по лестнице, ни разу не упав. Вот чудо. Я нагнал брюнета у двери в его апартаменты. Рука потянулась и схватила его за край футболки, дёрнув на себя. Но большей неожиданностью было всё же то, что Адам резко обернулся и... мы слились в страстном поцелуе. Он обвил меня руками и притянул, плотно прижав к себе. Он вслепую нащупал дверную ручку и мы ввалились в комнату. Мой сосед и я стояли у стены, прижавшись к ней, беспорядочно продолжая поцелуй, пошло причмокивая, обводя горячие тела друг друга руками. Адам буквально вдавил меня в неё, и продолжал исследовать мой рот своим языком, порой жадно прикусывая нижнюю губу, слегка оттягивая её, а потом снова впиваясь в мои губы. Я сбивчиво дышал и щурился слепящим лучам августовского солнца, попадавшим прямо на нас. Кареглазый стянул с меня футболку, разорвав на секунду поцелуй. Стало жарко и душно в его комнате... Он плавно перешёл от губ к шее и уже оставлял на ней багровые пятна засосов. Я лишь томно дышал, наслаждаясь каждой секундой проведённой с Адамом... На мгновение он остановился. Ноги его подкосились и брюнет чуть было не рухнул на пол, а я еле успел его словить почти у самой земли. И вот он снова кричал от боли. Его буквально выворачивало на изнанку у меня на глазах. -- Н-Нолан, -- прохрипел он, -- возможно, мы никогда больше не увидимся... -- Не говори так! -- умолял я сквозь слёзы. -- Может, хоть в этот раз у тебя получилось исправиться! Ты ведь изменился, у тебя появилась работа - ты помогал людям на кладбище общаться с умершими родственниками, ты вытерпел несносных духов предков, которые то и дело издевались над тобой, ты так усердно помогал мне и маме с отелем. В конце концов, у тебя появился друг, -- продолжал рыдать я. Адам, лёжа у меня на руках, мило улыбнулся. -- Я знаю, я самовлюблённый эгоист, но что же я буду делать без тебя? Почему все хорошие люди уходят из моей жизни!? Отец, Томас, ты... -- Ты прекрасный человек. Просто продолжай жить дальше, хорошо? -- прошептал тот мне. -- Нет! Я ведь... я ведь... -- слёзы текли ручьями, не давая мне выговорить ни слова... -- Тише, не плачь. Я люблю тебя, Нолан, -- сказал он мне и, осторожно подняв дрожащую руку, положил её на мою шею, начав медленно притягивать к себе. Я был совсем не против. Я молил Бога, пусть только Адам останется... -- Я тебя тоже, -- пролепетал я, последний раз целуя своего соседа. Адам буквально растворился у меня на руках. Его больше нет. Истошный крик вырвался прямо из моей груди. Как больно. Захлёбываясь слезами, я быстро накинул толстовку Адама на свой обнажённый торс и выбежал из комнаты и, с грохотом пронесшись по лестнице, вылетел из отеля. Ноги несли меня куда-то вперёд. Я перебирал ими без разбору. Рыдал и бежал. Вот я пробираюсь среди каких-то кустов, деревьев, раздирая кожу и одежду острыми ветками. Вот поднимаюсь на холм, всё никак не останавливаясь. Как же мне хотелось вернуть всё назад. Хотелось провести больше времени с Адамом... мы бы всё смогли исправить! Я снова потерял свою любовь. Снова всё из-за меня! Мне хотелось умереть. Спрыгнуть с обрыва, повеситься или порезать вены - что угодно. Мне не хотелось жить вот так, постоянно теряя близких. А мама? Я не мог оставить её на произвол судьбы, но и зачем я ей такой? А если из-за меня с ней тоже что-нибудь случится? Было чувство, будто бы из груди вырвали кусок. Голова отказывалась думать. Как ни старался, я не мог заглушить нарастающую боль, жалость и злость к самому себе. Подняв голову, я вижу вдалеке у старого дуба какой-то силуэт рядом с могилой Адама, но заходящее солнце слепит глаза, не давая возможности разобрать, кто это. Но, кажется, он ничуть меня не волновал. Этот кто-то... что он там забыл!? Теперь и он выводил меня из себя. Я всё бегу... Но наконец мне пришлось остановиться. Это не галлюцинация и не мираж. Я вижу его.... Вижу своего соседа в паре метров от меня. Открыв рот, я бездвижно стоял и пялился на него. И, судя по всему, Адам тоже был в недоумении. Он удивлённо рассмотрел свои конечности, оглянулся по сторонам и, наконец, уставился на меня. Воцарилось неловкое молчание вперемешку с давящим напряжением. Лёгкий шум листьев деревьев, кроны которых раскачивал обжигающий вечер, щебет птиц, готовящихся к наступлению ночи, моя тяжёлая отдышка после беспрерывного бега. -- Нолан? Неужели прошло сорок лет? Но я не чувствую боли от пробуждения... Ничего не поним- Я сорвался с места и кинулся на Адама. Заключив его в крепчайшие объятия, я повалил брюнета на землю и ненасытно целовал в его мягкие розовые губы. Из глаз снова брызнули слёзы. Запах его был таким родным и мягким, что просто-напросто сводил меня с ума. Мне хотелось, чтобы этот момент длился вечно. Было абсолютно, блять, наплевать на то, что мы валяемся на кладбище, на то, что я самый отъявленный педик, воссоединившийся со своим новым любовником. -- Мы разрушили проклятие. Мы это сделали, Адам! -- оторвался я на секунду от его губ. Он счастливо улыбнулся, утирая слезящиеся глаза рукой. -- Но, как? -- спросил он, убрав в сторону мою русую чёлку, налипшую на заплаканное лицо, посмотрев прямо в красные припухшие глаза. -- У нас получилось, потому что... -- Да не важно, идиот. Я люблю тебя, -- прошептал он, вновь накрыв мои губы своими.