Зелёная радуга

      Меня разбудило утреннее солнце, пробивающееся между неплотно прикрытыми шторами. Луч полз по лицу с назойливостью престарелой тётушки, рассматривающей молодёжь в поисках скрытых и явных пороков. А вдруг эта девица не блюдёт честь свою, позволяя себе носить корсет с вызывающим лифом? А вдруг этот юнец тайный член культа Зелёной Радуги? Дай рассмотреть тебя как следует, милок. Эй, принц Альбы, помазанник Лунной Девы, защитник равнин Арума и страж морей Небулы, ты, случайно, не культист, не замышляешь чего недоброго против государства, короля, да продлятся вечно его годы, а может, покушение на наследников измыслил, поганец?       Глупое солнце, я и есть наследник, велю тебя высечь за дерзость и напраслину на принца, да в колодки кинуть всю твою семью, утренние и вечерние звёзды, дабы неповадно было хамить моей светлости!       Луч, мазнув по щеке, принялся с таким же тщанием рассматривать и моё ухо на предмет всё тех же злоумышленников и заговорщиков. Поднявшийся ветерок решил помочь солнцу в его начинаниях и начал колыхать гардину из плотного вишнёвого сукна, привезённого аж из далёкой жаркой Тенебрии. Казалось, что Солнечный Охотник со смехом подмигивает мне. В колодки закуёшь, в яму кинешь, глупый человек? Излови меня для начала, да руки не обожги, когда на цепь садить станешь. Луч под порывами ветра стал подмигивать с удвоенным рвением, будто говоря: ну что, ты встаёшь, чтобы начать охоту на Охотника, или дальше будешь мять подушки? А вот я тебя! И жаркий солнечный луч пополз дальше по лицу, вызывая меня на поединок.       С рычанием и в удалом прыжке я вскочил с мягкого ложа и бросился в бой с солнцем и его жалким приспешником в лице шторы, но рычание вышло больше похожим на стон, а прыжок на ковыляние древней бабки, отлежавшей все бока на лавке. Помыслы ловки, да дела не спорятся, ваша светлость?       Добравшись кое-как до окна и почёсывая затёкшую за ночь руку, я понял, что бой будет явно неравным. Солнечный Охотник ускакал уже весьма высоко на своём пламенном жеребце и с видом хозяина осматривал вверенные ему угодья. Не достанешь, смертный человек!       Что же, с угодьями всё в порядке, трава и цветущие деревья зеленеют да тянутся вверх, река Ирис впадает в море, птицы летают и щебечут, паровые дилижансы на дорогах семивратной столицы исправно извергают дым.       Небеса были ясны, и ни единое облачко не мешало хозяину-охотнику скакать по своим небесным землям. Можно сказать, что раннее утро месяца Цветения Роз задалось на славу, хозяин-солнце был доволен и неторопливо отправился бы дальше в свои чертоги, если б не дымчатая и зыбкая радуга цвета изумрудов из копей шаха Агрома, обвивающая небеса подобно гигантскому змею.       Лет двадцать назад, во времена правления короля Анкораса, да будет безмятежен его дух в объятиях Лунной Девы, эта радуга внезапно появилась над небесами Альбы, обвив тугими кольцами от края до края весь видимый предел. Ослабляя их на горизонте до прозрачной голубизны и свивая в тугие плети в зените, где они приобретали практически осязаемый виридиановый цвет.       Учёные мужи в башнях своих универсариев и маги академии Спекртума били головы над этой загадкой, но никто доселе не дал внятного ответа. Отчего Зелёная Радуга залила небеса нашего края? Какова её природа и чем грозит сей феномен как простому люду, так и высокородным аристократам? Дипломированные пифии всех мастей и сельские знахарки грозили карами, скорым концом света, гладом и мором. Как грибы после плодового дождя на свет повылезали пророки, обещавшие спасение души за отказ от своего материального имущества. Люди паниковали, люди боялись, люди каялись во всех своих грехах.       Но поля всё так же щедро одаривали хлебами, скот приносил потомство, снег выпадал зимой и таял по весне, лаборы ремесленников являли на свет очередного механического чудо-коня и изобретения одно дивнее другого. Двухголовых телят и бородатых женщин особо не прибавилось, казна налогами наполнялась в срок, пьяницы пили в тавернах, шлюхи торговали усладами на улице Бутонов. Со временем шум вокруг Радуги поулёгся, жизнь продолжила идти своим чередом, люди покряхтели да привыкли к этому, а те, кто родился позже, даже и не знали иных небес и не понимали, отчего старики, смотря на небо, порой возмущаются безо всякой причины.       Я был одним из таких. Тех, кто не знал иных небес, но вдоволь наслушался историй няни о том, что в их времена всё было иначе. Этим летом мне исполнялось девятнадцать, я был ловок и силён, я был принцем этих земель, наследником короля Ариста, да пребудет он в сиянии славы, и мне плевать было, что за игры Радужный Змей устраивает с Охотником в небесах, потому что дела приземлённые волновали меня куда больше.       Решив всё же принять весь удар на себя, я отдёрнул шторы и впустил назойливый свет в свои покои, позволив лучам жадно лизать мебель, ласкать картины на стенах и припасть с вожделением к лаковым половицам.       Сторожевой кот Брас, устроивший себе лежбище в изножье моей кровати, повёл розовым ухом, сощурил голубой глаз и чихнул на солнце. Видя, что угроза не возымела действия, он сладко потянулся, зевнул, будто пытаясь проглотить назойливое светило, и соскочил на пол, направившись по своим очень важным кошачьим делам, которые заключались в последовательном обнюхивании моих сапог, брошенных с вечера, обтирании ножки кровати и степенном удалении из спальни. Видать, нести неусыпный дозор на кухне возле мисок, которые каждое утро наполнялись щедрой рукой повара Круча отборными потрохами и рыбьими головами. Весьма и весьма ответственное кошачье задание, требующее всей отдачи и внимания.       Что же, негоже показывать слабость перед лицом противника. Настоящий воин не страшится врага своего, а потому я настежь открыл окно, впустив в покои томный аромат цветущих в парке слив, всё ещё не сбросивших свои пенные и легкомысленные наряды даже сейчас, в разгаре весны.       Улицы утреннего города почти опустели из-за объявленного два дня назад траура. Стяги были спущены, фонтаны выключены, и даже каменная кладка улиц казалась потускневшей. И хотя люди не прекратили свой привычный труд, но стражники у ворот не перекидывалась скабрёзными шутками с девицами, несущими бельё из прачечной, а вездесущие мальчишки на посылках сменяли бег на степенный шаг, стоило им оказаться неподалёку от серебряных стен королевской резиденции. Казалось, что даже сторожевые коты прониклись моментом и вместо того чтобы вальяжно развалиться на густой траве, нежась в лучах утреннего солнца, все как один сидели на своих постах, устремив взор в сторону Алого Дома.       Да, вот причина траура и отсутствия шума на улицах. Два дня назад его сиятельство Анкорас, мой дед, отдал душу Лунной Деве, да настигнет эта благодать нас в глубокой старости и в окружении сотни потомков. Причём отдавал он свою душу неохотно, долго торгуясь за каждый день. С возрастом его крутой нрав стал ещё хуже, а потому измучил он не только себя, но и докторов, стремившихся облегчить его хвори, а также прислуги, частенько сбегавшей из Алого Дома подальше от сурового правителя, не дожидаясь расчёта от казначея. Ведь лучше лишиться работы, чем на нервной почве самому отправиться на свидание с Девой раньше отведённого им срока.       Деда я помнил плохо, от дел государственных он отошёл, когда мне было где-то семь лет, а моя младшая сестра Кария только училась делать первые шаги. Поговаривали, что чуя дыхание подбирающейся старости и ощущая, как железная хватка его руки ослабла, он не стал рисковать своей страной и крепостью трона. Всю полноту власти, военную силу и корону он передал моему отцу и после его торжественной коронации покинул столицу, перебравшись в Южный замок у берегов ласкового моря Туманов.       На моей памяти это был единственный раз, когда жёсткий и суровый дед в чём-то уступил и добровольно отдал то, что принадлежало ему по праву, поставив интересы Альбы выше своих амбиций. Ведь даже королём он стал, проложив себе путь хитростью и силой, подвинув двух своих старших братьев. Что же, сокрушаться можно долго, и сегодня вечером на похоронах сокрушения начнутся вне всякого сомнения. Со стороны всяческих баронов и графов, князей из провинций и мелких правителей окрестных государств. Пустые слова и неискренние слёзы. Много вина и пожелания долгих лет жизни нынешнему правителю и его потомкам.       Я же не чувствовал почти ничего, дед для меня был человеком суровым и непонятным, уделявшим своё внимание внукам спонтанно и редко. Все внятные воспоминания, что остались о нём, можно было описать двумя ощущениями.       Первое — это чувство обиды и стыда, когда он меня пятилетнего отходил по заднице розгами за то, что посмел без спросу убежать с сыном садовника к старому пруду, в котором, со слов служанок, жил настоящий водяной. Я тогда упал в холодную осеннюю воду, больше напугав жаб, чем причинив себе хоть какой-то вред, и последовавшее наказание считал совершенно незаслуженным.       И второе — это странно смущающее и мягкое ощущение заботы, когда он однажды за руку отвёл меня к Царице, недавно окотившейся старой сторожевой кошке священного белого окраса — самой опытной охраннице и матери большей части стаи дворца. Кошка, которая была больше меня самого и ударом своей лапы могла запросто оторвать голову взрослому мужчине, лизнула моё лицо, а потом позволила посмотреть и даже погладить своих детёнышей.       Дед тогда сказал: «Вот, Царица, присмотри за ним и научи своих сыновей верной службе». Что же, один из её сыновей и правда верно сторожит мою постель каждую ночь, хотя его тёплый мех зимой приносит куда большую пользу, чем огромные когти, готовые вспороть живот безумцу, рискнувшему ворваться с недобрыми намерениями в королевские опочивальни.       Больше воспоминаний о деде у меня почти не было, а в последние годы он стал совсем немощен и доживал век в Алом Доме, редко показываясь на людях. До разговоров же с бестолковыми внуками не снисходил и вовсе.       Из размышлений о далёком детстве меня вывело деликатное покашливание.       — Доброе утро, ваша светлость, всех благ в руку и добродетелей в помыслы, желаете отзавтракать в гостиной или накрыть в саду?       Ласковая и улыбчивая горничная Нора, славившаяся умением понимать хозяев с полуслова и всегда появляться в нужный момент, склонилась в лёгком реверансе, позволив мягким завиткам новомодной причёски упасть каштановыми волнами на лицо, а глубокому декольте показать свои прелести в более выгодном ракурсе.       — Желаете что-либо ещё? — продолжила она. — Вам помочь умыться, одеться или…       — Нора, ты считаешь, что я не в состоянии сам справить нужду или натянуть исподнее? Или во время дней скорби самое время для иных твоих услуг?       — Что вы, ваша светлость, моя задача угождать любой вашей прихоти, не причиняя хлопот. Напоминаю, что через час вы должны присутствовать на церемонии Наследования, а поскольку вы выглядели так, будто всё ещё обитаете в мире грёз, то я взяла на себя смелость взбодрить вас. Также в обед были запланированы уроки фехтования, но из-за траура они отменены, так что до вечера вы вольны распоряжаться временем по своему усмотрению, но при соблюдении приличий, соответствующих моменту. Вечером будет прощание с его сиятельством Анкорасом и погребение, а потому постарайтесь до этого момента не напиться так же метко, как вчера, или хотя бы будьте любезны потом добраться до своих покоев по большей части на двух ногах.       — Нора, милая, почему я до сих пор тебя не уволил?       Я потянулся, позволив солнцу облизать своими лучами моё тело и ещё больше озолотить светлые волосы. Я вдохнул поглубже свежий и сладкий воздух, не успевший стать душным от пыли и тягучим от жара каменной мостовой, и с сожалением отвернулся от окна.       — Потому что без меня, — сразу же ответила она, — ваша блистательная и великая милость, которой вы сейчас отсвечиваете, не в состоянии найти даже пару штанов в гардеробной. О вещах же более мелких и несущественных наподобие этикета, манер в приличном обществе и распорядка дня такой сиятельной и стремительно увеличивающейся милости и вовсе думать не обязательно, судя по тому, как вы склонны проводить свой досуг. Но я учитываю лишь то время, что имею честь вам прислуживать, то есть практически с детства.       — Язык твой, Нора, жуткий недостаток, когда ты болтаешь, и главное достоинство, когда занимаешь его для более приятных вещей. Почему ты не можешь применять его только по второму назначению?       — Потому что иначе вы навсегда останетесь без штанов, ваша светлость. Пока вы будете совершать утреннее омовение, я распоряжусь насчёт завтрака и подготовлю вам одежды, — с лукавой улыбкой и без тени румянца на щеках сказала она, задержавшись взглядом на моей фигуре дольше, чем следует приличным незамужним девицам, и вышла, плотно притворив за собой дверь.       Хотя о чём речь, в прислугу при дворах Благородных отродясь не брали «приличных» девиц. И парней, раз уж на то пошло. До того, как поступить в услужение к аристократам, все молодые и пригожие собой девицы и юноши, намеревающиеся заполучить подобную работу, заканчивали обучение в школе Тётушек Добрых Нравов. Так или иначе, большая часть желающих покидала школу в первые недели, уроки в которой включали в себя добрую толику розг и муштру почище чем в казармах Бесстрашных, и лишь немногие таланты, подходящие для этого ремесла, получали золотой галстук.       Обучение заключалось в освоении самого важного мастерства для такой работы — ловкости. И не только в умении ловко перестилать постели, грациозно подавать напитки и изящно носить свои кружевные туалеты, но также оказывать своим хозяевам услуги куда более широкого спектра, чем можно было подумать, глядя на этих хрупких юношей и девиц.       Умения же эти касались не только завидной ловкости в постельных навыках, достойных даже самых лучших куртизанок Поющего Района, и не ловкости в обращении даже с самыми беспомощными хозяевами, которым требовались регулярные смены пелёнок и обязательный дневной сон. Главным и основным являлось умение самостоятельно вынести на своих плечах перебравшего на банкете хозяина, весящего вдвое больше своей прислужницы, или голыми руками суметь справиться с тройкой вооружённых мужчин, вдруг решивших запустить свои руки под лиф горничной или за жилетку камердинера. Или в одиночку при помощи засапожного кинжала отразить нападение стаи волколаков, покушающихся на дражайшего хозяина. Хотя в семивратном Аргеструме стая волколаков может явиться рьяному почитателю даров виноградников разве что с пьяных глаз. Разумеется, всё это выполнять необходимо тоже весьма ловко. Или… дальше же слухи наслаивались на вымысел, а правда надевала одеяния домыслов, слухи же эти разнились в зависимости от вкусов рассказывающего. Тайные таланты Золотых Галстуков начинались от умения ходить по воздуху аки по земле и заканчивались способностью запрячь в карету вместо лошадей Детей Ночи. И судя по всему, умчаться на этой карете прямиком в ледяные объятия Матери Ночи в самые глубокие и тёмные места Бездны, куда и демонам страшно заглядывать. И не иначе по воздуху аки по земле.       Но в одном все Благородные, имеющие у себя в услужении выпускников Тётушек, были единодушны, умением бесшумно появляться за спиной и читать даже самые тайные помыслы своих хозяев обладал каждый, у кого на шее ловким узлом или кокетливым бантом был повязан золотой знак Добрых Нравов.       Отпустив Нору, я отправился отдать должное изобретению братьев Люсфоров, милость которых облагодетельствовала каждый дом, имеющий возможность позволить себе их услуги, навсегда избавив от необходимости в ночных вазах, холодных уборных на улице, тазах и кувшинах с водой. Медные трубы, мраморные умывальники с подогревом, куча изящный вентилей и насадок привнесли комфорт в жилища и одновременно избавили столицу от ароматов нужника, а также лишили работы тех слуг, которые требовались для того, чтобы носить горячую воду для купания.       Стоя под душем и позволяя ароматной воде стекать по своему телу, я думал о Наследовании. Ну, ситуация, в которой бы дед оставил внятное завещание касательно техномагических сосудов, заряженных артефактов или, не дай Лунная Дева, Инструментов, меньше всего казалась мне реальной. Не такой он человек.       Вскрытие завещания, если таковое имелось, и Наследование проводили не позже чем на третий день от смерти, чтобы раз и навсегда решить судьбу не всегда дорогих, редко полезных и зачастую самых опасных частей наследства, а именно того, что было создано при помощи магии. Ведь магические объекты подобного рода — это вам не столовое серебро или расписная софа любимой бабули, которые можно под шумок умыкнуть, покуда безутешные родичи рыдают у тела усопшей.             Вот стащит кто-то из внучков кольцо, зачарованное на красноречие, и отнимется язык у нахала. А может, ещё чего похуже случится при попытке неправедно заполучить заговорённого механического голема, умеющего распевать исключительно срамные куплеты, потому как шутки с заклинаниями магов Спекртума дорого обходятся.       Нет, всё чин по чину, или следовать воле усопшего, давясь обидами из-за несправедливости дражайшего предка или же, если таковая не была выражена при жизни или на бумаге завещания, бросить вызов за право на Наследование и получить вожделенную вещь. Или забыть о ней навсегда. На четвёртый день никакие претензии не примутся, будь ты хоть единственным сыном покойного или самим Солнечным Охотником, лично спустившимся с небес и требующим вон ту самую подвеску с малахитом, которому, как известно, принадлежит всё на земле, куда достигает свет солнца.       Нет, дед не таков, он не стал бы писать завещание, он бы предпочёл, чтобы его потомки дословно следовали девизу королевского дома, который с древнеальбийского звучал как «Что видят мои глаза, то возьмёт моя рука». Неплохой девиз для народа, сотни лет назад построившего своё благосостояние на захвате земель и бесконечной войне с соседями. И весьма подходящий в современности, где политика решала победу в войне не меньше, чем солдаты. А значит, он бы желал, чтобы мы устроили старую добрую свару из-за пары истощившихся артефактов или полудохлых гомункулов.       Ну, традиция есть традиция, хотя вряд ли есть из-за чего подымать шум в принципе. Пусть над этим ломает голову какой-нибудь напыщенный маг, отвечающий за Наследование, который наверняка явился с инспекцией в Алый Дом, помахал волшебной палочкой пару минут и уже уминает скорбные пироги да заливает «безутешное горе» из-за безвременной кончины прошлого короля холодным пивом.       Собравшись с этими мыслями и преисполнившись желанием со всем тщанием исполнить, по словам Норы, свой долг на поприще «хорошего поведения, соответствующего моменту», я выключил воду и отправился разбираться с более материальными делами, касающихся утренней трапезы и чистых штанов. Соответствующих моменту, разумеется.