Renaissance

      Дождь шел с утра, превратив двор шерифа Стилински в некое подобие болота. Капли, громко тарабанив по крыше, скатывались с характерным шлепком на землю, образовывая под окнами дома огромные лужи. Небо покрылось серыми тучами, и определить, какое сейчас время суток, не посмотрев на часы, было нельзя. Проезжающие машины казались большими, размытыми пятнами.       Так или иначе, на экране Стайлзового телефона высвечивались цифры « 17: 51 ». Парень прекратил стучать ручкой по столу, встал и направился к окну.       Первое его воспоминание скорее не воспоминание даже, а так, просто блик, или, скажем, мгновение. Стайлз лежит, да, лежит на спине в своей маленькой кроватке и видит только светлый потолок над головой. Свет идет из окна, это послеобеденное солнце, самое жаркое в сутках, и именно поэтому он сейчас дома, а не гуляет на улице. Мальчик смотрит на эти блики, на солнечные зайчики, танцующие на стенах, и он счастлив, да, очень счастлив в этот момент. Откуда — то справа появляется чужая маленькая ручка и начинает махать прямо перед его носом, чьи — то ноги пинают его собственные. И вот уже Стайлз не видит солнечных зайчиков, он потревожен, это вторжение ему не по вкусу. Ребенок начинает плакать.       — Давай, Стайлз. Скажи « мама». Хотел бы он это сказать. Уже месяц, как хотел. Мальчик в который раз набирает воздуха в легкие и… — Нема. У него снова не вышло. Зато… — Ма — ма… Мама. Зато получилось у нее. Стайлз смотрит с недоумением и восторгом в глазах. Как же так?       — Еще один шажочек, милая. Он стоит у дивана и смотрит, как папа тянет к ней руки. До него действительно один шажочек, но девочка боится сделать его. Она делает слабую попытку, в последний момент неловко сгибает ногу и падает. Отец тут же забирает девочку к себе на руки. — Ну — ну, не нужно плакать… Смотри, Стайлз же не плачет, Стайлз — молодец, стоит. Стоит. А почему Стайлз стоит? Мальчик отталкивается от дивана. Джон Стилински так и замер, переключая все свое внимание на маленького сына. Шаг, еще шаг. Последний метр мальчишка резво перебегает на носочках, и, схватившись руками за край кресла, выдает испуганное и восторженное « о — о — о ». — Клавдия! Или скорее к нам, дорогая! Стайлз только что сам прошел пол — гостиной! Без моей помощи!       — Кто съел все конфеты? — Джон, гляди — ка, она сама собрала те пазлы, которые ты ей купил! — А кто это у нас до сих пор не спит? — Чтобы больше этой собаки в нашем доме не было, ладно? — Я не знаю, где этот диск с мультиками! Я куплю тебе новый завтра, хорошо? Стайлз, тебе тоже куплю, не плачь. — Кто будет шоколадные хлопья? — О, Господи! Что это за бардак у тебя на голове? Иди — ка сюда, милая, я все тебе переделаю. — Стайлз, Бога ради. Отдай ей ее фломастеры. — Какое красивое платье! Ты прямо как принцесса. — Не нужно показывать брату язык. — Что, опять ворон считала по дороге? И сколько же их на этот раз было? — А кто — нибудь ходил в магазин? — Воскресенье… И кто же это тут у нас так рано проснулся? — О, какая чудесная роза! Кто из вас двоих нарисовал это? — А кому в подарок любимый тортик? — Признавайтесь, чья это идея? — Дети, кто погубил мой цветок? Он сгнил! — Кто сказал соседке, что их Джордж — тупорылый придурок? — Кто сделал это, черт возьми? — Сэм…       Одна из машин завернула с дороги к ним во двор и громко засигналила. Стайлз бросился вон из дома, на ходу крикнув отцу: — Пап, они приехали! Машина уже во дворе, пап! Резкое торможение и несколько шагов назад. Взлохмаченная голова парня заглянула на кухню, и, не найдя там отца, парень сдвинул брови. — Пап?       Выругавшись, Стилински бросился на улицу.       Дождь мгновенно промочил футболку, и серая ткань прилипла к дрожащему телу. Вода с волос затапливала глаза, пришлось несколько раз смахнуть ее, прежде чем спуститься с веранды. Шлепая в насквозь промокших кедах по газону, Стайлз наугад побежал к месту, где, как он предполагал, должна была стоять машина. — Какого черта ты здесь делаешь? — суровый голос отца прозвучал прямо над ухом, парень почувствовал, как его схватили за шиворот, — быстро обратно! — Стайлз!       Он обернулся на звонкий голос, вырвался из отцовского захвата и поднес ладонь к глазам, силясь рассмотреть хоть что — то. Но, черт возьми, дождь застилал видимость настолько, что парень с трудом мог различить даже стоявшего рядом отца. — Где ты? — крикнул он и мгновенно нахлебался воды.       Позже Стилински услышал, как захлопнулась дверь багажника, и чья — то цепкая рука сжалась на его запястье, ведя назад, в сторону дома. Не прекращая сыпать угрозами и хлюпать кедами, Стайлз вдруг споткнулся о нижнюю ступеньку, но он забыл высказаться на этот счет, поняв, что уже стоит под крышей. Когда картинка перед глазами перестала размываться, парень с трудом разлепил ресницы. — Абонемент в бассейн уже не нужен.       Он смотрел в знакомые глаза, что были одновременно и так похожи, и так различны от его собственных, и ощущал, что, наконец, может, за долгое время сможет вздохнуть спокойно. Это чувство, что казалось почти забытым, снова воскресло. Он не находил его годами, искал долгие месяцы в отце и друзьях, но ей потребовалась чертова пара секунд, чтобы он вспомнил, какого это, чувствовать себя дома, быть в своей тарелке, ощущать себя заполненным. Чувства затопили его, и впервые в жизни Стайлзу захотелось плакать на полу от счастья.       Сэм, в насквозь промокшей футболке, казалась еще меньше, чем есть на самом деле. Она всегда была такой — маленькой, миниатюрной, на целую голову ниже брата, что в детстве всегда было поводом для подколов с его стороны. Светлые волосы прилипли к бледному лицу, посиневшие губы ярко контрастировали на фоне этой бледноты, в пышных ресницах застряли несколько капель воды, отчего веки девушки выглядели чуть отяжелевшими от их веса. — Ты еще даже не успела приехать, зато уже вдоволь потрепала мне нервы, Сэм, — прошептал Стайлз севшим голосом, качая головой из стороны в сторону.       В ответ она накинулась на него, обнимая тонкими руками за шею. Парень предпринял попытку наклониться, но получил лишь толчок под ребра острым локтем. — Я не настолько низкая, ты понял меня?       Он зарылся пальцами в ее волосы, крепче прижимая к себе.       Она всегда была такой. Хрупкой, но острой на язык, веселой, но в любой момент готовой расплакаться. Сэм была девушкой, пившей кофе по утрам, носившей дома широкие футболки, любившей фотографировать и петь, хотя, по ее словам, последнее у нее выходило не очень. Она играет на гитаре и любит разводить цветы. Любит рисовать и экспериментировать на кухне, в своей внешности, в своей жизни. Она покупает вещи на распродаже, потому что « ну, дешево же», а затем не носит их, отбросив подальше в шкаф. Она красит волосы в нежно — розовый, чтобы через неделю смыть краску и вернуть свой прежний цвет, прокалывает в ухе очередную дырку, чтобы через месяца два она снова заросла, потому что Сэм забыла про нее. Она говорит, что перезвонит сегодня вечером, и действительно перезванивает, только вот недели через три, а после ведет диалог как ни в чем не бывало, словно последний разговор и вправду состоялся только днем. Она любит читать и танцевать под громкую музыку в нижнем белье. Сэм — именно тот человек, который скорее всего позвонит вам посреди ночи и неожиданно заявит, что сейчас — самое время понаблюдать за звездами, потому что « ну когда еще такая ночь — то выдастся ». И вы покорно лезете за ней на крышу какой — то многоэтажки, недоумевая, чем эта ночь отличается от прежних точно таких же ночей, но ваши мысли стихают, как только вы ложитесь рядом с ней на плед и запрокидываете голову, уставившись на созвездия. Через несколько минут вы уже уверены, что эта ночь — особенная.       Сэм — мечтательница, очень утонченная и необычная.       Она — сестра Стайлза Стилински.