Дурная кровь

Пару дней спустя Эстелу выписали из больницы. Как она попала туда инкогнито благодаря Ивонне, так и она исчезла. Если её везли сюда практически мертвой, то сейчас она с особым рвением стремилась как можно быстрее выйти из этого до невозможности выбеленного здания, в которое она больше, как она рассчитывала, никогда не попадёт. Её до сих пор не покидало внутреннее ощущение того, что она сходила с ума. Это проявлялось по-разному: в поведении, неожиданном приливе сил, потребности постоянно что-то делать. Кошмары не прекратились, но были менее запоминающимися — оправившийся организм взял контроль над телом и не давал повода для дискомфорта. Ощущение, будто её сорвали с цепи. Это было заметно ещё при том походе в ресторан. Раньше она принимала пищу, только когда желудок начинал отчаянно требовать её, переваривая себя до тех спазмов, после которых нельзя было съесть чего-то большего, в результате ей не удавалось насытиться как следует. А теперь Эстелу постоянно одолевал голод. Конечно же, она прислушалась к рекомендациям Ивонны и обещала есть в умеренных количествах, хоть и аппетит набрал нереальные обороты. Постепенно она начала довольствоваться разнообразием в кухне, которое теперь можно было позволить. Как следствие, через неделю разгоревшийся аппетит добавил несколько килограмм к фигуре, вернувших ей здоровый облик. Из худощавой и костлявой больной она превратилась в изящную девушку. Фигура приобрела округлости, от прежней истощённости больше не было и следа. Глядя в зеркало, ей не верилось, что отражение принадлежало ей: привлекательная фигура, иссушенное лицо с острыми углами и синяками под глазами налилось румянцем и тоже вернуло здоровый объём. Губы и щёки порозовели, с глаз спала бледная пелена, и они стали мерцать зелёным лучом. Изменения были невообразимы. — Откуда такое влияние на тело… — тихо спрашивала то ли её, то ли саму себя Ивонна, поражённо глядя, как дочь ловко справлялась с очередным блюдом. — Разве это плохо? — услышала её Эстела. — Это нормально, что ты сейчас немного ослеплена всем этим. Конечно же, тебе удалось исправить непоправимое. Но то, что нам неизвестно, пока не может являть собою что-то хорошее. Больше не было той слабости, которая раньше сваливала её с ног. Она не могла поверить, насколько же яд подпортил ей существование, но Ивонна была права. Пришлось эти несколько лет прожить так, как потребовали превратности судьбы. В сердце уже не было места обиде или злости, его заполнило жгучее желание получить как можно больше удовольствия от пребывания в новом теле. Или, вернее, в теле, в котором она должна была жить всё это время. Это единственное, что она могла сделать. Эстела была совершенно убеждена, что её вины в проваленной инициации не было. Она считала, что долгое пребывание яда в крови оказало слишком глубокое влияние на её организм. — Может, у меня организм попросту выработал иммунитет к ядам после КФР? — Не смеши, — строго сказала Ивонна, — вампирский яд очень силен. И случаев про выработанный иммунитет нет. По крайней мере, я про них не слышала. Меня волнует, что ты быстро восстановилась. Ведь в моей практике такого не было. Может быть, у тебя всё-таки дар? — Не знаю даже. По крайней мере, я не вижу никаких проблем. До поры пока Вольтури не прибудут сюда. Эстела вновь окажется под их пристальным взглядом. Пока что её охватила эйфория из-за её нового состояния. Но потом она столкнётся напрямую с последствиями неисполнения приказа. Ей не хотелось пока об этом размышлять. Она принялась втягивать из соломинки виноградный сок. Ивонна всё так же стояла, задумавшись. Думать, думать, думать — вот, что происходило у неё в голове последние несколько дней. Врачебные паттерны уже выводили из себя. — Навряд ли ты заменила бы его кровью, — задумчиво констатировала Ивонна, глядя, как тёмно-красная жидкость поднималась наверх. — Так люди не пьют её. Другое дело, если бы я смогла измениться, — проговорила Эстела, не поразмыслив. Но потом та осеклась. — Но для тебя… тебе было бы больно застать мой конец. Вмиг в голове сложилась картина того, как она продолжает жить обычной жизнью. Допустим, Вольтури смирятся, что всё сошло на нет, но, чтобы не потерять таких сильных членов, как Ивонну и Фредерика, они сделают исключение: Ивонна сотрёт ей память навсегда. Больше она не будет помнить ни о вампирах, ни о своём прошлом, ни о том, как она сюда попала. Это будет настоящее обнуление. Она заживёт нормальной обычной жизнью: будет где-то учиться, работать, общаться с людьми, обзаведётся семьёй. Навряд ли у неё были бы дети, потому что после напрасных многочисленных процедур у неё высохли яичники. Она задалась вопросом, возможно ли будет восстановиться до такой степени, чтобы возродить репродуктивную систему? Её бросило в дрожь. С сегодняшним мироощущением Эстела понимала, что никогда не обзаведётся собственным потомством. Даже несмотря на восстановление, она понимала, как много в ней было зиявших ран, а с её расшатанным рассудком нельзя было идти на такие серьёзные шаги. — Верно, — твёрдо сказала она, и Эстела ощутила всю горечь этого единственного слова. — Иначе зачем я всё это проделала. Но у меня уже не хватает сил это вывести. Я боюсь ошибиться и сделать с тобой что-то не то снова. Тебе с трудом дались эти изменения. — Разве может получиться снова? Кровь не переработала яд, и у меня ничего не вышло, — тихо сказала Эстела, понимая, как это ломает Ивонну. Но это было ясно как день — навряд ли удастся войти в одну реку дважды. Пальцы постукивали. Ивонна пристально на неё глядела. — С таким оборотом… — она взмахнула ресницами, и её взгляд устремился куда-то вниз. — Ничего не поменялось: ты при любом раскладе покинешь нас, а мы будем жить вечно. На Ивонну было тяжело глядеть. Теперь не Эстела была растоптана тогда, когда первый раз увидела её, а она. Поникший взор выдавал её настоящий возраст — зрелый для людей. Она больше неё самой заслуживала лучшего, но каково осознавать, что единственный смысл жизни ускользает, как вода сквозь пальцы? — Нет, поменялось, разве по мне не видно? И вообще, может быть со временем мы придём к какому-нибудь решению, — убедительно произнесла она, хоть и отчасти понимала, что её слова были безнадёжны. Навряд ли они могли к нему прийти. — Кажется, пора поговорить с кем-то очень опытным и мудрым в этих вопросах, — та предпочла не погружаться в омут печальных мыслей. Она начала собираться. — Нужно будет всё спланировать. — Я найду, что отправить Вольтури, — дежурно ответила Эстела. — У меня нет желания говорить с ними, но у нас нет другого выхода. Они спишут всё на дар и снова отправят тебя в хижину, а я не собираюсь так рисковать. И вообще они хотели, чтобы ты вступила к Фейту после инициации. Тогда я этот момент прослушала, потому что мне было важно увидеть тебя, но сейчас я хотела бы оспорить это решение. Твои обязанности заканчивались на инициации. — Может быть, если бы это хоть как-то помогло его уничтожить, я бы так сделала, — говоря это, она испытывала двойственные ощущения. С одной стороны, для неё всё сложилось очень удачным образом: она осталась человеком, даже сумела восстановиться и вернуть былую миловидность. Но с другой стороны, построенные планы разрушались. Она не знала, хорошо ли это или плохо. Она понимала, как погрузилась с головой в водоворот жизни бессмертных и её нахождение где-то на сторонке даже для неё самой ощущалось каким-то неправильным. Все боролись с Фейтом, и её готовили, по крайней мере, морально, но сама она до сих пор где-то в глубине души лелеяла попытку выйти из игры. Размышления шли бы чередом, пока одна фраза не перечеркнула все наплывшие суждения и надвигавшиеся угрызения. Ивонна усмехнулась, в голосе прозвучал низкий хрип: — Молчи, ты даже понятия не имеешь… — замотала она головой, вспоминая всё, что происходило в клане Артура. Ивонна больше не рассказывала подробностей, хотя той было интересно. — Я попробую убедить их, чтобы они оставили тебя в покое. Больше никаких экспериментов над тобой. На сей раз этот ужас я не вынесу. — Каким ещё может быть исход? Смерть? Может, тебя попросят стереть мне память, как тогда? — она осмелилась озвучить ту самую фантазию, если Вольтури всё же смирятся с невозможностью её обращения. — По поводу моего дара: Аро был очень заинтригован им, он обещал помочь мне его развить. Казнить — ну уж нет. У нас больше козырей. И всё же… Возможно, даже хорошо, что тебе не доведётся участвовать в этой своре. Найдут кого-то другого. Аро просто должен каждую из нас прочесть и убедиться, что нашей вины в этом абсолютно нет. И они ещё помнят, что им нужна помощь Фредерика, — возмущенно сказала она. — Мне кажется, он будет снисходительнее со мной. Очертания палаццо, атмосфера замка — всё это стало таким отдалённым, что в один миг ей показалось, что всё это было лишь сном. Только Аро был там самым ярким чётким видением, по которому она невольно скучала. Она, возможно, даже хотела бы, чтобы он самолично узнал, что произошло с ней, а не с сухих мазков старых картин, посредством которых они общались. Но последнее время её не покидало ощущение, что он был намного ближе, чем она могла бы себе представить. — Что? — недоверчиво сощурила глаза Ивонна. Эстела вздохнула. Та ещё даже не подозревала, как она немного привязалась к Аро, хотя с чего бы? Может быть, она замечала, как он трепетно к ней относился, — ей не показалось, для этого не нужны были особые познания. — Не знаю, почему мне так кажется, — нервно замотала она головой. — Как раз таки он будет очень заинтересован, — судя по ответу, Ивонна вообще ничего не поняла. Но это хорошо. Впредь она постарается не бросаться лишний раз такими фразами. — Боюсь, он больше всех пожелает пойти на риск. Но только он поможет нам понять, что с тобой происходит. И молчание тоже не сочтётся вежливым знаком. Отправь им что-нибудь, — дёрнула она подбородком, натянув кожаные перчатки. Ивонна ушла. Эстела наблюдала с окна, как её фигура удалялась дальше и дальше. Даже в походке бросались нетерпение, воля и напористость. Будто ей хотелось со свойственной вампирам скоростью как можно быстрее оказаться в нужном месте, чтобы найти ответы на беспокоившие вопросы. Лицо не выдавало никаких эмоций — за линзами очков их было трудно разглядеть. Глядя на неё, никому бы не пришло в голову, что она теряла дочь, а жизни обеих так или иначе находились под угрозой. В больнице успевала делать дела, а потом в штабе Фейта проводила время, выказывая толерантность новому режиму. Она удивительна. Эстела отошла от окна и направилась к шкафу, принявшись разглядывать одежду. Обычно она не думала, что бы надеть, но сегодня хотелось как-то принарядиться. Несмотря на то, что фигура приобрела здоровые очертания и манящие изгибы и можно было надеть что-то открытое, желание переходить на какие-то провокационные образы напрочь отсутствовало, поэтому она ограничилась комфортом и удобством. Тем не менее это не мешало ей выглядеть привлекательно, что больше всего радовало. Она спустилась по лестнице мотеля и поспешила на улицу. Несмотря на слабый холодок, погода была прекрасной. Эстела не знала, куда шла, но ей не хотелось оставаться внутри. В разгар дня город был поглощён суетой и загруженностью. Везде возвышались серые здания с высотными сооружениями, твёрдо стоявшие на антрацитовом асфальте. До сих пор хранившие зелень деревья разбавляли мрачность урбанистики. Но всё это не сравнится с тем, что она увидела дальше. Вдалеке виднелась обширная площадь, на которой располагался фонтан, а перед ним раскинулось широкое здание. Построенное в стиле арт-деко, оно контрастировало на фоне других. Оторвать взгляд от этого прекрасного сооружения было трудно. Эстела засмотрелась в восхищении: четыре алебастровых колонны с волютами в виде спиральных завитков поддерживали горизонтальный антаблемент. Он переходил в треугольный тимпан, увенчанный узорчатой инкрустацией. По оба ряда располагались пьедесталы, на которых были высечены барельефы в виде лент. На самих же пьедесталах величественно восседали из белого мрамора львы. «Художественная галерея» — гласила надпись на фризе. Огромные буквы были выгравированы, чем-то напомнили надписи на латыни в тронном зале в Вольтерре. В сердце разлился трепет и радость предвкушения. На миг Эстела даже позабыла о своих переживаниях и проблемах. Её тянуло туда зайти. Искусство — вот, что делало последнее время её живой, а теперь сильнее наполняло энергией. Облик здания заполнил её неким предвосхищением, она знала, что внутри всё будет выглядеть ещё прекраснее, чем снаружи. Преодолеть путь из многочисленных ступенек не составило труда. Разве что львы по обе стороны с каждым приближением становились огромнее, внушая больше упоения. Массивные двери тоже вскружили голову своей грандиозностью. Войдя внутрь, Эстела почувствовала, что это головокружение не прекратилось, но оно было вызвано не истощенным состоянием, когда-то мешавшим ей жить, а искренним восхищением и накопившейся тоской по таким блужданиям, в которых нужно было уметь видеть прекрасное и восторгаться тем, что мог создать человек. В фойе были развешаны картины авторов, но она пока не могла даже приблизиться ни к одной из них. Всё это было таким недосягаемым и прекрасным — от сакральности пребывания в священном для неё музейном пространстве до каждой мелкой царапины постаревших от времени багетных рам. Однако скрипучий тон вырвал её из реальности, отчего Эстела даже непроизвольно дёрнулась. — Девушка, ваш билет? — Э… — округлив глаза, она оторопела. Нет, у неё были, конечно же, средства на покупку билета, но охранник не мог и близко понять её продолжительного восхищения. Она собиралась было отойти к кассе, как вдруг плечом столкнулась с кем-то, кто, как оказалось, стоял слишком близко. — Она со мной. Вот её билет, — вперёд прошёл молодой человек, протянувший мужчине требуемое. — Долго же она озиралась, я не мог не спросить, зайдёт ли она сюда или нет, — угрюмый тон сменился на более вежливый, и, успокоившись, охранник даже присел. — Всё в порядке, — изрёк парень и жестом пропустил Эстелу внутрь. Неужели то сумасшествие, о котором она последнее время переживала, стало медленно просачиваться наружу? Та лишь молча кивнула, зайдя. Поражённая теперь уже не только восхитительным сооружением, но и произошедшим, она не могла вымолвить и слова и предпочла не лезть в ситуацию. К чему сопротивления, если положение было спасено. Она обратила внимание на «спасителя» — он был молод, может, старше неё на несколько лет. В рубашке, закатанной до локтей, и брюках. На обычного студента он не был похож, но и на совсем взрослого тоже. Расхаживал уверенной поступью по коридору так, будто всё находившееся здесь принадлежало ему. Некоторым, кажется, посетителям он кивал, одаривая улыбкой сомкнутых губ. Всё же она решила прервать молчание. — И откуда у тебя лишний билет? — эта фраза как никогда подходила, чтобы начать диалог. Эстела поймала себя на том, что в целом давно ни с кем не общалась. Парень обернулся к ней лицом. Теперь она могла разглядеть его получше, впрочем, он воспользовался тем же. На лице так и остался след прошедшего мимо него юношеского очарования. Серый шторм глаз поражал. Он скрывал в себе нечто противоречивое, загадочное. — Собственно говоря, ниоткуда, — чуть усмехнулся он, — я здесь работаю. И лажу с местным охранником. А что за вопрос? Ты же хотела сюда зайти. — Очень. Просто… — поджала она губы. Навряд ли следовало возражать и говорить, что вообще-то она могла бы сама приобрести билет, но этот парень не поленился влезть в конфликт и спасти положение. — Что? — Меня второй раз вот так настойчиво и бесплатно пускают, — нервно усмехнулась Эстела, вновь взяв курс по коридору. Вокруг царил аромат холстов, краски и свечей. Искусственно созданная атмосфера старины была априори невозможной, всё равно галерея была современной. Ей было с чем сравнить: в других местах пахло старинными фолиантами, воском свечей и эфиром. Всё-таки это место было оживленнее, в отличие от Палаццо дей Приори. — И что, разве это плохо? Везёт же, — его голос вытащил её из раздумий. Ей оставалось только выдохнуть и опять выдавить из себя усмешку, которая прозвучала гулким карканьем. Она уже не знала, что испытывать по этому поводу. — Да уж. — Понравилось хоть? Эстела медленно закивала головой. — Я решила больше не ходить на подозрительные бесплатные выставки. — А почему тогда вошла со мной? — в голосе так и промелькнуло что-то озорное и весёлое. В голове выстроился ряд возможных ответов от «ты же так быстро взял ситуацию в руки» до «я давно не гуляла в музеях», но тем же мирным тоном она задала вопрос: — А почему ты решил помочь мне? Улыбка на его губах слегка померкла, но его лицо по-прежнему искажала приветливость. — Сначала издалека показалось, что ты…знакомая одна. Но потом обознался. А дальше пришла идея: почему бы не помочь? Не часто я вижу столь глубоко погрузившегося в созерцание зрителя, — сказал он, ненадолго замолкнув. Знакомая? Интересно. Но у парня действительно вполне могло быть много таких знакомых: внешне он был симпатичен. Помимо серых глаз, приятного голоса и каштановых волос, он обладал спортивным телосложением. Видимо, в его жизни присутствовал спорт или активный досуг, несмотря на то, что он едва заметно прихрамывал. Мгновенно она вспомнила про свой. Она же хотела пройтись, вспомнить, какого это, когда погружаешься в сюжеты полотен, вглядываешься в выражения лиц изображенных героев. Может, даже удастся найти подходящую картину для Аро. Она собралась было поблагодарить его и пойти по делам дальше, как вдруг Эстела получила встречный вопрос: — Где это тебя так впустили в первый раз? — не унимался он. «И зачем я только сказала», — ругала она себя. Надо было как-то ответить и в то же время не выдать в лице какую-нибудь нежелательную эмоцию, потому что она чувствовала, как воспоминания начинали овладевать ею. — Далеко отсюда, — ловко отрезала Эстела. — Сразу скажу, мне не понравилось. — Любопытно, — промолвил он, не удовлетворившись таким ответом. — Не хотелось бы, чтобы от этого места так же шарахались. Тем временем её горло неприятно сжалось, лишь оттого как течение их беседы порождало нашествие тошнотворных воспоминаний о том, как созерцание обернулось бойней. — Поверь мне, такого здесь точно не будет. А ты владелец галереи? Слишком волнуешься о посещаемости, — не выдержала она, как взгляд зацепился за бейдж, свисавший с кармана его брюк, на котором ничего не было видно, да и это действо со стороны выглядело странно. Его лицо на секунду овеяло тенью раздражения, но как только он заметил её безуспешную попытку незаметно прочесть его имя, оно тут же исчезло: — Не совсем, но тоже вношу свой вклад, — безразлично произнёс он. — Коул Крейг. И протянул руку. Кто вообще так делает? Да, сейчас она чувствовала себя прекрасно, но не настолько, чтобы уже обзаводиться всевозможными знакомствами. Не так быстро. Тем более в её случае это было опасно. Сначала имя, а дальше какие вопросы пойдут? Ей следовало бы поработать над своей предысторией. — Эстела, — сказала она, протянув руку. Соприкосновение оказалось тёплым. — Необычное имя, — произнёс он. Чёрт бы его побрал, скорее всего, он делал подобное с любой приглянувшейся ему посетительницей. Он же сам сказал, что сначала признал её за какую-то знакомую. Она убрала руки в карманы. А мысли о первом визите тронного зала, вызывавшими тошноту, были ошибочными. На самом деле тошнотворнее было только слово «необычный» после всего, что произошло с ней за последнее время. — Спасибо, — отрезала она, собираясь уйти, но Коул не унимался. — А тебе известно, какой картиной вдохновился этот художник? — он прошёл чуть дальше к одному из полотен. На картине изображена птичка. Она восседала на перекладине птичьего насеста, который был прикреплен к бледной голой стене. Цепочка, надетая на её ножку, не давала ей взлететь. Она — птичка невольная. — «Щёгол» Фабрициуса, нет? —предположила Эстела. У Коула округлились глаза. — Верно… — растерялся он, не ожидав, что перед ним стояла не n-ая посетительница, пришедшая поверхностно пройтись по залам. Но он не остановился. — А чем отличается исполнение Фабрициуса от техники этого художника? На его лице застыли интерес и некое изумление. Она вновь направила взгляд на картину и слегка присмотрелась. Художник был не столь известен, но достаточно набил руку — не зря его полотно красовалось на стене. — Ну, смотри, видно же, что художник писал тонкой сухой кистью. Очень реалистично выглядит жестяной крашеный насест, даже трещинки прорисованы. Мне кажется, на кончике кисти торчал лишь один волосок. И писал темперой. С ней как раз можно прорисовать очень мелкие детали, — она тоже решила, в свою очередь, проверить его. — Но вспомни «Щёгола» Фабрициуса. Что тебе напоминает исходник? Тот сузил брови. — Ещё чью-то работу? — Нет, я про формат. Если присмотришься к «Щёглу», там наоборот небрежные мазки. Они как бы, знаешь, не до конца прорисованы, что создаёт иллюзию оперения. В некоторых местах краска слегка растушевана даже пальцем. Все это создаёт эффект расфокусировки, то есть снимка. Не полотна. — Он добился этого эффекта, просто не заморачиваясь росписью? Коул явно не особо разбирался в искусстве. Было странно слышать то, как работник галереи не знал о такой простой технике. О каком вкладе шла речь, когда он представлялся? Но ей не хотелось грубить человеку, который по доброте решил сделать ей приятное, впустив сюда, да и известные ей знания сами по щелчку всплыли в этот же момент, и она принялась ему объяснять: — Он же представитель Золотого века голландской живописи. В то время было популярно улавливать на зеркальце отражение из линзы. Художники размещали её позади себя. То, что отражалось, переносилось на холст. Коул завороженно её слушал. Он невольно засмотрелся на неё. — Откуда такие познания? Ты где-то училась? — Ну да, училась, — отстранённо ответила Эстела, хоть и вопросы зажгли в ней радостные чувства. Это была правда, но своеобразная правда. — А что? Однако, услышав следующее, радость переросла в глубочайшее изумление. Сердце быстрее забилось, глубоко в груди запрятался трепет: — Возможно, этой галерее нужен такой человек. Ты могла бы ассистировать экскурсоводов, писать статьи для сайта. — Ты думаешь, меня взяли бы? — Не уверен, — наигранно строго сказал Коул, отчего та испытала слабое смятение, — ты неохотно отвечаешь на вопросы, а ведь придётся говорить с директором, — его лица коснулась слабая улыбка. — И он точно с тебя запросит всё. Она, конечно, подозревала, что исцеление от яда положительно повлияет на неё, но чтобы настолько… Ей хотелось наброситься на него и заявить: «Да, берите меня, я даже готова это делать бесплатно!» — этого она от себя не ожидала. Всё в голове перемешалось, её накрыло волной подъёма и возбуждения. — Я поговорю с ним завтра, — серьёзно сказала Эстела. В голове промелькнула одна безумная идея, но ей придётся дожидаться Ивонны. — Значит, этот бесплатный визит возымел обратный эффект? Ты собралась остаться? — в его голосе опять промелькнуло что-то озорное. — По-настоящему я останусь, если твой злой охранник не выпустит меня отсюда. Коул разразился смехом и проводил её до выхода. Он даже не подозревал, насколько реалистичными были для неё когда-то эти слова. И всё в действительности вышло так, как планировалось. Поддельных документов, дара Ивонны и, конечно же, широкой осведомленности в сфере искусств Эстелы было достаточно, чтобы её устроили ассистентом экскурсовода. Ивонна сначала прокрутила пальцем у виска, но та сумела убедить её, сказав, что Вольтури должны увидеть, что, даже несмотря на неудавшуюся инициацию, она всё равно делает всё возможное, чтобы держать всё на плаву. К тому же мать до сих пор гложило чувство вины за причинённые страдания, отказать в простой возможности повлиять на директора галереи с помощью вампирского магнетизма она не могла. А в уставе Фейта шла речь о том, что вампиры обязательно должны взаимодействовать с людьми, постепенно привлекая их. Где, если не на месте, куда приходят созерцатели искусства? Правда, ей осталось только обзавестись бессмертием… В глубине души Эстела понимала, насколько же глупой была её отговорка, и даже не только отговорка, а сам порыв ввязаться в это. В ту пору, как на кону всё ещё стояла её жизнь: что скажут на всё Вольтури, особенно Аро, — эта возможность показалась вдвойне заманчивой. Ивонна заверяла её в своей протекции. С одной стороны, ей хотелось выяснить, к чему всё это произошло на самом деле, почему у неё ничего не вышло с обращением, но с другой — она так хотела, чтобы о ней все напрочь забыли. Её жизнь только начала налаживаться: она выздоровела, вернула здоровый и привлекательный облик, нашла идеальное для себя место. Прошло совсем немного времени, но ей удалось вписаться в галерею. Деятельность не требовала сверхъестественных поручений, если Эстела чего-то не знала, Коул охотно учил её. Но и о поручении с посланием она не забыла. Только Эстела не нашла нужной репродукции. Хотя буквально на днях ей привиделся один неплохой и очень даже подходивший под ситуацию образец. Но Аро такое не поймёт, если только уже. В голову не пришло ничего, кроме как выслать обратно «Воскрешение Лазаря», исполненное Ван Гогом. Он вновь бросит свой пытливый взор на картину и наделит её иным смыслом.

***

С окон иллюминатора открылся вид на ночной город, покрытый сетью ярко сверкавших огней. Город, не ведавший, какое зло он сокрывал. К своему счастью, Вольтури прилетели в тот поздний час, когда солнце было не способно раскрыть их великолепия, тем самым вызвав людское излишнее внимание. Но даже в свете луны и отражении мерцавшего влажного асфальта они могли притянуть взгляды. В сдержанных выражениях лиц прибывших невозможно было что-либо прочесть — они были задумчивы, и со стороны это выглядело пафосным. Трое шли по пустому перрону частного аэродрома, держа путь к парковке. Аро возглавлял шествие, Рената с Алеком — по бокам. Словно цепные псы, они двигались, готовые в любой миг защитить господина. Однако как таковой опасности не было, неподалёку их ожидал Деметрий. Он уже несколько недель находился здесь, исполняя штатные обязанности. Тот расслабленно стоял, прислонившись туловищем к чёрному автомобилю, скрестив руки. Завидев знакомые лица, уголки губ слегка заметно изогнулись — «наконец-то наши подтягиваются». Не сказать, что он скучал, но их семейная сплочённость вызывала у него чувство привязанности. Он оторвал спину от капота и пошёл навстречу к соклановцам. — Господин, — протянул он ладонь к рукопожатию, сняв кожаную перчатку. Аро тоже удостоил Деметрия лёгкой улыбкой, приняв его жест. Алек и Рената переглянулись — конечно же, не без формальностей. Оба слегка насторожились: Аро входил в самое уязвимое положение, именно когда он погружался в чужое сознание, поэтому обострили чувства на полную — охрана владыки уже давно стала их инстинктом. Тем временем Аро читал мысли Деметрия. Он всегда делал это без зазрения каких-либо совестливых чувств, несмотря на то, что захватывал в большей степени частички личных размышлений. В первые годы бессмертия каждый раз, когда он погружался в чужие думы, Аро чувствовал себя проходимцем на улице, который заглядывал в окна тогда ещё инсул и наблюдал за происходящим действом внутри. Его нисколько не преодолевало чувство стыда или неловкости, ведь он обладал самым лучшим даром, с которым, он был уверен, добьётся влияния. Со временем сравнение с подглядыванием в чьи-то окна стало забавлять, так как в общей сложности образ мыслей людей и вампиров был схож: у каждого были свои страсти и тени, и увиденное постепенно переставало удивлять. Он относился к этому так, словно путник, пожаловавший на рынок, среди плодов земли искал нужное и спелое. Так же и он из всего потока мыслей вычленял самое необходимое и полезное для дела. С особым удовлетворением Аро наблюдал увиденное за последнее время Деметрием. Конечно же, он собирался посмотреть, как тот следил за территорией Фейта, но ещё его интересовала смертная. Убедившись, что с ней, кажется, всё было очень даже в порядке, он, наконец, позволил себе расслабиться. Как бы ему не хотелось осмыслить её положение дел, он решил отложить момент обдумывания всего на потом. Его ждали и другие важные миссии. Он оторвал ладонь, и она опустилась на плечо ищейки: — Ты проделал серьёзную работу, Деметрий. Теперь ты здесь не один. — Куда прикажете отвести? — К ней. Все забрались в салон. Люксовое авто под аккуратным и в то же время ловким управлением Деметрия резво, рассекая воздух, разогналось. Все предпочитали сохранять молчание, кроме него. Лишь время от времени он с интересом подглядывал через зеркало на Ренату, которую со своей стороны впустил Аро, галантно приоткрыв дверь, и Алека. Хоть вампиры не переживали акклиматизацию, всё равно все настроились на слегка изменившуюся обстановку: даже кровь в разных уголках Земли так или иначе отличалась по вкусу. Подъехав к особняку, Деметрий припарковал машину у ворот. Чёрная, она гармонично смотрелась с готическим сооружением. Аро мысленно улыбнулся. Привычки у вампиров не менялись: им импонировал комфорт и простор Палаццо дей Приори. Они вошли в дом. Аро, не теряя секунды, поднялся наверх, отчего стук его каблуков ритмично раздался по дому. — Ну и выбрал ты штаб, Деметрий, — усмехнулся Алек. Тот лишь прошёл вперёд в широкую гостиную, приняв шутку брата. — Всё, как я люблю, — уголок его губ изогнулся в ухмылке. — Надеюсь, о викторианских фужерах ты тоже позаботился? — искромётно подхватила Рената, пройдя за ним. Несмотря на подтрунивание над Деметрием, она очарованно оглянулась вокруг. — Иди, Аро, кажется, пошёл к Корин, — он с жеманством помог ей снять пальто. Рената посерьёзнела и вышла из гостиной по следу Аро. — А что, есть опасность? Корин всегда ведь была с нами, — сказал Алек, усевшись в одно из кресел. — Естественно, но вчера от скукоты я предложил ей испытать на мне её дар, и меня окутала такая эйфория… Это во много раз круче твоего яда, — крутя на пальце кожаную ключницу, на которой были вышиты две литеры «R», Деметрий прищурился, выдав одну из самых саркастических ухмылок. — Камрад, попробуй-ка мой яд ещё раз и хорошо сравни, — Алек с улыбкой развернул ладони, готовясь «проучить» его. — Не надо, — Деметрий тоже занял кресло. — А что насчёт смертной? — чуть угомонившись, Алек сменил тему, входя в рабочую колею. — Говорят, яд оказался настолько сильным, что она так и осталась смертной. Как только ему напомнили о той семье, улыбка с его лица спала. — Это правда. Дело пахнет серьёзным, — его голос понизился. — Но она очень изменилась. — В плане? — Она похорошела. — Хм. Тем временем Аро поднялся на второй этаж. В доме пахло старым лакированным полом. Витала пыль. Да, Деметрий выбрал обитель… Эта напускная брезгливость стала растворяться, словно кровь на языке, и он ощутил странное блаженство. Его тянуло отворить ту самую дверь в коридоре особняка, потому что за ней крылось нечто, что приумножит его блаженство. Корин. Ладонь дотронулась до стальной ручки двери, и он, наконец, столкнулся взглядом с той, в ком нуждался. Волнистые, каштановые, ниспадающие волосы слегка приоткрывали меловое лицо. Вместе с тем, как она встала, он мог расслышать, как складки её шелкового платья расправились и соприкоснулись с холодной оливковой кожей. Античной статуей она предстала перед ним. Гранатовый взор её очей, которые раньше были карими, окинул его в благоговении, когда Аро завороженно захватил ладонь и поднёс её к губам. — Как же я рад тебя видеть. — Κύριε, τι σας χρωστάω; — заговорила она на мелодичном языке античных богинь. Аро открыл рот, чтобы заговорить, но в дверь постучалась Рената. Она наполовину переступила за порог, ища взглядом Аро. Немного боясь его осуждения за такое вторжение, она не могла не проведать его. При виде Корин напряжение с лица спало, они даже успели перекинуться улыбками. — Простите, я… — О, в этом нет необходимости, — выдохнул он и кивнул, чтобы та оставила их. В ответ Рената быстро кивнула, и последнее, что можно было от неё увидеть, это то, как ладонь с длинными пальцами оторвалась от поверхности двери и закрыла её. Наконец, когда они окончательно были предоставлены друг другу, Аро жестом пригласил сесть её на софу. Он присел рядом с ней. — Расскажи, как прошло твоё последнее столетие, — Аро готов был слушать её. — Чем ты занималась? — Вы же знаете меня, — Корин обратила взгляд на него, отчего очертился её профиль с прямым носом без ярко выраженной переносицы. — Я не особо напрягаюсь и привыкла наслаждаться. В прошлое столетие Греция, как маковое поле, была усеяна кровопролитными войнами, поэтому я жила в Южной Америке. Утром — пляжи, морская вода, вечером — кавалеры на свиданиях, а ночью они же становились моей трапезой. — И это их добровольное решение, — выдохнул он в упоении. — Можно сказать, что каждый не столь страдал, сколь получал наслаждение, — говорила она с самодовольством. — Что люди говорят тебе перед смертью? Звучание и без того тягучего голоса Корин опустилось на октаву ниже: — Они говорили: «Попробуй, выпей же мою душу, госпожа», поднося ближе запястья, либо же прижимались теснее всем телом, чтобы мне было удобнее потянуться к шее. — А как ты обходишься с бессмертными? — С ними немного всё иначе. Если у людей я забираю кровь, то у бессмертных я забираю страдания и заглушаю сомнения, покрывая их вуалью дурмана. Обычно у тех, кого не обуревает тоска и угрызения совести, он ощущается ярче. — Окажи честь, — Аро в одобрительном знаке кивнул, внимательно следя за ней. Корин вновь обратила на него взгляд. Он ощутил необычное превращение. Сначала его и без того древнее тело, которое, несмотря на внешнюю молодость, обрело тяжесть, сильнее прижавшись к креслу. Все переживания, усталость улетучились, заставив его почувствовать, как он отдалился от всех забот и даже позабыл о них. Аро ощутил себя человеком, который погрузился в долгожданный сладостный сон. А тело и вовсе стало приобретать лёгкость, область видений обзавелась необъятными границами, словно бы Александр завоевывал этот мир; ощущения, доныне томимые глубоко внутри, обнажились. Он вдруг увидел, как перед ним открылся небоскат, показавший вид Рима, но не того, каким он был сегодня, а другого. Его Рима. Чем ближе он приближался, тем слышнее доносилось благозвучное пение, ноты лились плавно и прозрачно, будто их исполняли сами музы. Невесомо его несло к этому райскому месту. Вскоре его ноги коснулись поверхности земли, и он оказался на излюбленной площади. Мелодия звучнее разливалась по всему городу, словно бы сами дочери многославного Зевса-владыки — Мельпомена и Евтерпа — сотворяли волшебство с державшими в руках арфами, отчего слух наполнялся ликованием, сердце разжигало огонь. Он отдалённо помнил, что было с ним накануне — полёт в жестяной птице, волшебные огни ночного города, встреча с загадочной Корин; затем всё в сознании запуталось и затемнилось, словно тучами закрылись последние лучи солнца. И он очнулся в драгоценно отделанном зале, какие только возделывали патриции Рима, в нём было слегка темно, словно его осветили слабым свечением переливающихся лампад. Аро завидел шедший к нему издалека женский образ — невесомый, едва ощутимый, словно она состояла только из воздуха. Та была нимфа с манящей улыбкой и блестящими волосами. Она приблизилась к его ложу в длинном белом хитоне, взирая на него неумолимым и пламенным взором, каким сирены глядели на мореплавателей. Его веки сомкнулись в порыве, чтобы черпнуть больше удовольствия, а чувства обострились вновь для немыслимых ощущений. И тогда его настигло блаженство, не имевшее конца. Впервые за долгое время, что Аро отдался во власть дурмана Корин, неустанная страсть стала для него наслаждением, которое хотелось проживать и проживать. Он почувствовал, как к его губам прижались невесомые, но сладостные уста; он покорился очарованию опьяняющего видения, осязая, как эйфория расползалась по его телу, и вскоре, обессилев от блаженства, которым он хотел одарить брата, невесомое тело обмякло и мягко рухнуло навзничь. После пробуждения Аро медленно открыл глаза. Он увидел вокруг себя очертания предметов, окружавших его: мрачные стены, мебель и большое окно. Убаюкивающая тьма путала и невольно наводила на чувство, что это было продолжением сна. Корин пока молчала. Аро приподнялся и подошёл к окну напротив. Сквозь замысловатую решетчатую раму он увидел, что всё вокруг было серым и тусклым: небо, асфальт, пустота. Ночной колотящий ветер окутывал улицу и пронизывал деревья холодом. Постепенно он привык к удивительно спокойной обстановке, которая была полной противоположностью его безумного сновидения. Пару минут Аро наслаждался холодом, проникавшим из мелких зазоров рамы, комнату овеял шлейф блаженства. Приметив простоту этого интерьера, фонарей на улице, железных ворот и всего, что окружало, ему пришло осознание отдалённости и невероятности его видения, отчего он окончательно пришёл в себя. Аро изумлённо посмотрел на Корин — одну из немногих женщин, умевшей дарить негу другим, — притом ни кровью, ни телом. Единственное, что он сумел сказать, было: — Жаль, твоё последнее столкновение с Маркусом не привело к этому. Корин многозначительно посмотрела на него в ответ. Она сидела, опершись локтями о колени. Точёные ключицы выделялись на коже. Даже сейчас её выражение лица было ничем не озадачено. Однако в её памяти всплыл момент, когда Маркус схватил её за запястье в одних из покоев дворца и процедил лишь одну фразу. — Не надо. Уходи, я не желаю тебя видеть. Всё это было унизительным и отвратительным — гневный взгляд Маркуса, который источал неприязнь, — самую яркую, как сочившаяся рана, эмоцию на тот момент; его нутро было заполонено злостью, оттого что он не знал. Не знал, кто посмел свершить убийство его любимой и единственной супруги. Комната, отделанная в коричневато-бордовых оттенках из перетертой киновари, в которой они тогда находились, тоже вызывала омерзение — возможно, овдовевший правитель неверно счёл обстановку и сам факт их уединения, хоть и зная о её исцеляющем даре, он всем видом оказал Корин самый пренебрежительный приём. — А ты уверен, что следующее к такому приведёт? — безразлично спросила она, откидываясь назад на спинке. Высказывание Аро зародило в ней мысль, что формальное приветствие завершилось и он захотел перейти непосредственно к теме. — Появился серьёзный повод. Времена не лучшие, — сдержанно изрёк Аро в ответ. — Деметрий что-то говорил про убивающий яд. Он только кивнул. Долгое время его не покидала мысль, что превосходство в управлении Фейтом заключалось именно благодаря его умению применять этот ценный яд для разных целей. Но он принадлежал Фредерику. Не будет его — не будет и ресурсов. Мысленно он улыбнулся тому, что их связи были налажены. — Верно. Но и его скорбь неприлично затянулась, — он обернулся к окну, — думаю, твоя помощь будет очень даже кстати. — Я видела в скорбящих столько очарования: они отказывают себе во многом, живут воспоминаниями, — еле слышно заговорила она. — Покинувшие навсегда остаются в их сердцах навсегда молодыми, прекрасными, притом как внешне, так и внутренне. Его скорбь — напоминание о покинувшем его счастье. Аро даже не думал обернуться — его челюсти сжались. Он глядел сквозь стекло в глубь темени, словно оглядывая вход в царство Аида. Его рассудок приложил усилия, чтобы собрать в памяти образ любимой сестры. Чем-то похожая на него, но с более мягкими чертами. — Дидим была его счастьем в прямом смысле слова, — проговорил он. — Ты всё ещё злишься на него? На секунду повисла тишина. Но затем Корин с несвойственной ей досадой заговорила: — Да, злюсь. На тебя, — от такого заявления Аро в изумлении изогнул брови и обернулся к ней. — Как ты не мог разглядеть, что тогда он не желал всего этого? Наплыв радости и досаждающего веселья было глумлением над его душой! — Аγαπητή, разве я мог знать, что он оберегал свою тоску, как святыню? — вкрадчиво возразил он, поймав её безмятежный взгляд. — Но это значит, что и сейчас я не сумею помочь. — На этот раз всё будет иначе, я обещаю. — Как ты можешь быть в этом уверен? — Будет прецедент, — заверил он. Встреча с Корин была лишь частью его плана по возрождению Маркуса. На самом деле, самое сложное предстояло впереди. — У меня тоже есть к тебе вопрос: чего же ты боишься? За эти года у тебя скопилось больше опыта, чем листьев на древе. — Он единственный, кто отказал мне, — коротко ответила она. — Но я готова попробовать ещё раз. Глядя на неё, Аро заметил, что в ней говорило не только упорство и задетая гордость, в Корин было нечто большее — она была достойной дочью Фессалоники, чувственная и поэтичная, взлелеянная от зарождённых на её земле богинь. — Я искренне рад, что ты не опускаешь руки. Они прибудут через несколько дней, — заключил он, на что та сглотнула. — Набирайся сил, — с отеческим апломбом произнёс Аро и склонил голову в почтительном знаке. Корин лишь моргнула глазами, кротко улыбнувшись. Остальные темы они обсудят позже. Спустившись вниз, он обнаружил в гостиной только Ренату. — Они ушли подкрепиться, — она заведомо удовлетворила его любопытство. — Деметрий сказал, что ареал нападений Фейтов в основном приходится на соседние города. — Они действуют то излишне осторожно, то вовсе нарушают одновременно все правила. Играются, пытаясь нас запутать. Аро положил в центр стола кейс и вытащил из него некоторые документы. — Как они собираются сражаться с нами? — Рената, не отрывая глаз, наблюдала за ним. В тёплом освещении её волосы мерцали медным свечением. — Сомневаюсь, будут ли у нас полноценные битвы. Артура тянет к людям. Через пару дней прибудут остальные. К этому времени нам нужно сделать три дела, — строго сказал он, извлекая один конверт. — Какие же? — Ну, во-первых, нам с тобой не помешало бы подкрепиться, — оба усмехнулись, но, по правде говоря, Рената изначально на это рассчитывала, поэтому и осталась одна ждать Аро, — потом определиться с полигоном. Его пальцы принялись отрывать корешок, который не сразу поддался. — Всё-таки создадим армию? — на лбу Ренаты образовались дугообразные линии. — Либо создадим, либо будем использовать ее, чтобы их запутать, как они пытаются нас. Наконец, он всунул пальцы в конверт и вытащил оттуда лист. Раскрыв сложенную бумагу, он обнаружил знакомую репродукцию картины Ван Гога. На что Эстела рассчитывала, возвращая бывалое полотно? Что она сняла с себя все поручения? Или что она уже возродилась в новом обличье — он видел в воспоминаниях Деметрия, как она изменилась и, кажется, осчастливилась. Предсказание Элис вновь сбылось: она встретила двух важных людей — мужчину и женщину, с которыми ей удалось возродиться. — А третье? — Третье… — лица Аро коснулась ласковая улыбка. Он сложил листок вдвое, в его изначальное положение, — на днях ты будешь сопровождать меня в галерее. Меня очень заинтриговало искусство Воскрешения.