Сорока

Сидящие за столом люди будто бы даже наклонились вперёд, смотря на меня так жадно, что мне стало не по себе. Страх пробрал до самых костей, но я не подала виду. Не снижая темпа и продолжая улыбаться, я подошла к Сайрусу, сделала так называемый книксен, едва не застонав от боли от неудобных туфелек. Кажется, дедуле понравилось подобное. Засиял, словно начищенная тарелка. - Извините, я пришла на обед. Вы позвали меня, но я не вижу приборов для меня... И тарелок нет. Наверное, я всё же не вовремя? - Ты не опоздала, девочка моя. Ты очень вовремя, - расплылся в улыбке Лорд, с превосходительством глядя на моего "папочку". Кажется, они уже успели поцапаться по поводу меня. Вывод: надо быть осторожной. Вежливость и учтивость, никакого хамства, желательно почаще ставить "папулю" в неудобное положение глупыми, но очевидными вопросами, делая при этом большие наивные глаза. Расположение Лорда мне не помешает. А этот... он пока что лишь наследник. А Сайрус выглядит довольно бодро, помирать явно не собирается, да и не выглядит настолько идиотом, чтобы с кучей магических амулетов (о них мне рассказала домовушка. Будет круто, если ещё и я ведьмой окажусь) пропустить тарелку с зельем. Правда, мышьяк тоже никто не отменял. Или ртуть. Но будем надеяться на лучшее... Тем временем Лорд хлопнул в ладоши. Мгновенно на столе появился набор на ещё одну персону. Ещё один хлопок - и еда из ниоткуда появляется на фарфоровой посуде. Мой набор стоит рядом с дедушкиным. Напротив - отец, тот самый паренёк, предположительно мой брат, и женщина. У неё были совершенно белоснежные волосы, заплетённые в подобие дредов. Какие-то рыбьи, бледно-голубые прозрачные глаза флегматично смотрели прямо на меня, пугая красными прожилками. Бледная кожа, бледно-голубое платье... Моль. Красивая, но слишком бледная моль. Стоит мне отвернуться, как я тут же забуду её лицо - оно смажется, словно на палитру плеснули водой. Симпатичная мордашка, но если характер у этой леди будет такой же, как и у большинства средневековых дам, то можно будет с ней не считаться. Прибаутка в стиле "Что воля, что неволя - всё равно..." в теме даже сейчас. И к подобному существу (назвать это женщиной уже не получалось) муж, если мой отец ей муж, конечно, прислушиваться не будет. Мама моя оказалась снулой рыбой. Не удивлюсь, что "папаня" изменяет этому недоразумению направо и налево. Брат же пошёл в мать лицом и в отца характером. Высокий, стройный, пока что нескладный, андрогинный... Тьфу. Этому рыцарем не стать. Если тут есть рыцари, конечно. Парнишка будет любовником, менестрелем, писателем... или профессиональным отравителем. Не нравится он мне. Глаза у него пусть и материны, а вот выражение их точь-в-точь отцовское. Самовлюблённое, высокомерное... В них явственно читалась мелкая злоба. Такая мелкая, крысиная подлость, сочетающаяся с реалиями этого времени не могла не настораживать. Прирежет и не поморщится. Лишь ехидно ухмыльнётся. Да и Сайрус не так прост, как кажется. Любящего дедулю он, очевидно, разыгрывает только передо мной. В глазах светится мудрость прожитых десятилетий, волевые скулы и подбородок, властный голос не оставляют сомнений, кто в этом зоопарке дрессировщик. Итак, вывод. С этой семейкой я надолго не останусь. Просто не выдержу. Нужно почаще отсюда, из поместья, "выбираться" на волю, организовать несколько тайничков с упрятанными так комплектами украшений. В идеале - с деньгами. Одёжку тоже надо будет туда приткнуть, мало ли что. Конечно, я не тешила себя надеждами на то, что устроиться в этом мире на работу будет легко. Но и я до совершеннолетия вполне протяну в "семье", а там - уйду на все четыре стороны, попытавшись подложить семейке огромную такую свинью. Просто из природной вредности. Сидя за столом, орудуя столовыми приборами, я не стеснялась спрашивать, как использовать тот или иной. Конечно, будучи Мариной, я изучала этикет. Но и здесь были незнакомые мне "объекты", а узнать за какие-то десять с лишним лет мне предстоит очень многое. Ну что ж... Стартуем!

***

Жизнь у меня была бурной до сумасшествия. Семья моя оказалась магами. В палочках родственники не нуждались, в посохах тоже. Всё делалось силой мысли - никаких магических формул и дурацких фраз. Единственное, в чём была проблема - научиться контролю. Учиться контролировать ужасающую мощь, которая по одному моему движению ресниц или всплеске чувств могла снести фамильное поместье ко всем чертям. Мне нравилось чувство власти и вседозволенности. Чувство сокрушающей силы, повиновавшейся мне. В роду Одиумов, как оказалось , было наследие вейл. И я готовилась его принять - с каждым годом я понимала, что после магического совершеннолетия, которое наступит в семнадцать, после того, как окончательно уйдут магические всплески и выбросы, после того, как я стану потрясающе могущественной - я стану ещё сильнее и мудрее, получив так называемую "память предков". Что это такое, мне никто не рассказывал, но все многозначительно кивали и задумчиво тянули что-то в стиле "ты сама всё поймёшь, когда придёт время..." Я продолжала играть роль глуповатого ребёнка, играя в куклы, интересуясь книгами и окружающим миром. Но отношения с семьёй, как я и предполагала, у меня не сложились, хотя поначалу я и хотела с ними "примириться". Мать, Эдита Одиум, в девичестве Ройс, оказалась беспробудной пьяницей. Фляжка всегда лежала в потайном кармане среди складок роскошной юбки не менее роскошного платья, глаза всегда либо лихорадочно горели, либо были покрыты мутной пеленой. Пила моя мать от неразделённой любви к своему собственному мужу. Это звучало бы глупо, если бы не было так печально. Николас Сайрус Одиум был хроническим изменщиком. Не было ни ночи, когда из его спальни не доносились чьи-то визгливые стоны. В такие моменты Эдита спускалась на кухню, доставала из ящика тёмно-зелёную бутыль и начинала методично напиваться. Через несколько часов вниз спускался Николас, отбирал из дрожащих женских пальцев бутылку, наливал себе в бокал красного вина и отдавал бутылку обратно Эдите. Она скалилась сквозь слёзы, а Николас, отсалютовав ей бокалом, залпом выпивал алкоголь и уходил обратно, к себе, чтобы заснуть, прижимая к себе тёплое девичье тело. Мой отец предпочитал брюнеток и рыжих. Светловолосая Эдита же оставалась на кухне, пока не допивала третью бутылку. После она, шатаясь и впечатываясь в стены, поднималась к себе, заваливалась на кровать и засыпала беспробудным сном. Это повторялось каждую ночь. За исключением тех ночей, когда мы устраивали балы. Поговорка "Будь на людях идеальным" учитывалась даже в этом времени и этом мире. Я смотрела на эту пантомиму, ухмыляясь, и не зная, кого жалеть, а кого проклинать. Поначалу мои симпатии были целиком и полностью на стороне Эдиты, но потом... Однажды поздним вечером я играла (изучала местную флору) в саду. Контроля над детьми тут не было совсем, и для мня это было скорее плюсом. Но с детским телом я тогда не до конца освоилась. И когда на меня резко выскочила одна из сторожевых собак, дико перепугалась. Отношения с пёсиками у мeня были неплохие, и они вряд ли навредили мне, но вот магические гибриды в два раза выше тебя напугают любого, даже если ты их уже видел. Я отшатнулась. Упала, неудачно подставив руку, - с кем не бывает? Но запястье распухло. Боль была практически невыносимой. Я, побежав к Эдите, увидела, что пантомима уже началась. Моя мать вновь напивалась. И когда я подбежала к ей, подёргала за край юбки, пытаясь привлечь внимание, едва сдерживая слёзы, она резко оттолкнула меня. Я впечаталась в стену, а Эдита подошла ко мне и стала лупить по щекам хлёсткими пощёчинами. Кажется, она что-то кричала. Говорила, что лучше бы я не рождалась - после того, как я умерла от лихорадки в возрасте четырёх лет тринадцать лет назад, Николас окончательно её разлюбил. А обряд магической комы высосал часть её магии и остатки сверкающей красоты. Тогда я ничего не понимала. От боли мутилось в глазах - мало того, что мне казалось, что я получила сотрясение мозга, так я ещё и по рефлексам сначала попыталась загородиться от пощёчин и оплеух руками. Разумеется, удар пришёлся и по больной руке, и дальше я могла только скулить от боли. Когда пьянчуга отошла от меня, я еле нашла в себе силы подняться с пола. И пошла наверх. Нужно было найти хоть кого-нибудь! Кого-нибудь, кто помог бы мне. Сознание твердило мне, что лучше бы где-то переждать бурю, но боль была столь оглушающей, что выбора практически не оставалось. Это тело было слишком хрупким, а оставаться инвалидкой на одну сломанную руку мне не хотелось. И чёрт меня дёрнул подойти к двери отца. Войдя в его спальню, я увидела, как на огромной кровати звездой развалилась длинноволосая рыжая бестия. Её платье неопрятной грудой ткани валялось на полу. Безволосая задница Николаса, лежащего на девушке, ритмично двигалась вверх-вниз, а сам он уткнулся носом в подушку у её уха. Меня бы не заметили, и я спокойно ушла бы. Но вот рыжая бесстыдница жеманно хихикнула, царапнула ноготками грудь моего отца и указала пальчиком на меня, абсолютно не стесняясь и не пытаясь прикрыться. Николас даже не обернулся. Он лишь щёлкнул пальцами, и меня вынесло из комнаты, впечатав в противоположную стену. Дверь захлопнулась. Кое-как я дошла до своей комнаты. И всю ночь провела, свернувшись в калачик и плача от боли. А также приняла для себя решение. Я больше не буду притворяться ребёнком. Мне нужно показать свой ум. Чтобы со мной эти мрази считались. Я-то переживу. Я взрослая, разумная женщина. Но вот они-то об этом не знают! Они думают, что я ребёнок, значит, меня можно пускать в расход. Плевать, что это издержки Средних веков. Такое прощать нельзя. К завтраку я всё-таки спустилась. Думаю, не стоит передавать, какими шокированными выглядели члены моей семьи. Эдита замерла, не веря своим глазам. Кровь отхлынула от лица Николаса, он побледнел так, что стал похож на полупрозрачное привидение. Мой брат, Жерар, поперхнулся соком, который пил, а лорд Сайрус Одиум покраснел от гнева так, что стал похож на перезревший помидор. Маленькая девочка спускалась вниз по лестнице. Ужасные, фиолетово-розовые синяки украшали её лицо, жуткий, налившийся дурной кровью кровоподтёк под глазом не скрывал мрачно блестящего взгляда. Девочка явно хромала - удар об стену сказался на рёбрах не самым лучшим образом. Запястье правой руки распухло так, что даже не влезло в платье - пришлось обкорнать рукав, и теперь фиолетовая опухшая культя, когда-то бывшая моей ладонью, безвольно свисала вниз. Чёрное атласное платье лишь оттеняло общую бледность кожи и синеву кровоподтёков. Слишком взрослый взгляд был слишком мрачным и суровым. В нём полыхала такая ненависть, что становилось не по себе. А девочка, она же я, она же четырёхлетняя Мириам Одиум, клялась себе, что отомстит. Просто потому, что подобное прощать нельзя. Такие мрази не имеют права жить. Я в этом была совершенно уверена.