Don't knock in their minds

      С первыми лучами утреннего солнца Уилсон собрал небольшой рюкзак и, по своему обыкновению, отправился на поиски еды и материалов для лагеря. Чего только не было в этом несуразном мире, созданном Максвеллом. От невиданных чудищ до межпространственных порталов. Но прошлой ночью, в спешке добираясь до лагеря, Уилсон заметил кого-то необычного. Необычного в том смысле, что этот кто-то отличался своей нормальностью среди здешних обитателей. Незнакомец уверенно шагал в сумерках, сжимая в руке подсвечник. Уилсон на мгновение испугался, что видит самого себя, ведь давно отчаялся найти в этом игрушечном мире других людей, но сгорбленная фигура и растрепанные волосы никак не могли принадлежать статному ученому. А догорающий факел не позволил кинуться навстречу неизвестному. Как бы то ни было, Уилсон решил, что во время следующей вылазки нужно будет исследовать тот кусочек леса, где он видел ночного прохожего.       Забредя в еще неизвестную ему часть леса, Уилсон удивительно быстро наткнулся на старенький дом. Он не был похож на сарайчики, которые обычно строят свиньи. Здание выглядело довольно громоздким и давно заброшенным. Явно простояло здесь не одно десятилетие. Обойдя его вокруг, ученый все-таки решил постучаться во входную дверь. С минуту ничего не происходило. И Уилсон только сейчас, прислушиваясь к дому, осознал, как здесь тихо. Лес всегда говорит множеством голосов своих обитателей. Но в этой части леса стояла мертвая тишина, разбавляемая лишь странным треском и завываниями. Уилсон сделал шаг назад, оглядывая второй этаж. Загорелся тусклый свет, следовательно, дом жилой. После чего за дверью послышалось быстрое шарканье. Ученый выпрямился, вцепившись в лямки рюкзака. Нужно быть готовым к побегу в том случае, если жильцы окажутся не слишком гостеприимными. Но каково было удивление Уилсона, когда на пороге оказался невысокий паренек с торчащими во все стороны вихрями рыжих волос. - Кто там? – вопрошал хозяин дома, приподняв свою рыжую голову (Уилсон был несколько выше). - Доброе утро, — поприветствовал ученый с нечаянно вопросительной интонацией. Он никак не мог скрыть свое удивление. В то время как лицо рыжеволосого оставалось хмурым и уставшим. – Эм… Это ваш дом? – спросил Уилсон, не придумав лучшей завязки для разговора. Собеседник кивнул и отвел взгляд. Ученый разглядывал болезненно-бледное лицо, залегающие под глазами тени и восхитительные огненно-рыжие волосы. Еще эта ночная рубашка и полосатый шарфик делали собеседника похожим на потерявшегося персонажа из какой-то грустной сказки. - Хотите чаю? – скорее всего, этот вопрос был задан из вежливости, и по виду паренька нельзя сказать, что тот очень хотел видеть у себя в доме какого-то незнакомца в такую рань, но внутри Уилсона боролись приличие и безумное желание узнать, откуда здесь этот человек. И натура познающего мир ученого победила.       Внутри дом выглядел немногим лучше, чем снаружи. Пожелтевшие обои, грязные, скрипучие полы и годовой запас сухих листьев в каждом углу. Но, живущему в шалаше Уилсону, грех жаловаться. Пройдя вместе с хозяином дома несколько комнат, в которых несложно заблудиться, интерес к личности рыжего парня вырос раза в два. В окружающей обстановке можно было встретить разнообразные измерительные приборы, чертежи, беспорядочные записи на пыльной бумаге и всевозможные чучела зверей и птиц. А книги… как же он соскучился по книгам. Все это навевало приятные воспоминания о собственной лаборатории, и только его воспитание не давало прямо сейчас сорваться с места, чтобы с восторгом все осмотреть, ощупать, полистать. Особенно ему понравилась комната, увешенная пластинками срезов разных деревьев с четкими полосками годичных колец. - Чем вы занимаетесь? – по приходу на кухню нетерпеливо поинтересовался Уилсон. - Я миролог, — просто ответил парень, доставая из ящика маленький жестяной чайник. – Изучаю мир вокруг себя, – в тихой речи рыжеволосого можно было различить забавный акцент. - Значит тоже отдаете всего себя науке? – Уилсон подошел к небольшому столику, рассматривая извитые трещинки в древесине. - Уже не так, как прежде. В последнее время здоровье подводит, — Уилсон проследил за дрожащей рукой собеседника, что негласно подтверждало его слова. – Вы тоже занимаетесь наукой? - Да. - Что изучаете? – из-за столкновения двух аналитически слаженных умов, их мирный диалог больше напоминал собеседование. - Все, можно сказать, но раньше я больше уделял внимание химии и прикладной физике, — отвечал Уилсон, а хозяин дома, поставив воду на огонь, облокотился о кухонную тумбу, внимательно слушая. - А что же теперь? - Теперь я здесь, — неопределенно ответил ученый с некоторой грустью. Рыжий не понял, что имел в виду парень напротив и ожидал какого-то продолжения, но Уилсон, спохватившись, сменил тему. – Прошу прощения за мои манеры, слишком долго не говорил с людьми и совсем забыл о необходимости представиться. Мое имя Уилсон Персиваль Хиггсбери, а вы?.. - О… это не так важно, - уклончиво ответил парень, тут же отворачиваясь и гремя столовыми приборами. Уилсона это смутило, но нужно уважать чужой выбор, хотя недоверие неприятно кольнуло в груди. А жилец с ужасом подумал, что необходимо как можно скорее найти дневник. Он не мог вспомнить собственного имени.       За чашкой несладкого чая Уилсон пытался разузнать у хозяина дома что-нибудь о Максвелле и об этом мире в целом, но рыжий только непонимающе смотрел на него и утверждал, что живет в этом доме, сколько себя помнит.       Это было очень странно и наталкивало на мысль, что Максвелл просто завез обманутого ученого в необитаемую глушь.       Озадаченный Хиггсбери хотел было поблагодарить хозяина за чай и с явной неохотой отправиться дальше в путь, но рыжий предложил показать ему дом. Вспомнив о переполненных интересными вещами комнатах, ученый не смог отказаться. Рыжий паренек, скорее всего, тоже давно не контактировал с людьми, поскольку его искреннее желание общаться довольно легко спутать с вынужденной вежливостью, намекающей на «уходите поскорее, мне и без вас хорошо».       Уилсон все больше убеждался в обратном. Этот миролог был замечательным собеседником, несмотря на нервную дерганность и порой чересчур пессимистичные высказывания (Уилсон и сам порой напоминал пессимиста своей прямотой). Особенно жилец повеселел, услышав, как Уилсон называет некоторых представителей флоры и фауны. - А этот? – указывая на очередной рисунок, спрашивал рыжий. - Енотокот, — уверенно отвечал Уилсон, вызывая очередной смешок. - А этот? – словно ребенок продолжал парень. - Я отказываюсь отвечать, — с деланно обиженной интонацией отрезал Уилсон. – Твоя латынь звучит еще более несуразно, — они незаметно перешли на ты. - И правда, «драконья муха» звучит куда более литературно, чем musca dracona, — саркастично парировал миролог. - Никогда не понимал надобности латыни. Язык-то давно мертвый. - Не мертвее нас с тобой, — непонятно к чему ответил рыжий, перелистывая самодельную энциклопедию.       Хиггсбери уселся на бордовую оттоманку, вытягивая ноги. Миролог остался стоять у столика, листая какие-то бумаги и щурясь. Ученый осторожно приподнял покрывало, которое прятало на диванчике очередную гору книг, и украдкой взглянул на хозяина дома. Тот, судя по всему, пытался разобрать свой почерк (а он был поистине ужасен). В комнате стало очень тихо. Где-то за окном скрипнуло сухое дерево. А Уилсон, не отрываясь, разглядывал свое рыжее спасение от одиночества.       Уилсон не считал. Страшно было считать. Сколько он находится в этом мире? И как долго ему еще сходить с ума? Именно поэтому парень изо всех сил цеплялся за этот ветхий островок. За домик, что посчастливилось встретить среди априори необитаемого леса. И, может этот болезненно-бледный миролог, что не говорит своего имени, станет спасением молодого ученого от хищного мира и безжалостного одиночества. - Как же мне тебя называть? – нарушил благоговейную тишину Уилсон, сам того не заметив. Паренек в ночной рубашке встрепенулся, и прекрасная сосредоточенность вновь сменилась излишней дерганностью. – Может, Хэмфри? - Хэмфри?* - Единственный ирландский ученый, которого я смог вспомнить, - все так же задумчиво проговорил Уилсон, смотря в одну точку. – Да еще и твой акцент… - Ирландский? – ухватился парень за нужное слово. – Фу, что за банальные стереотипы? – говорил он, еле сдерживая улыбку. - Своего имени ты не хочешь говорить, так что… — после этих слов веселость рыжего сменилась резкой головной болью. Он что-то забыл. Скоро ночь. Нужно продолжать поиски. – Все хорошо? – обеспокоенно спросил Уилсон. Кажется, болезнь снова дает видимые глазу признаки. Немного пошатываясь, рыжий дошел до старой оттоманки и упал рядом с насторожившимся ученым. - Да-да.       Вдох-выдох. - Просто нервы, — прикрыв глаза, ответил хозяин. Когда Уилсон успел решить, что тот задремал, то рыжий вновь подал голос. – Жилец. - Что? - Можешь звать меня Жилец, - взглянул рыжий на ученого. Они сидели так близко, что Уилсон мог видеть мелкую паутинку капилляров в усталых глазах собеседника. – Этот дом – мое наследство. Моя крепость. Моя научная станция. Все что у меня осталось – это дом, а я — все что осталось у него. Я Жилец.       После грустной речи, теперь уже не безымянного миролога, Уилсон, переполненный сочувствием и вдохновением, вскочил с насиженного места. - Господин миролог, что зовет себя Жильцом, - официально и самую малость наигранно произнес ученый. – Позволь мне спасти тебя от этого ужасного бремени одиночества.       «И спастись самому» - закончил про себя Уилсон, протягивая вперед руку.       Рыжий в недоумении уставился на ученого, с которым знаком какие-то жалкие часы, а тот уже готов его «спасать». Взгляд скользнул по протянутой руке к манящей ладони. Проживший всю жизнь вдали от людского общества, и доверяя все мысли только старому дневнику, Жилец от чего-то не мог не довериться этому взвинченному ученому, который неожиданно свалился на него этим утром.       Через пару мгновений слабую ручку Жильца сжимал в своей теплой ладони Уилсон Хиггсбери, что назвал себя спасителем.       Однако безжалостная реальность не давала забыться надолго. Жилец дал свое согласие, но как скоро Уилсон узнает о его психических расстройствах и захочет сбежать? Но как же он не хотел об этом сейчас думать. Рыжий никак не мог насытиться общением со своим гостем. Они говорили, говорили и говорили, пока голос не начинал садиться. Они обедали, ведя беседу о литературе, сидели в кабинете, обсуждая вопросы жизни и смерти, и существует ли одно без другого, неспешно гуляли по дому, говоря о жестокости одиночества.       После, уже засыпая в своей кровати, Жилец не переставал думать о человеке, что лежит сейчас на диване в соседней комнате и о том, сколько же всего нужно с ним обсудить. Впервые за долгое время миролог заснул со спокойными мыслями.       За два часа до рассвета биологические часы Жильца напомнили, что у него еще есть кое-какие обязанности. Точно, нужно проверить дом. А тот вновь начинал жить своей жизнью, впуская в себя разносортную нечисть, в которую миролог твердо отказывался верить, виня во всем свою нездоровую голову. - Да, все это плод моего воображения, — произнес парень, тяжело, словно старик, поднимаясь с теплой кровати. Глаза слипались и болели, но Жилец все равно зажег свечу и отправился осматривать дом. На цыпочках пройдя в соседнюю комнату, он посмотрел на спящего Уилсона.       «Значит, не приснилось» — с облегчением подумал он.       Рыжий долго смотрел, а потом и вовсе уселся у старой оттоманки, поставив рядышком подсвечник. Силуэт ученого в неярком свету восхищал неизбалованного миролога. Он находил прекрасным эти острые черты лица и аристократическую бледность. Именно аристократическую, Жилец и сам был чересчур бледным, но явно из-за своей болезненности. А Уилсон был… - Прекрасен, — мечтательно выдохнул миролог, после чего дернулся от шума наверху. Он знает, что это всего лишь болезнь проверяет его стойкость, подкидывая новые образы. Но он должен проверить. – Не уходи. Пожалуйста, не уходи, – нерешительно шагая в другую комнату, молил спящего ученого Жилец, словно тот мог исчезнуть в любую секунду.       Повозиться с проводкой в одной комнате, вкрутить лампочку в другой, подняться по скрипучей лестнице, спрятаться в шкафу от зловещих шепотков за спиной. Все это напоминало игру, которая постепенно сводит с ума. Но Жилец привык к этим предрассветным пряткам с сюрпризами собственного сознания. От гостей из его головы.       Как же он устал. Хотелось все бросить, но нельзя. Нельзя. Почему же? Что он забыл? Казалось, голова вот-вот взорвется, подсознание трубило тревогу. Прижимая колени к груди, миролог часто задышал, пытаясь успокоиться, а потом послышались глухие прыжки в унисон с мерными перекатами скрипучего колесика. В комнату наконец явилась всегдашняя гостья, без нее никак. Она искала его. Жилец все еще сидел в шкафу, сквозь щелочку разглядывая свое видение.       Но привычный порядок вещей нарушился, когда помимо них двоих появился кто-то еще. На пороге стоял Уилсон, сонный и лохматый. Рыжий с отчаянием подумал, что лучше бы в эту комнату вплыла очередная нездоровая галлюцинация, чем он. Удрученно возведя глаза к потолку небольшого шкафчика, Жилец пытался придумать, как объяснить свое блуждание по дому и сидение в тесном шкафу. Как сказать, что такое случается и при этом не выглядеть психом.       Однако этого делать не пришлось, потому что, как мог видеть Жилец из своего укрытия, ученый шарахнулся от испуга и, недолго думая, схватил близстоящий табурет, замахиваясь им на ночную гостью. Табурет с треском разлетелся на куски, а хромая кукла накренилась, издав жалобный скрип, и буквально растаяла в полумраке комнаты.       Уилсон пытался привести в норму дыхание, эта кукла его не на шутку напугала, когда услышал всхлипы из угла комнатки, где стоял потертый шкаф. Он подкрался к подозрительному предмету мебели, но сразу отбросил осторожную медлительность, обнаружив внутри своего рыжего приятеля. Тот плакал, закрыв обеими руками рот, безрезультатно пытаясь заглушить частые всхлипы. За окном показались первые лучи рассвета. Хиггсбери был шокирован происходящим и прибывал в некой растерянности. Но как бы то ни было, он первым делом решил вытащить из пыльного шкафа своего друга. Тот безвольной куклой сполз на пол, не прекращая дрожать. - Эй, Жилец, - тихонько позвал Уилсон, и миролог боязливо поднял на него заплаканные глаза. - Прости, - сипло произнес рыжий. – Я думал они только в голове. Ненастоящие. Если бы я знал… Где же мой дневник? Что произошло? – сбивчиво продолжал говорить Жилец, схватив ученого за плечи.       В ответ на миролога смотрели всегда умные глаза, которые решительно ничего не понимали в данный момент. Рыжий разочарованно отпустил Уилсона, обессиленно уронив руки на холодный пол. И без того сутулый парень сгорбился еще сильнее, желая провалиться сквозь землю, только бы его не видели таким ненормальным.       Уилсон все еще молчал, когда положил свои ладони поверх чужих. Жилец дернулся, но головы не поднял, пристально смотря в грязный пол. Хиггсбери прошелся ладонями по напряженным мышцам совсем худых рук, оглаживая и успокаивая, после чего притянул к себе податливое тело и обнял.       Жилец немного расслабился, уткнувшись в теплое плечо, а его уставшее сознание, словно получив разрешение, погрузилось в сон.