***
Мужчина нервно ходит взад-вперед по комнате, сцепив за спиной руки. Небольшое помещение больше похоже на тюремную камеру, чем на зал переговоров: темные стены с потрескавшейся кое-где краской, грязный плиточный пол и минимальное количество мебели: длинный деревянный стол, покрытый лаком, и старые деревянные стулья. Выбивается из интерьера только шикарное кресло, обтянутое, похоже, натуральной кожей. Занимает его никто иной, как Альма Койн, президент тринадцатого дистрикта. Взгляд мужчины направлен на пол, губы безмолвно шевелятся. Его длинная светлая челка падает прямо на глаза, но он не обращает на это внимание. Белый костюм с гербом Панема на груди кое-где порван, испачкан, но при этом не теряет своего великолепия. Плутарх, как и некоторые присутствующие в этом зале, успел вовремя вылететь из Капитолия, прихватив с собой необходимые вещи. О том, что произошло на Играх во время его отсутствия, стало известно только тогда, когда он приземлился в тринадцатом дистрикте. Но еще больше его поразило полнейшее безучастие главных лиц в спасательной операции, являющейся одним из этапов революции. Вернее, не так: правительство изменило свое решение, наплевав на договор; они выбрали не того человека, который должен был стать символом предстоящей борьбы, эдаким героем в глазах людей. Они выбрали не того. — Дорогой Плутарх, — невозмутимо обращается к нему президент Койн, — может, вы уже присядете и перестанете мелькать у нас перед глазами? Мужчина переводит туманный взгляд на нее, будто только что очнулся. От него исходит волна злобы, направленная, безусловно, на Койн. Плутарх подходит к столу и облокачивается на него локтями, сблизившись с президентом лицом. — Дорогая Альма, — называет он женщину по имени, подражая ее издевательскому тону и растягивая губы в кривой улыбке, — может, вы перестанете нарушать данное вами слово и хоть раз прислушаетесь к чужому мнению?! — его голос срывается на крик. Без того красное лицо приобретает сливовый оттенок. Как ни странно, президент ничуть не смущается. Она предвидела такую реакцию с его стороны, поэтому была во всеоружии. Неожиданно для всех Альма улыбается, демонстрируя безупречные зубы, от чего Плутарх передергивается, словно на него вылили ушат помоев. В ее глазах видны пляшущие чертики, так смотрит огромный кот на беззащитную мышь. — Плутарх, а разве мы нарушили слово? Напротив, мы его выполнили, а вы оказались еще чем-то недовольны, — продолжая источать яд, произносит она. Поднявшись со стула, повторяет поведение собеседника: приближается к Плутарху почти вплотную. — Мы вытащили с Голодных игр символ революции и гарантируем ему защиту и покровительство. Именно об этом было написано в договоре. — Вы оставили Китнисс Эвердин на арене! — перебивает ее Хэвенсби, гневно взмахивая руками. — Она — наша главная цель! Сойка-пересмешница, символ революции!.. — Нет, вы не поняли, — сохраняя ледяное спокойствие, прерывает Койн, — Китнисс Эвердин — ваша цель. Мы выбрали другого человека, который мастерски умеет управлять толпой. У паренька природный дар. Его ораторское искусство нам очень пригодится, к тому же, его можно контролировать. Он будет хорошим исполнителем… Ее отвлекает распахнувшаяся дверь. Ковыляющей походкой в зал входит Хеймитч, на этот раз абсолютно трезвый. Его светлый костюм с гербом Панема — точь-в-точь как у Плутарха — заменен на черную робу, униформу тринадцатого дистрикта. Длинные светлые волосы взъерошены, губы сжаты. Он прибыл на несколько часов ранее Хевенсби, поэтому полностью владеет информацией. Безусловно, он в ярости, как и его приятель, но не показывает своей злобы. Он обводит взглядом присутствующих, замечает красного от злости Плутарха и решает отвлечь Койн, пока дело не дошло до драки. — Как прошла спасательная операция? — Отлично, впрочем, как всегда, — заявляет Койн, откинувшись на спинку кресла. — Он сейчас находится в лечебном блоке, проходит курс восстановления. Времени было катастрофически мало, но мы уложились. Сразу после нас прилетел планолет из Капитолия, но я не думаю, что нас успели засечь. Скоро мы сможем исполнить задуманное, Пит Мелларк уже пришел в себя. — Да, знаю. Я только что беседовал с ним. Похоже, он готов с нами сотрудничать. — Вот и отлично, — удовлетворенно произносит президент. — А вам, — она переводит взгляд на Плутарха, — я советую впредь обдумывать свои слова. Помните, вы в тринадцатом дистрикте чужой и находитесь здесь только с моего позволения. С этими словами Койн встает, собирает со стола бумаги, исписанные мелким некрасивым почерком, и выходит из зала, громко хлопнув дверью. За ней поднимаются остальные жители тринадцатого дистрикта и покидают помещение. Остаются только Хеймитч и Плутарх. Тот шумно вздыхает и присаживается на стул. Промокнув салфеткой лоб, Хэвенсби издает стон и прижимает руку ко лбу. Хеймитч присаживается рядом и утешительно хлопает его по плечу. — Знаешь, это дамочка в чем-то права, — начинает он охрипшим голосом, — Пит Мелларк — способный юноша, и я уверен, он нам поможет с революцией. Что же касается Китнисс… Безусловно, она была бы хорошим лидером, и, я уверен, довела бы дело до конца, но, по-моему, она не по вкусу Койн. Возможно, она чувствует в Сойке угрозу ее безграничной власти. Все-таки всем здесь управляет президент, и мы не можем помешать ее планам. Я тебе гарантирую одно: мы спасем Китнисс, даже если придется пожертвовать собой. По крайней мере, это один из пунктов договора Пита, по которому он согласен стать символом. — Он уже успел составить договор? — удивленно спрашивает Плутарх, его потухшие глаза вновь загораются. — Быстрый парень. — Это его первые слова, — усмехается Хеймитч, на мгновение задумавшись, — удивляюсь, как он сам не полез на Койн с кулаками, впрочем, еще не вечер. Впервые за целый день Плутарх искренне улыбается, представив себе обозленную до крайности Койн. После минутного колебания Хеймитч встает и покидает комнату, оставляя приятеля наедине со своими мыслями.***
Видения Голодных игр одолевают меня, заставляя во сне кричать от ужаса. События в подсознании искажены, и мне приходится наблюдать жуткие игры фантазии, переживать самые худшие страхи. Сейчас мне кажется, что я снова оказалась на арене, бреду по пустыне в поисках воды под слепящим солнцем, пытаясь скрыться от сухого горячего ветра. Впереди простираются просторы, вокруг ничего нет, кроме песчаных гор. Сзади идет Пит, и я время от времени оборачиваюсь, чтобы посмотреть на него. Наверняка он считает, что я сошла с ума, иначе почему постоянно успокаивает меня своей улыбкой, заверяет в своей безопасности?.. Ощущение тревоги не покидает меня, напротив, я почему-то все явственней ощущаю страх, будто кто-то подпитывает им меня изнутри. Позволяю Питу обогнать себя, чтобы было удобнее следить за ним, словно за маленьким ребенком. Он насвистывает какой-то легкий мотив, переносящий меня домой, к своей семье. Пробуждаются хорошие воспоминания, и я, закрыв глаза, блаженно улыбаюсь. Внезапно мелодия стихает. Полная плохих предчувствий, я распахиваю глаза: Пита нигде нет. Крик застревает в горле, изо рта вырывается только хрип. Как бешеная, я начинаю носиться по пустыне, поднимая ногами песок, но Пит словно в воду канул. Вне себя от ярости, я топаю ногой, слезу застилают мне глаза, и ощущаю небольшую вибрацию, будто песок подо мной сползает куда-то вниз, в обрыв. Испугавшись, что я вот-вот провалюсь, с ужасом отскакиваю и наблюдаю не менее чудовищную картину: перед моими глазами появляется ущелье, неизвестно как образовавшееся посреди пустыни. Это все подстроил Капитолий, не иначе. Размазывая кулаком по лицу слезы, я собираюсь с духом и осторожно заглядываю вниз. На прохладных камнях в самой глубине лежит Пит, странно вывернув руки. Мне становится дурно, мурашки ползут по спине, но в голове крутится глупая мысль: «Может, он все-таки жив?». Но в опровержение моим надеждам под телом начинает разливаться лужа крови темно-бордового цвета. Не удержавшись на ногах, я падаю на песок и тут же начинаю безумно хохотать, одновременно заливаясь плачем. «Он умер! Он умер!» — кричу я, задыхаясь. Вою, словно побитая собака, стуча от злости руками по земле. Его больше нет рядом со мной… Выход есть только один. Поднимаюсь с колен, отряхиваю пыльную одежду, поднимаю напоследок глаза вверх, представляя, что гляжу прямо в лицо президента Сноу, улыбаюсь и прыгаю прямо в бездну, вслед за Питом. Я лечу очень долго, задевая ногами выступающие камни. Вижу пугающую темноту, и поэтому закрываю глаза, чувствую удар. Это конец. Я открываю глаза и жадно вдыхаю воздух, словно долгое время плыла под водой. Натыкаюсь на непривычную обстановку: взгляд упирается в светлый потолок, висящий довольно низко. «Снова приснился кошмар», — я облегченно вздыхаю и моргаю несколько раз. Видение не исчезает, напротив, оно раскрывается, являя мне свою сущность. Я нахожусь в странном помещении, больше всего похожем на больничную палату. Только сейчас замечаю, что от моего тела отходит несметное количество каких-то проводов, трубочек, подсоединенных к стоящему рядом компьютеру. Пытаюсь освободиться от этого плена, но пошевелить рукой мне не удается. Доля секунды понадобилась мне, чтобы понять, что мои конечности привязаны к жесткой кровати, на которой лежу. Я действительно в плену, выбраться из которого не представляется возможным: руки и ноги сцеплены толстыми, похоже, кожаными ремнями. От злости и осознания безысходности своего положения я подпрыгиваю на кровати, великолепно понимая, что мне это никоим образом не поможет. Неожиданно мне удается немного приподняться, и я разглядываю помещение. Довольно узкая комната без окон с массивной железной дверью. Стены выкрашены в белую краску, кое-где облезшую от времени. Кроме кровати и огромного аппарата, стоящего рядом, никакой мебели нет. Под потолком на проводах качается тусклая лампочка, грозящая вот-вот перегореть. Я что, в тюрьме? Внезапная мысль посещает мою голову, по телу ползут мурашки. Во время Голодных игр я взорвала арену, превратив ее в пепелище, бросила вызов всей системе Панема и теперь расплачиваюсь за это. Лучше бы я умерла сразу, от удара током, чем сейчас находилась бы здесь, в самом сердце Капитолия. Лучше бы я умерла…