Другая реальность

      Как люди ощущают течение времени? Для большинства населения планеты одна минута, к примеру, проходит очень быстро, чаще всего не принося особых изменений в происходящее вокруг. Однако бывают такие ситуации, когда одна доля часа проходит так томительно, что многие сравнивают ее с вечностью. Это чувствую я сейчас, пребывая в заключении. Секунды провождения здесь тянутся необыкновенно долго и мучительно, и мне думается, что время остановилось навсегда, и ничто не напомнит о его существовании. Меня окружает только пугающая неизвестность, никакой информации извне я не получаю, поэтому не могу с точностью ответить, какое сейчас число, день за окном или ночь. По ощущениям, я нахожусь здесь около пяти часов, хотя даже не смею гадать, как много я провела в этой комнате без сознания. Единственное, что меня волнует — сколько мне еще осталось жить. «Тик-так, тик-так», — я вспоминаю слова Вайрез и раскрываю еще одно их значение: самое важное — время.       Мое тело постепенно сковывают невидимые путы страха. Дрожь быстро распространяется по телу от макушки головы до кончиков пальцев, мне становится не по себе. К этим ощущениям я уже должна привыкнуть, ведь очень часто я переживаю их в своих кошмарах, которые последний год являют мне один и тот же сон: участие в Голодных играх и смерти людей, которые пострадали от меня, от моих рук. Очень часто мне снится, что меня преследуют души мертвых людей, требуя кровавой расплаты. Находясь здесь, начинаю понимать природу человеческого страха: он зарождается в нас самих от мыслей, фантазий. Ничто не может так сильно испугать, как создаваемый в сознании образ, от которого сердце неимоверно сильно бьется, грозясь вырваться из груди, и волосы встают дыбом.       Компьютер около кровати начинает издавать странные короткие звуки, похожие на писк летучих мышей, словно отсчитывая последние секунды моей жизни, и я вздрагиваю от неожиданности. Пока ничего не происходит, а звуки постепенно утихают. Немного успокоившись, я погружаюсь в раздумья. Мысли в моей голове бурлят, как закипающая вода в котле, и каждая страшнее предыдущей. Мне представляется моя семья, — мама и сестра Прим — а также Гейл. Человек, которого я знаю с детства и которому доверяю так же, как себе. Что с ними стало после тех игр? На арене не было времени размышлять, какие наказания понесут близкие мне люди, если я нарушу планы Капитолия, не умру во время битвы. Сама того не желая, представляю леденящие душу сцены их казни. Скорее всего, их лишат жизни на главной площади, напротив Дома Правосудия. Вытащат из домов всех людей дистрикта, чтобы напомнить им, что бывает с семьями мятежников. Я будто слышу нечеловеческие крики моей сестры, и от этого у меня перехватывает дыхание, словно пронзили мечом меня, а не ее.       Всех моих родных и близких убьют, я уверена в этом. Может, они уже мертвы, и от этих мыслей у меня начинает сильно болеть голова, будто раскалываясь на две половинки. На Голодных Играх я не думала о последствиях моего неповиновения, просто хотела отомстить президенту Сноу, заставить его ощутить то, что всю жизнь чувствовала я, когда осознавала, что моим мечтам о спокойствии в дистриктах не суждено сбыться. Теперь же я расплачиваюсь за свой эгоизм, следовало подумать о семье, как можно раньше сбежать от союзников на играх и достойно умереть на арене, как хотел Сноу. Цена моей жизни непомерно высока — она стоит жизней тех людей, которых я убила, и тех, кто умер из-за меня.       Пытаюсь заплакать, снять таким образом напряжение, что давит у меня в груди, но ничего не выходит — слез больше не осталось. Закричать тоже не выходит — из горла вырывается только глухой хрип. Воспаленные глаза приносят невыносимую боль , тело содрогается от холода, царящего в помещении, а конечности медленно немеют от передавливания сосудов ремнями. Мне остается только терпеть и ждать своего часа, другого выхода нет.       Положив голову на кровать, я расслабляюсь и пытаюсь хоть немного поспать — сил совсем не осталось. Стараюсь забыть о том, что нахожусь вне стен родного дистрикта, в плену Капитолия. В коридоре раздаются тихие шаги, и я тут же поворачиваю голову к двери. Звук становится все отчетливей, и вскоре я чувствую, что неизвестный остановился около входа в мой отсек. Мне становится тревожно, дыхание становится быстрым и глубоким, сердцебиение учащается. Кто-то роняет ключи на пол, и я понимаю, что этот кто-то пришел именно ко мне. За стеной слышатся еще шаги, очевидно, посетитель у меня не один. Словно зачарованная, я смотрю на дверь, мысленно пытаясь запереть ее, защитить себя. Не получается — замок тихо проворачивается, открывая вход внутрь. Почти не контролируя себя от страха, зажмуриваюсь и отворачиваюсь на мгновение к стене, когда яркий свет из коридора проникает в темное, мрачное помещение, от чего кажется, что снаружи находится совсем другой, непривычно красочный мир.       В комнату входят, чеканя шаг, три миротворца в белых защитных костюмах. Шествие замыкает невысокий мужчина в белом халате. Поправив рукой темные взъерошенные волосы, он достает из кармана хлопковую маску и надевает ее на лицо. Разложив медицинские инструменты на специальном подносе, он приближается к моей кровати, кивает стоящим позади миротворцам, и те выходят в коридор. Не в силах отвести взгляд, наблюдаю за его действиями, ощущая все больше нарастающий страх. Врач, надев перчатки, приступает к осмотру, ощупывая мое тело и проверяя различные реакции организма. — Вы развяжете меня? — задаю я вопрос будто не своим, чужим грубым голосом, в глубине души надеясь, что именно это он и намеревается сделать. — Вы освободите меня? — мои вопросы доктор оставляет без внимания, продолжая осмотр. Сделав заметку в блокноте, он заглядывает в коридор, приглашая миротворцев войти. Я продолжаю наблюдать за его действиями, он поворачивается к вошедшим и что-то мычит, при этом яростно жестикулируя. Безгласый — догадываюсь я и понимаю, что он один из слуг президента Сноу. Один из них отвечает ему тихим, глухим голосом, я не разбираю слов. Мужчина кивает и вновь переключает внимание на меня, подходя ближе. Найдя крепления ремней на кровати, он наклоняется надо мной, отключает от аппарата, выдергивая иглы с проводами, ведущими к компьютеру, и освобождает меня от оков, расстегивая необыкновенно тяжелые кожаные ремни. Выполнив свое дело, он направляется к выходу из комнаты, на ходу снимая халат и бросая маску на пол.       В помещении остаются только миротворцы и я. Смотря на них, как кролик на удава, медленно сажусь на кровати, разминая затекшие ноги и руки. Мышцы тела отзываются неприятной болью, но я терплю, чтобы не выглядеть слабой перед охранниками. Следы от ремней фиолетовыми пятнами выделяются на мертвенно-белой коже. Один из миротворцев пальцем указывает мне вглубь коридора, приказывая идти. Приходится подчиниться, спорить с ними бесполезно. Встаю на ноги и тут же ощущаю сильнейшее головокружение, отзывающееся тупой болью в висках, колени невольно подгибаются, и я тут же падаю на пол, стукнувшись головой о край железной кровати. Никто не пытается мне помочь, и я беспомощно лежу на холодном бетонном полу, пытаясь подняться. Через некоторое время, приложив немыслимые для меня усилия, я твердо стою и даже пытаюсь передвигаться самостоятельно. Стражники расступаются, пропуская вперед. Что ждет меня снаружи? Куда ведут эти коридоры? Совсем скоро я узнаю ответы на эти вопросы, даже несмотря на то, хочу я этого или нет.       Неуверенно выхожу из помещения и слышу за спиной громкий хлопок — закрылась дверь. Один из миротворцев выходит вперед, я следую в центре, двое позади. Меня все еще покачивает, но чувствую себя намного лучше. Чувствую себя беспомощно в тонкой больничной рубашке, края которой едва прикрывают колени. Вновь дрожу, но на этот раз не от страха, а от холода, который проникает из отверстий в потолке, выходящих в вентиляцию. Босые ноги крайне чувствительны, и я каждый раз ощущаю режущую боль, когда наступаю на куски старой штукатурки, осыпающейся со стен. Здание похоже на морг и на тюрьму одновременно: та же мрачная обстановка, зверский холод и вертикальные решетки на маленьких окнах под потолком. Заглянуть туда и обозреть вид не представляется возможным. Яркие лампы освещают каждый сантиметр, при этом ослепляя, как отражение солнца в снежных сугробах; петляющие, напоминающие лабиринт коридоры, заводят все глубже и глубже; на каждом повороте встречаются массивные железные двери без надписей, точь-в-точь такие, как в комнате, где я находилась.       Неужели там тоже лежат люди? Дикая мысль возникает в голове, может, стоит закричать, позвать на помощь? Но я быстро ее отметаю, так как вспоминаю ремни на кровати и замечаю, что замок открывается только с внешней стороны. Быть может, там лежат другие трибуты, вдруг там Пит? Пытаюсь незаметно прижаться к стороне коридора, ведущего к первой попавшейся двери, но тут я замечаю резкий поворот налево, и миротворцы, схватив меня локти, пихают вперед, и я едва удерживаю равновесие. Впереди видна совсем другая, непохожая на остальные дверь. Ручка ее самая обычная, замков нет. Сразу понимаю, что это выход наружу, поэтому прибавляю шаг, стараясь как можно раньше покинуть это здание. Что ждет меня снаружи? Внезапная догадка приходит в голову: возможно, меня ведут на казнь. Все равно остается неясно, почему Капитолий забрал меня с арены, можно же было просто там меня уничтожить, взорвать, растереть в порошок и продемонстрировать это на всех экранах Панема. Он хочет лично убить меня? Для этого он устроил бы незабываемое представление, но стал бы марать руки? Пока я раздумываю, миротворец сзади протягивает руку, нажимает на ручку двери, а затем толкает меня в спину. То, что я вижу, не передать словами. Я нахожусь, похоже, в разрушенной части города, которую еще не обустроили после войны дистриктов больше полувека назад. Повсюду лежат обломки сооружений, покрытые серой пылью, от которой начинается судорожный кашель. Оборачиваюсь и смотрю на дом, откуда меня только что вывели. Он выглядит гораздо целее своих собратьев, видно, что его реконструировали. Большинство окон смотрят на мир выбитыми стеклами, фундамент трещит по швам.       Чувствую толчок в плечо и поворачиваюсь. Только сейчас замечаю огромный серый грузовик, в высоту примерно в два раза больше человеческого роста, покрытый тем же едким порошком. Меня вплотную к нему подводят, и охранник распахивает задние двери. Внутри ничего не видно — царит пугающая темнота. Двое миротворцев хватают меня, и через секунду я оказываюсь на коленях внутри грузовика, такого же грязного, как снаружи. Рывком поднимаюсь на ноги и замечаю, как быстро затворяется дверь, блокируя меня в машине. Тонкая полоска света быстро исчезает, шлем миротворца пропадает из вида, наступает полнейшая тишина. Пытаюсь на ощупь найти стены, придвинуться к ним как можно ближе, но я заваливаюсь на спину: машина тронулась с места. Внутри совсем пусто, темно и так же холодно, как и на улице. Автомобиль ускоряется, я всем телом ощущаю малейшие ямы и камни на дорогах, перекатываясь с места на место, как мешок картошки. Наконец мне удается найти небольшую ручку в стене, я хватаюсь за нее и держусь все время поездки.       Примерно через час грузовик останавливается. Мне уже все равно, где я нахожусь, уверена, что меня уже ничто не удивит. Становится чуть светлей — снаружи открывают дверь. Поднимаюсь и выхожу на улицу, в глаза бьет непривычно яркий свет. Трое миротворцев ждут меня снаружи и, протолкнув меня вперед, подводят к зданию, которое любого поразит своим великолепием и роскошью. Я сразу узнаю его, это дворец Капитолия.       Открываются двери, и меня вталкивают внутрь. Я спотыкаюсь о дорогие ковры, но сохраняю равновесие, продолжая идти вперед. На пути не видно ни одного человека, словно все вымерли. Плутая по бесконечным коридорам, мы останавливаемся напротив небольшого помещения, туалета, как мне кажется. Впустив меня внутрь, миротворцы занимают пост снаружи, я остаюсь одна. Осматриваюсь и нахожу на полке, прикрученной к стене, большой пакет. Наверное, его приготовили для меня. Вскрываю его резким движением, разодрав пополам, и на пол падают тяжелые черные ботинки. В пакете виднеется еще одежда. Нахожу костюм, очень похожий на униформу шахтера в родном дистрикте. Морщусь от неприятных воспоминаний и решаю одеться, избавиться от больничного одеяния. Старая ржавая сантехника с облупившейся краской вызывает только чувство отвращения, но делать нечего: приходится справлять нужду здесь.       Швырнув рубашку, напоминающую старую тряпку, в мусорное ведро, подхожу к раковине и смотрюсь в мутное зеркало, висящее над ней. Кошмарное зрелище, признаю я: оттуда на меня смотрит измотанная, усталая девушка с наливающимся синяком под левым глазом и посиневшими губами. Длинные темные волосы, ранее заплетенные в косу, сейчас сбиты в большие грязные колтуны. Отведя взгляд от собственного отражения, поворачиваю скрипящую ручку крана, и оттуда незамедлительно льется ржавая вода. Похоже, этим туалетом давно никто не пользовался. Зачерпнув в руки холодную воду, умываю лицо, смывая грязь и пот. Вид в зеркале значительно лучше, чем был, ледяная вода взбодрила и освежила меня. Еще раз осматриваю помещение, пытаясь найти хоть одно маленькое окошко, но не нахожу его. Собравшись с мыслями, толкаю дверь и выхожу в коридор.       Миротворцы все там же стоят и ждут, снова взяв меня под локти, они ведут по длинным коридорам, поднимаясь все выше и выше по винтовым лестницам. Наконец они останавливаются. Взгляд упирается в массивную дубовую дверь с искусно вырезанными на ней узорами. Приглядываюсь внимательней и понимаю, что узоры составляют определенную фигуру — герб Капитолия. Куда меня привели? Один из миротворцев распахивает дверь и отходит назад, освобождая мне дорогу. В нос сразу попадает одуряющий запах роз. Неприятные воспоминания оживают в голове, и я понимаю, что одну из таких белоснежных роз мне подарил президент Сноу. Несмело прохожу в зал и замираю на пороге — Кориолан Сноу сидит за большим резным столом, заставленным всевозможными яствами, и смотрит на меня в упор. На лице его расплывается довольная улыбка, будто он встретил давнего друга, а глаза светятся неописуемой яростью. — Мисс Эвердин, — звучит его слегка надтреснутый тихий голос, — прошу вас, проходите. Нам многое следует обсудить, — он встает из-за стола и грациозным движением отодвигает один из стульев, указывая на него.       Ноги будто приросли к полу, я не могу пошевелиться, сердцебиение зашкаливает. Поворачиваю голову и смотрю на дверь, она оказывается заперта. Пути отступления у меня нет, приходится подчиниться. Медленно шагаю к столу, смотря прямо в глаза своему злейшему врагу. Неуверенно присаживаюсь за стол, Сноу размещается напротив. — Президент Сноу, какая честь, — невольно вырывается у меня, а в душе снова закипает гнев. — Рад видеть вас в необычайном здравии, — с его лица не сходит довольная улыбка. Мне становится дурно. — Не желаете присоединиться к трапезе?       Обвожу взглядом угощения; здесь есть все, что только можно пожелать: куриные ножки в винном соусе, отбивные с молодым картофелем, запеченная рыба, разнообразные соусы и десерты. Желудок сводит судорогой. Оторвавшись взглядом от всевозможных блюд, перевожу взгляд на президента. Он себе не отказывает в удовольствии насладиться и едой, и видом поверженного врага, то есть меня. Медленными движениями, все так же смотря мне прямо в глаза, отправляет в рот один за другим куски жареной свинины. — Прошу вас, присоединяйтесь. Уверяю, вы еще нескоро сможете отведать эти восхитительные блюда. Возможно, никогда, — его глухой смех наполняет зал, проникая в мою душу. — Не желаете? Хорошо, заставлять вас я не намерен. Беседовать, как я понимаю, тоже не собираетесь? Интересно почему, ведь вы должны быть нам благодарны. — Благодарна? За что? — не выдерживаю я и срываюсь на крик. Президент еле заметно наклоняет голову набок и кладет кисти рук на стол. — Хотя бы за то, что не бросили вас умирать на взорванной вами, повторяю, вами, арене. Куда же делись ваши союзники? Они оставили вас, предпочли спасти других. Вы им абсолютно не нужны, — Сноу произносит каждое слово четко, будто разговаривая с ребенком. — Вы всего лишь жалкая девчонка, возомнившая себя символом несуществующей революции, — он поднимается и подвигается свое лицо, поросшее бородой, ближе ко мне. Чувствуется отдающий железом запах крови.       Мысли крутятся в голове, как ураган. Значит, я одна нахожусь сейчас в Капитолии. Спасли всех, кроме меня. Поникшая, я опускаю голову, по щекам катятся слезы. — Зачем вы это сделали? — задаю я вопросы, закрыв лицо руками. — Может, я простил вас, — Сноу произносит слова так, словно сам в них сомневаясь. — Правда, за любую ошибку приходится платить, — с улыбкой сообщает он, обнажая свои белые зубы. — Что вы имеете в виду? — я вскидываю голову и непонимающе смотрю в его холодные, злые глаза. — Лишь то, — слышу я его шепот, — что я отправил бомбардировщики в дистрикт двенадцать. Теперь он стерт с лица Земли, — слова, как нож, пронзают меня, и я долго осмысляю их, как кажется, вечность. — Нет, нет, нет! — кричу я и хватаю со стола нож. Замахнувшись, собираюсь полоснуть президента Сноу по его ухмыляющемуся лицу, но сзади кто-то перехватывает мою руку. Оборачиваюсь и вижу миротворца. — Уведите ее, — слышу я приказ Сноу, и в ту же секунду миротворец хватает меня за волосы и вытаскивает из-за стола. Появляется еще один, и они вдвоем тащат меня через весь зал к двери. Пытаюсь сопротивляться, но получаю резкий отпор. В коридоре слышу раскатистый смех Кориолана Сноу, эхом отдающийся в сознании. Передо мной закрывается дверь, и мир словно погружается во тьму.