Когда нам нечего сказать

      — Стайлз, как давно это началось? — Скотт прячет глаза, все еще ошеломленный. Очевидно, новость, подобная этой, может отравить сознание даже такого сильного парня, как мой лучший друг. Я молчу пару секунд, отчаянно напрягая ускользающее сознание. Наконец, воспоминания расплывчатыми картинками проникают в голову и образуют мучительно-сладкую логическую цепочку. То, что терзало меня месяцами, то, что заставляло смеяться и надрывать голос в криках, то, что убивало и воскрешало с рваной периодичностью — все всплывает у меня перед глазами.       Ответ вертится на кончике языка, отдавая ржавым привкусом, словно кто-то только что влил в меня целую пинту волчьей крови.       — Когда я чуть не отрезал ему руку, — выдыхаю, отгоняя от себя беспокойные мысли. Нет, Скотт не погонится за мной, охваченный бешенством. И он не будет в ярости рвать меня когтями. Он  даже не отрежет мою руку.       Скотт поворачивается, и впервые его глаза встречаются с моими. В них я читаю глубочайший ужас. «Так давно?» — кричит его голос в моей голове, — «Так долго? Ты так долго молчал?». Вины я не чувствую и встречаю его взгляд с холодным спокойствием.       Ты бы меня не понял, просто не смог бы понять.       Осуждение в глазах друга сжигает все внутри, но я не смею прервать зрительный контакт. Мы сверлим друг друга взглядами добрых тридцать секунд. Боль и недоумение Скотта переливаются через края его карих зрачков и передаются мне. Но я терплю, смотрю и терплю в полном молчании, понимая, что слова здесь неуместны. Наконец, друг сдается и опускает взгляд. Лоб многозначительно хмурится, я почти вижу, как мысли мечутся в его голове, пытаясь найти катарсис. Через какое-то время он поднимает голову, смотрит на меня и легонько кивает.       — Ты так быстро смирился? Я почти уязвлен, — говорю с кривой усмешкой. Неудачно пошутить в неудачное время — мое личное искусство.       — Мои слова ничего не изменят, так? Да и мы с тобой вроде как спешим, — его голос надрывается к концу фразы, но кулаки уже решительно сжаты. Путь назад отрезан для нас обоих. И для Дерека тоже. — Расскажи только то, что мне необходимо знать, Стайлз. Ни словом больше. Сладкие подробности оставь при себе.       — Тебе повезло, друг. Сладких подробностей там столько же, сколько волос на голове Дитона, — мы оба слабо усмехаемся. Я смотрю на Скотта в немой благодарности, не способный выразить чувства, которые, словно вихрь, завладели моей головой. Как иронично, что я теряю свою глупую болтливость в самые нужные моменты.       Скотт уже устроился поудобнее и приготовился слушать мой рассказ. Я же устало уселся напротив и на секунду спрятал лицо в ладонях. Воспоминания становились все ярче каждый раз, когда я к ним возвращался. Я будто заново чувствовал эту боль, эти смятение и разочарование. Одни образы сменялись другими, будто кто-то отматывал фильм моей жизни назад, к моменту, когда все перемешалось и превратилось в комок нервов, крови, слез и возбуждения. Когда абсолютно все полетело к чертям.