War of hearts

      Её идеально-гордый взгляд и редко-любезные слова, волосы, почти достающие до плеч, плавные изгибы рук, длинные костлявые пальцы, мягкие ладони, скромные платья, желание отдавать больше, чем у неё есть.       Изана улыбается, когда Шираюки улыбается ему, и никто не знает, сколько вызова проскальзывает в их кривящихся губах.       — Слитых воедино, — говорит гость.       Она вздрагивает, на секунду теряя контроль над эмоциями, бросает на Изану робкий взгляд, и он понимает: они думали об одном. Принц коротко смеётся, пока говорящий продолжает пустую болтовню о двух статуях, созданных его отцом или кем-то ещё — он не вслушивался в детали.       Шираюки отворачивается, разводя плечи. Изана всматривается в её узкую спину и беззащитно-нежную кожу и думает, что не против прикоснуться к ней.       Никто ничего не хочет.       Они просто не против.       — Из грязи в князи в прямом смысле, верно, леди? — тихо говорит Изана, следуя за девушкой по мягко шуршащей траве.       — Господин Вистериа, вы как всегда прямы, — спокойно отвечает она на его явную издёвку и хмурится, прикусывая губу, когда понимает, что от него не сбежать так незаметно и просто, как им удалось сбежать из зала.       В саду чисто, свежо и безлюдно, всё окрашено в розовые оттенки незабываемо-красивого заката. Шираюки останавливается, восторженно вглядываясь в горизонт, а Изана замечает, что она посреди вечернего воздуха в своём жёлтом, ярком, как цветок, платье, пышном и скромном (как обычно), выглядит не хуже заката. Он подносит руку ко рту, пытаясь скрыть кривую, неудержимую улыбку, сплетающуюся с пониманием, что ему уже не хочется ничего разрушать в этой упорной девушке.       Пушистые облака в небе тянутся к солнцу. Шираюки так и стоит, не решаясь обернуться, и тогда принц подходит к ней, оставляя между ними полушаг расстояния. Изана не знает, что забыл здесь, забросив исполнение своих обязанностей; более того, принц даже не задумался, что делает и что сделает. Они молчат, и когда он собирается поправить воротник, она необдуманно ловит его за руку.       — Редко увидишь вас в перчатках, — говорит Шираюки чуть дрожащим голосом, проводя пальцем по гладкой белой ткани. Ей кажется, что энергия внутри её тела тянется прерывистыми, проклятыми, грязными волнами, выливается в явную неуверенность и безосновательный страх. Изана, вздохнув, словно ему всё надоело уже как век, стягивает перчатку.       — Чем вы занимаетесь? — удивлённо спрашивает она, невесомо касаясь мозолей на коже.       — Учусь владеть копьём.       — Зачем принцу, который прекрасно владеет мечом, нужно копьё?       — Принцу необходимо держать себя в форме и изучать новое, я не прав? — странно-весело отвечает он, улыбаясь. Шираюки отпускает его руку, её голос почти неслышен.       — Правы…       Изана, всегда прямо держащий спину, потому что так положено по роли первого принца и будущего правителя, склоняется к ней, и его глубоко-синие глаза кажутся кусочками ночного неба. Шираюки как во сне тянется к этой незыблемой красоте, привстаёт на носочках, дотягивается губами лишь до его подбородка, слегка притрагивается к грубой коже, и Изана думает, что это похоже на поцелуй лепестка. Что-то между ними двумя трещит по швам, но не ломает их, не причиняет боль, только заставляет дрожать и действовать по импульсу, но принцам можно всё, а придворным фармацевтам — немного, поэтому он, зная, где чьи границы (а его до сих пор далека), наклоняется ещё ниже, игриво целует её в уголок рта — из любопытства и из вредности, и удивляется, когда она, хватая его за плечи, тянет вниз, хмурится, щурится и наконец целует в губы — неловко, неумело, застенчиво, боясь, что её оттолкнут. Руки на плечах сжимаются чуть сильнее, потому что происходящее непривычно, странно и как-то неправильно — Шираюки это понимает, но его волосы щекочут её щёки, от него веет теплом, защитой и силой, сердце неистово стучит, выбивая по грудной клетке сумасшедший ритм, и вокруг так красиво и сказочно, что хочется позволить себе немного больше. У принца губы мягкие, у Шираюки — обветренные и сухие. Он ведёт по ним языком, притягивая её за талию ближе, а затем прикусывает, и она, вздрагивая всем телом, освобождаясь от сладостного оцепенения, разрывает поцелуй и вырывается из объятий.       Полушаг между ними сменяется на три вечности.       Шираюки вся лёгкая, светлая, приятная — всегда, но сейчас в её упрямо-стальном взгляде читается так много, что у Изаны перехватывает дыхание на доли секунды.       Я не могу сказать «вы мне нравитесь» даже если будет тяжело двигаться вперёд.       Он щурится, когда она делает шаг назад, а солнце, спрятавшееся за её хрупкой фигурой, слепит глаза.       Я подожду, — говорит Изана одними губами. Пока ты не выиграешь.       Шираюки содрогается от ужаса, потому что их немой, абсолютно непозволительный разговор рвёт её душу на части, даёт шансы, подталкивает, поддерживает, успокаивает и одновременно перемалывает кости в пыль, и она, потерявшаяся в замешательстве и своём бессилии, делает ещё шаг назад, упирается спиной в колючий кустарник роз, чувствуя, как ветки и лепестки впиваются и поглаживают кожу.       Шираюки осознает: у этого ощущения и ощущения от поцелуя с Изаной нет различий.       И нет шансов на продолжение.       Но он улыбается и говорит:       — Давайте останемся здесь ещё немного.       Шираюки качает головой — и уходит. Изана не оборачивается — задумчиво сминает розу в руках, отрывает лепесток и проводит им по щеке.