Не надо жалеть меня

Кажется, Цзяню больше ничего и не нужно. У Чжамао очень горячая рука, и тепло его ладони передаётся по коже Цзяня, согревая. Злость, только что кипевшая внутри, утихает. Цзянь наверняка мог бы стоять так вечность, если бы ему позволили. Уткнувшись носом в тёплое плечо Чжамао, вдыхая его запах — такой неуловимый: что-то отдающее чёрным чаем и чем-то еще… Ну, просто так пахнет только Чжамао. И этим запахом хочется надышаться, он проникает в Цзяня и распространяет внутри странное ощущение: нежность, нетерпение и желание — всё в одном. Злость накатывает ещё одной волной, когда за спиной снова слышатся всхлипы. «Да заткнись же ты наконец, маленькая дрянь, ты портишь, возможно, мне самый прекрасный момент жизни», — Цзяню хочется ей врезать, но он даже не шевелится, так и стоит, уткнувшись в плечо Чжамао, лишь выдыхает со свистом сквозь зубы. — Вы оба голубые извращенцы! — пискляво, глотая слезы, выплевывает девчонка. — Я думала, что только этот… Но еще и ты тоже, Чжамао! Из горла Цзяня вырывается сдавленный рык. Он дёргается, порывается развернуться, чтобы осадить эту мелкую тварь, но вторая рука Чжамао ложится ему на лопатку, и тот с силой прижимает Цзяня к себе и цедит сквозь зубы: — Спокойно, Цзянь. Тихо. Чжамао гладит его по спине. Снова становится тепло, снова злость утихает. — Вообще-то, это не твоё дело, но знаешь… — говорит Чжамао девушке: его голос спокоен и даже ласков, он пытается избежать конфликта. — Цзянь — мой лучший друг. Она не успокаивается. — Да, вижу, какой он тебе друг! Я всей школе расскажу, какие вы! Пусть над вами будут смеяться так же, как и надо мной смеялись! И Чжамао не срывается даже сейчас, он лишь сильнее сжимает руку на спине дернувшегося Цзяня и пожимает плечами. — Как знаешь. — И, не дождавшись реакции, разворачивается и уходит, потянув того следом за собой вниз по ступенькам, на цокольный этаж школы. Цзянь покорно шагает за ним, не отрывая взгляда от собственной руки, которую крепко держат пальцы Чжамао. Цзяню кажется, что если эти пальцы сейчас разомкнутся, он, как тряпичная кукла, замертво упадёт прямо тут на пол, будто ему в один момент перерезали держащие ниточки. — Куда ты, Чжань? Стой, она ведь, правда, всем расскажет, и… Он не успевает договорить. Чжамао открывает одну из дверей в коридоре и заталкивает его туда. Цзянь лишь успевает заметить много старой мебели и ещё какого-то хлама, а потом пальцы Чжамао отпускают его руку, и он оказывается прижатым к стене ладонью. Чжамао смотрит на него в упор. Просто смотрит, внимательно, будто пытается заглянуть в самую глубину его души. Вот только показывать Цзяню нечего, он и так полностью открыт, Чжамао и так всё о нём знает. Когда их глаза встречаются, Цзянь выдерживает лишь несколько секунд и отводит взгляд. Что-то странное плещется там, в черноте зрачков Чжамао, что-то пугающее. — Что с тобой творится, Цзянь? Ты ведешь себя как поехавший. И Цзянь очень хочет в этот момент выплеснуть всё, что накопилось внутри, рассказать Чжамао о том, что он на самом деле чувствует себя поехавшим, о непрекращающихся давлении и боли в грудной клетке, о том, как хочется разодрать её, чтобы вытащить оттуда это ужасное ощущение безысходности. А еще о том, как прожигает всё тело желанием, когда Чжамао просто находится рядом, как хочется прикоснуться, раствориться в нём без остатка. И тем более сейчас, когда ладонь Чжамао прижимает его к стене так, что тот наверняка чувствует бешеное биение сердца Цзяня. Но вместо того, чтобы высказать всё это, Цзянь просто усмехается и качает головой. Он ничего не скажет Чжамао. Зачем? Зачем ему знать столько всего — он всё равно не сможет помочь. — Иногда мне кажется, что я тебя ненавижу, Чжань Си, — как-то невольно вырывается одно-единственное откровение. Цзянь понимает, что ненавидеть ему стоит лишь себя — за то, что живёт внутри него. Ведь это появилось в нём, проросло ядовитым плющом, оплело внутренности корнями и прокололо шипами до крови. Но мерзкий внутренний голос шепчет, что так произошло из-за Чжамао — это он стал катализатором, он посеял эти семена. — Отпусти меня, — просит Цзянь. А когда Чжамао не убирает руку, тот с силой бьёт его по запястью и намеревается выйти из кладовой. — Стой! Чжамао снова хватает его за руку, крепко сжимает пальцы, и Цзянь пытается не думать, что еще пять минут назад считал эту держащую руку жизненно необходимой. Чжамао тянет его на себя, его лицо оказывается совсем близко, и он так пристально смотрит в глаза Цзяня, что тот не может отвести взгляд, хотя и кажется, что ему уже жжёт сетчатку. Чжамао близко, Цзянь чувствует его дыхание на своих щеках и может коснуться кончиком носа его кожи. Цзяню хочется закрыть глаза и раствориться в запахе и тепле, но он борется с собой. А потом Чжамао целует его — невесомо, еле касаясь верхней губой уголка рта Цзяня. Это, наверное, даже поцелуем назвать нельзя. В следующий момент в челюсть Чжамао прилетает кулак, да с такой силой, что тот отшатывается в сторону на добрых полметра. — Совсем охренел, что ли? — спрашивает он, ощупывая ушибленную скулу. Цзянь не понимает, откуда берётся эта злость, но она не утихает, накатывает и пытается найти выход. Цзянь, сам от себя не ожидая, снова бьёт Чжамао — теперь под дых, заставляя того согнуться пополам. А через несколько секунд не успевший сгруппироваться для защиты Цзянь валяется на пыльном полу, закрывая лицо от ударов, которые наносит ему сидящий сверху Чжамао. Когда Цзянь открывается, пытаясь спихнуть его с себя, ему прилетает в губу, он чувствует вкус собственной крови и, извернувшись, бьёт Чжамао коленом в бок. Тот охает и падает на пол, хватаясь за толстовку Цзяня, и звук рвущейся ткани оказывается таким громким, что оба затихают, ошалелыми глазами глядя друг на друга. Цзянь слизывает соленую металлическую влагу с губ и озадаченно смотрит на рукав своей толстовки, разорванный от плеча по шву. Чжамао с присвистом дышит, у него из носа течет кровь и краснеет скула. — Зачем ты полез драться, придурок? — спрашивает Чжамао. — Зачем ты полез целоваться? — в тон ему отвечает Цзянь. — Разве ты не хотел? — Нет. Точнее, да, хотел, но не так… — он задумывается на мгновение и объясняет: — Ты жалеешь меня, Чжань Си. А мне не нужна твоя жалость. — А что нужно? Цзянь хочет сказать правду — что ему нужна взаимность. Чтобы Чжамао чувствовал то же самое. Чтобы и у него в груди так же давило, а в голове творится полный кавардак. Но Цзянь опять лишь ухмыляется и молчит. А потом и вовсе закрывает глаза. Его ничуть не заботит, что пол, на котором он лежит, пыльный, что кровь из рассеченной губы не останавливается. У него ломит от ударов тело, и хочется просто расслабленно лежать. К тому же Чжамао рядом — и ему больше ничего не надо, чтобы было спокойно. Но полежать ему не удается. Чжамао хватает его за грудки и целует — в этот раз куда более уверенно и резко. Цзянь стонет, потому что ему больно, Чжамао будто нарочно давит кончиком языка на трещину в губе и слизывает сочащуюся кровь. Цзянь пытается оттолкнуть его, но чем больше дёргается и пинается коленями, тем крепче Чжамао прижимает его к себе и продолжает настойчиво целовать. Цзянь не хочет поддаваться, но внутри него начинают закипать поутихшие было чувства. Попытка оттянуть от себя Чжамао за волосы приводит к тому, что они сплетаются в тугой клубок, и Цзянь упускает момент, когда желание отпихнуть от себя Чжамао превращается в желание быть как можно ближе к нему. — Пусти меня, — оторвавшись, выдыхает Цзянь ему в рот и, противореча сам себе, прижимается всем телом к Чжамао. — Не нужно… — просит снова и подставляет шею под поцелуи. Тело Цзяня сдается, оно не хочет противиться. По нему расходится напряжение, и это ужасное ощущение: когда одновременно хочется сгореть от стыда и чувствовать горячие ладони Чжамао под одеждой. И когда Цзянь ненароком дотрагивается до паха Чжамао и чувствует его возбуждение, в голове происходит короткое замыкание, а сознание отключается после понимания, что это взаимно — пусть и только на физическом уровне. Сейчас Цзяню не нужно большего, и сдерживающий элемент пропадает. — Чжань Си, Чжань Си, — вторит он надрывным шепотом Чжамао в губы, пока рукой двигает у того в трусах и сам толкается в сжимающий его член кулак. Он обнимает Чжамао руками и ногами, они сплетены в такой тесный клубок тел, что непонятно, кто где. Но Цзяню и этого мало. Он хочет быть еще ближе, хотя кажется, что ближе уже невозможно. Ему хочется, чтобы у Чжамао было больше рук, чтобы он мог обнимать его сильнее и касаться одновременно везде. Цзянь готов подавить всю свою гордость и силу, сдаться, открыться, отдаться, только бы быть ещё ближе. Это горячо и сладко, это похоже на сумасшествие, на полное безумие, которое хочется прекратить и одновременно не останавливать никогда. Цзянь ничего не понимает, Цзянь просто вторит движениям и тонет в смеси из запаха, тепла, вкуса губ Чжамао, удовольствия. Цзяню просто очень хорошо, пока это безумие не заканчивается. Чжамао напрягается и, вздрогнув, протяжно выдохнув, обмякает, а Цзянь чувствует влагу в ладони, и в голове у него взрываются сотни молний, электрическими разрядами сотрясая тело. Но этот оргазм не приносит никакого удовлетворения, он лишь выжигает всё внутри, оставляя дымящуюся пустоту, которую нечем заполнить. Мыслей нет, терзаний — тоже. Чжамао смотрит на него в упор, вопросительно, будто думает, что Цзяню известно, как им быть теперь. А Цзяню просто мало. Он сквозь шум в голове и разливающуюся по телу негу понимает теперь, что физической взаимности ему слишком мало. И он решается озвучить свои мысли, ответить на немой вопрос в глазах Чжамао. Цзяню и самому уже хочется получить ответы на эти вопросы. — Чжань Си… мне не нужна твоя жалость, разве ты не понял? — Я и не жалею тебя, придурок. — А что тогда ты делаешь? — Цзянь начинает злиться. — Зачем всё это? Чжамао отводит взгляд. — Не знаю. Сам не понимаю, какого хрена творю. — Определись тогда. — В голосе Цзяня появляется сталь, хотя в сердце к нему и закрадывается слабая надежда — вдруг, правда, хоть немного взаимно? Он прячется от неё, не позволяя даже маленькой частичке дать обмануть себя. И говорит твёрдо: — Мне надоело ждать и догадываться. Я хочу тебя — полностью. — Эгоист? — Именно так. — А если я скажу «нет»? У Цзяня что-то обрывается в сердце в этот момент — наверное, надежда, которая всё-таки пробралась туда. — Так скажи. И не смей жалеть меня, задолбал. Не сдохну я без тебя. Чжамао кивает и, ничего не ответив, начинает, кряхтя, подниматься с пола. У Цзяня темнеет в глазах, но он ничем не выказывает своего отчаяния. Тоже поднимается, кривит рот, рассматривая полуоторванный рукав толстовки, отряхивается от пыли. Они выходят из кладовой, оглядываясь по сторонам — нет ли кого в коридоре. — Пойдём, — говорит Чжамао и берёт Цзяня за руку. Цзянь смотрит на пальцы Чжамао, переплетающиеся с его собственными. Чжамао сжимает его руку крепко, и для Цзяня сейчас нет ничего важнее тепла, которое он чувствует.