За девять месяцев до семнадцатого ноября

*** Мне удалось выбраться со своего места незамеченным и улизнуть через тот выход, который был с моей стороны. Я добрался до своего номера, упал на постель и отключился почти мгновенно. А во сне Кира пришла ко мне. А о том, что происходило в этом сне после, я потом вспоминал еще очень долго. Утром, оценив пятна на простынях, я вздохнул. Сны, конечно, замечательные, но… Но. … Я пришел в клинику рано утром. Лемикур сидел в углу клетки. Все его семь глаз — два основных, с нормальным зрением, и пять фоточувствительных по бокам головы, на затылке и темени — выражали непокорность судьбе. Сдаваться без боя он не планировал. Вообще это очень милые и симпатичные животные: внешне они похожи на нечто среднее между земным лемуром и кошкой, хотя по некоторым особенностям могут быть отнесены к гоминидам, у них невероятно выразительные огромные фиолетовые глазищи, очаровательные толстые лапы с розовыми пятками, пушистая светло-серая шерсть, на задних лапах, длинном толстом хвосте и очаровательных больших ушах темные полосы. Любопытные особенности заключаются в том, что животное способно жить практически в любой экосреде — лемикур имеет уникальные легкие, которые могут работать, как жабры. Если лемикур ныряет в воду (кстати, его мех при этом не намокает совершенно), то на его грудной клетке открываются жаберные полости, к которым примыкают легкие, и кровеносная система переключается на снабжение кислородом от жабр. Лемикур способен извлекать необходимый для дыхания кислород даже из очень разреженной атмосферы, что связано со сложными условиями жизни на его планете. В последнее время это милое существо стало очень модным: его виртобразы заполонили ифранет, буквально каждый второй пользователь Межгалакта стремился выложить на своей странице его голографию с глупой подписью вроде «Погладь лемикура». Животное и без того редкое, внесенное в Красную Галактическую Книгу, а в последние лет десять на него без роздыху охотятся браконьеры. Наш зоопарк получил разрешение на вывоз двух экземпляров для разведения. Борис Юрьевич уже ждал меня. — Игорь, я очень рад, что вы не опоздали, — сказал он. Его лысина отражала свет, будто была шлемом скафандра. Борис Юрьевич почесал русую бороду и, оглянувшись, негромко сказал: — Там у нас в предоперационной какая-то долбанутая зоозащитница. Пришла нас агитировать за то, как прекрасно живется животным на вольной волюшке, как они довольны своей здоровой жизнью, и как они мечтают разорвать нас на части и сбежать в свои дикие прерии, где все едят исключительно солнечный свет, а гадят фиалками. Если бы некоторые получше представляли себе, что такое дикие земли, они бы поменьше пустословили о том, как ужасна жизнь зверя в неволе. По ее мнению, все зоопарки, включая те, кто занимается сохранением видов, необходимо разогнать, а нас с вами упечь навечно в Галактическую тюрьму. — О Великая Галактика, — вздохнул я. — Тогда лемикур с его глистами будет как нельзя кстати. — Да, я тоже так подумал, — Борис Юрьевич вложил тщательно вымытые руки в стерилизационный аппарат, и тот произвел мгновенную глубокую обработку кожи, а потом в один пшик затянул кисти сверхпрочным силиконом. Операционный армированный наносиликон не рвался, его было невозможно проколоть или порезать никаким инструментом, он идеально прилегал к рукам, словно вторая кожа, и практически не чувствовался. Я простерилизовал руки, надел операционный костюм и тут раздался звонок комма — это пришла Кира. Я попросил младшего сотрудника медцентра проводить ее в операционную, наскоро объяснив Борису Юрьевичу, что это мой друг и что она очень интересуется животным миром. И сказал, что нет, она не из зоозащитников. — Если нет, то она может быть хоть геофизиком, хоть космодесантником, хоть архитектором, — сказал профессор. — Лишь бы визгу и писку не было. Я заверил его, что не будет. Когда Кира появилась в операционной, я почувствовал, что краснею. Мое воображение в упор отказывалось признавать, что сейчас я вижу ее одетой. Зоозащитницу, восторженную девушку того типа, который я не терплю больше всех, тоже пригласили войти. Обе девушки быстро простерилизовали руки, получили костюмы и силиконовые перчатки. — Вы помните, что животным нельзя причинять боль? — волновалась зоозащитница. Она представилась, но ее имя стерлось из моей памяти так быстро, что мне стало даже неудобно. — Разумеется, — ответил Борис Юрьевич. — У нас все предусмотрено. Животным, — он, кажется, намеренно сделал упор на слове «животные», — Мы боль никогда не причиняем. Но девица сарказма не услышала. — Это ведь детеныш? — спросила она, когда Борис Юрьевич вынул зверька из клетки, прижал к его нежной коже под нижней челюстью шприц-таблетку и разложил обмякшего лемикруа на операционном столе. — Да, это детеныш, — кивнул профессор. — Прежде, чем мы поместим его в вольер, нужно провести подготовку и обработку. Вы ведь хотели нам помочь? Зоозащитница энергично закивала, громко рассуждая о психологическом комфорте для бедной зверюшки, который она непременно создаст. Между тем Кира довольно умело приняла протянутые профессором ей лапы, зафиксировала силовые крепления и взглядом спросила, что ей делать дальше. Девица из зоозащиты продолжала давить нам на психику, рассказывая, как жестоко отнимать детенышей у матери. Борис Юрьевич не стал тратить время на то, чтобы объяснить ей, что мать конкретно этого детеныша убили браконьеры, и что если бы его не подобрали, то навряд ли он бы дожил до следующего утра. — А какая еще помощь требуется? Что вы вообще собрались делать? — зоозащитница явно решила, что мы сейчас будем проводить прямо сразу вскрытие. — У любого дикого животного полно внешних и внутренних паразитов, — объяснил я. — Вы про блох? Разве это требует общего наркоза? — девица поджала губки. — Можно ведь купить антиблошиный ошейник! — Кира, будьте любезны, покажите нашей гостье клетку лемикура, — попросил профессор. — Кажется, он с утра уже оставил нам пару презентов. Кира, сохраняя абсолютную серьезность, проводила девицу к клетке. В помете было нехилое количество гельминтов, очень похожих на земных остриц, и наша гостья из зоозащиты заметно побледнела. Да и примолкла, надо сказать. Профессор включил самый сильный свет и принялся осматривать лапы звереныша. — Так я и думал, — сказал он. — Песчаные блохи. Он взял микропинцет и принялся извлекать блох, впившихся в нежную кожу между подушечками пяток, а я не преминул рассказать нашей гостье о том, что это за напасть. Что блохи выедают нежные подушечки изнутри, тратя на это до нескольких месяцев, и ткань сгнивает подчистую, отчего животное мало того что испытывает постоянную мучительную боль, так еще и получает постоянную хромоту и теряет возможность прыгать и лазить по деревьям и скалам. Лекарственные препараты от этих блох не помогают, и приходится их извлекать вручную. Как выяснилось, на одной из лап блоха уже жила достаточно долго, и по операционной распространилось гнойное зловоние. Автовентиляция тут же включилась на усиленный режим очистки, но двух минут хватило, чтобы лицо нашей гостьи приобрело зеленоватый оттенок. Кира, между тем лишь стала чуть серьезнее, и четко выполняла указания профессора. — Ну вот, — сказал Борис Юрьевич. — Я залил там все антибиотиком местно, дадим еще препараты внутрь… Глистогонное я ему еще вечером выдал. И все заживет, как на собаке. Остался хвост, мне кажется, там тоже кто-то живет. Борис Юрьевич ухватил толстый, пушистый хвост, прощупал его и раздвинул шерсть. На коже обнаружилась круглая дырка с гноящимися краями и толстая припухлость. Пока профессор вводил в отверстие парализующую смесь, чтобы извлечь личинку пещерного слизня, я очень красочно рассказывал зоозащитнице об этих слизнях — что они откладывают личинки в кожу животных, и что личинки потом выгрызают себе под кожей логово, живут, жиреют, потом становятся половозрелыми и покидают своего гостеприимного хозяина, оставляя ему дыру в теле, гнойные язвы, сепсис и смерть. Девица стала совсем зеленой, всплеснула руками, оглянулась на только чуть побледневшую Киру, словно ища сочувствия (запах, правду сказать, после вскрытия флегмоны стоял такой, что даже мне стало слегка не по себе), и воскликнула: — Это все было очень познавательно. Но у меня срочная встреча по поводу будущего вашего зоопарка. Кто-нибудь может показать мне, где тут выход? Борис Юрьевич, накладывая аппаратом швы, усмехнулся в русую бороду, а зоозащитная дева выпорхнула вон из операционной. Кира между тем продолжала придерживать хвост лемикура, пока я подавал регенератор и отслеживал на мониторе выход животного из наркоза. — Надеюсь, что эту девицу, — Борис Юрьевич кивнул на дверь, — Мы больше никогда не увидим. Что касается вас, Кира — мне было чрезвычайно приятно познакомиться. Если вам будет интересно, то приходите в любое время. — Спасибо, — ответила Кира. — Мне действительно было интересно! Борис Юрьевич посмотрел на меня и неожиданно подмигнул. Я понял, что не ошибся в Кире. Ни в чем. *** Через пару часов мы с Кирой сидели на верхней галерее Галактпарка, неподалеку от стоянки флаеров, и смотрели, как меньшая луна медленно приближается к горизонту. Ее золотисто-оранжевый диск отражался в искусственном море, и это было очень красиво. Но оценить это зрелище по достоинству я не мог — мне было горько от мысли, что завтра мы расстанемся. Я обнимал Киру за талию, а она сидела, положив голову мне на плечо. — Это так глупо, — сказала она наконец. — Что? — спросил я. — Современные технологии достигли таких вершин, — сказала Кира. — А люди вынуждены переписываться через инфранет и ждать попутного рейса, чтобы по полгода пересекать несколько ближних галактических секторов. Она уткнулась лбом в мое плечо, и у меня защемило в груди. Я прерывисто вздохнул и погладил ее по светлым волосам. — Это жизнь, — мягко сказал я. — Мы сами ее выбрали. Кира кивнула. — Мы сами выбираем свой путь и свою судьбу, — сказала она. — Главное, чтобы мы выбирали именно свою судьбу, а не чью-то еще. Чтобы жили своей жизнью, а не той, которую кто-то для нас придумал. Скажи, — вдруг улыбнулась она, — а что сказали твои родители, когда ты им сообщил, что будешь космозоологом? — Не помню, — честно ответил я. — Кажется, мне было тогда два года и я притащил домой в коробочке из-под сока личинку марсианского богомола. И сказал маме, что когда-нибудь у меня будет космический зоопарк. — А что сказала твоя мама? — Она сказала, что после личинки марсианского богомола в суповой тарелке ей уже ничего не страшно. Ну то есть она сказала это после того, как отец помог ей слезть с люстры, — добавил я. Кира рассмеялась. Мне очень нравилось, как она улыбается — я готов был смотреть на ее улыбку всю жизнь. — Вообще-то моя мама почти ничего не боится, — сказал я. — Она фокусник в цирке, поэтому, когда я стал воплощать свою мечту в жизнь, она сказала, что главное — чтобы я не притаскивал марсианских богомолов на ее выступления, потому что они любят пожирать плазменные факелы. — У тебя мировая мама, — снова рассмеялась Кира, и я даже знал, почему. В кустах что-то прошелестело, и мимо нас в сторону флаерной стоянки шмыгнул какой-то светлый зверек. — Кто это? — спросила Кира. — Он что, откуда-то сбежал? — Нет, — ответил я. — Это белый скармыш, или кролик по-местному, их в галактпарке много. Очень похожи на наших кроликов, питаются сорными лишайниками, хорошо уничтожают насекомых-вредителей и обожают земную морковь. Кира встала и потянула меня за рукав: — Пойдем посмотрим, куда он ускакал. Я никогда не видела белых интергалактических кроликов. Кролик сидел на стоянке возле прогулочного флаера и чистил усы. Увидев нас, он шмыгнул между машинами и исчез. — Игорь, — Кира прижалась ко мне, и я обнял ее, не в силах больше сдерживаться. Мы целовались, словно два подростка, жадно, торопливо, и не могли остановиться. — Игорь, — повторила Кира, наконец найдя в себе силы отстраниться и поправляя тонкую блузку. — Полетели куда-нибудь… Подальше. Я с готовностью кинвул. Сунул в щель автоарендатора карту, и мы сели в старенький белый прогулочный флаер с нацарапанным кем-то на борту изображением кролика с часами в левой лапе. Мы летели долго, не выбирая маршрута, просто летели по стандартной трассе, и целовались, включив в машине автопилот. Но он каждые пять минут пытался прервать нас, запрашивая маршрут. Наконец, Кира дотянулась до панели управления и что-то набрала на ней. Автопилот наконец умолк и свернул в сторону. — Кира, — прошептал я, чувствуя, что сегодня она, как и я, не собирается ограничиваться поцелуями и объятиями. — Кира… Она придвинулась ближе ко мне, и я подхватил ее и посадил к себе на колени. Я целовал ее мягкие, чуть суховатые губы, проникая языком в ее рот и задыхаясь от острого наслаждения, когда она запрокидывала голову, чтобы подставить под мои губы шею. Я скользнул рукой под ее тонкую льняную блузку и добрался до ее груди, чувствуя, как твердеют ее соски под моими пальцами. Я расстегнул все семь мелких, обтянутых тканью пуговок, потом нащупал застежку на спине Киры, и вот уже ее грудь, ничем не стесненная, доступна и моим глазам, и рукам, и языку. Прохладный ветер теперь холодил ее разгоряченную кожу, и Кира сбросила блузку на пол, чтобы не мешала. В моих брюках стало тесно, и Кира поняла это, потому что мой член уперся в ее бедро. Я вздрогнул, когда она осторожно провела пальцами по молнии моих джинсов, а потом взялась за бегунок. Я не стал долго себя упрашивать, и осторожно стянул ее тонкие светлые брюки вместе с бельем до середины бедер, и моя ладонь скользнула по ее гладкой коже. Кира дернула молнию на моих штанах вниз, и я подумал, что еще немного, и мы вывалимся из флаера, и что какое счастье, что это старая модель, и камера в нем включается только по активному запросу. А то бы обязательно нашлись еще какие-нибудь аборигены с Веги, которые не преминули бы сообщить нам, что заниматься обменом генетической информацией следует в специально отведенном для этого месте. А потом я перестал думать о чем бы то ни было, потому что Кира высвободила мой член из джинсового плена и прижала узкой ладонью к своему обнаженному бедру. Я часто задышал, и двинулся на первое исследование. Она была… нет, я не могу подобрать слов, которые точно описали бы мои ощущения от прикосновения к ее влажной, горячей плоти. От малейшего движения моих пальцев — чуть глубже, чуть быстрее, Кира вздрагивала и теснее прижималась ко мне, сжимая бедрами мою ладонь, а я настойчиво проникал все дальше. Я быстро нашел самую чувствительную точку ее тела, и мои движения стали еще быстрее, хотя я сам уже почти уплыл по волнам возбуждения, потому что ее ладошка не отпускала мой член, и мне пришлось собрать всю силу воли, чтобы оттянуть момент икс. Наконец, Кира вздрогнула всем телом под моими пальцами, и я ощутил, как ее сотрясает судорога, долгая, острая, и что она часто дышит, прижавшись губами к моей шее, и в ту же минуту я присоединился к ней. — Игорь, — прошептала она. — Мы сейчас прилетим… Там замечательное место… — Я понял, — ответил я, целуя ее в губы. — Там, за сиденьями, есть прогулочный комплект. … Флаер опустился где-то посредине нашего сектора, предназначенного под зоопарк. Это было живописное место, с естественным водоемом, густыми зарослями терраформированных кустарников в два человеческих роста, и главное — ни одного человека, гуманоида или негуманоида на мили вокруг. И никаких камер. Я вынес из флаера корзину для пикников, вынул из нее плед и расстелил на траве. Вернулся за Кирой, которая не теряла время даром — она задала флаеру программу ожидания, чтобы он не вздумал улететь без нас. Я стянул с Киры брюки, оставив их во флаере, и на руках вынес ее наружу. Она обхватила меня за шею и прижалась ко мне, а я думал только о том, как бы не споткнуться. Я опустил ее на плед и вытянулся рядом, сбрасывая джинсы, и притянул ее к себе: — Иди ко мне… Я целовал ее шею, ее маленькую упругую грудь, скользил ладонями по бедрам, по животу, и вдруг меня остановила мысль о… В общем, о контрацепции. Да, совсем не романтично, но есть вещи, о которых нельзя не думать. — Игорь, — Кира передвинулась выше и взглянула мне в глаза. — Что случилось? — Я, — смущенно воскликнул я, лихорадочно шаря в карманах джинсов и понимая, что силиконовую барьерную таблетку (тот же принцип, что у хирургических перчаток) я все-таки забыл в номере гостиницы. Предусмотрительный Джеральд уделил мне из своих запасов, а я так и забыл ее на тумбочке! — Скажи, — Кира провела пальцем по моей щеке, потом по губе. Я поймал палец и поцеловал его. — Как ты относишься к детям? — Это самые лучшие люди на Земле, — твердо ответил я. — Им можно поручить почистить картошку, накормить животных и выслушать твои бредовые рассуждения. Они изрекают глупости, болтают истину, вляпываются в неприятности и заставляют собой гордиться. Это генетический коктейль, в котором круто замешаны наши и их собственные успехи и неудачи. — Тогда… Тогда ничего не надо, слышишь? — прошептала она, дотягиваясь губами до моих губ. — Пусть все будет так, как будет… Мы прилетели сюда, следуя за белым кроликом. Я не знаю, как будет дальше, что будет дальше… — Но я хочу быть с тобой, — я провел пальцем по ее шее, по груди, потом приподнялся на локте, и моя рука скользнула к ее лону. — Я тоже, — Кира подалась вперед, принимая меня. — Я тоже хочу быть с тобой. Даже… — она прерывисто вздохнула, и я усилил нажим и частоту движений, потом раздвинул коленом ее бедра, и Кира резко вздохнула, закусив губу, когда я вошел в нее. Я двигался, наращивая темп, задыхаясь от возбуждения, а она то сплетала пальцы на моем затылке, то впивалась ногтями в мои плечи, и все сильнее стискивала коленями мои бедра. — Я тоже… Хочу быть с тобой… Даже… если.. Это будет… На другом конце Галактики, — прошептала она, и в этот раз мы достигли пика одновременно. — Даже через инфранет, — прошептал я, когда смог сделать вдох. Я вытянулся рядом с ней и притянул ее к себе. Она обняла меня за плечи. — Кира… Я должен признаться. Я сидел вчера вечером в ресторане в соседней с вами кабинке, — сказал я. — И слышал часть вашего разговора с подругой. Сначала не успел сказать, что я там сижу, а потом было бы глупо. Кира улыбнулась и спросила: — А почему ты говоришь таким голосом, словно ты нашкодивший кот? Ну слышал и слышал. Может, оно и к лучшему… Ты слышал все? — Наверное, нет, — ответил я. — Вы заказали пирог, а у трансгресс-доставки громкий звук. Кира рассмеялась и поцеловала меня. — Ничего, я тебе сейчас скажу. Я сказала Марише, что мечтаю о дочери. — Серьезно? — удивился я. — Почему тебя это удивляет? — Кира провела ладонью по животу. — Так вот... Я не договорила... Если учесть кролика, который привел нас сюда… — То если Мироздание решит, что все случилось так, как должно было случиться, то мы назовем ее Алисой, — закончил я и поцеловал Киру. Флаер тихо моргал зеленоватыми цифрами индикаторов на лобовом стекле, отмеряя наши первые совместные часы и дни. Это было двадцать седьмое февраля две тысячи сто семьдесят девятого года. *** Мы вернулись в гостиницу к рассвету. Утром следующего дня мы зашли в департамент гражданских регистраций и заключили брак — без всяких белых флаеров. Хотя, с другой стороны, белый флаер у нас все-таки был. Без бриллиантовых колец и мегаобедов на тысячу персон. Вечером за ужином мы заказали бутылку шампанского, распить которую пригласили Маришу, Джеральда и Грегори Дарриуса. Я заметил, что Мариша и Джеральд как-то странно поглядывают друг на друга, но в чем дело, так и не собрался спросить — сначала было неудобно, а потом просто забыл. Никакого дурацкого медового месяца на Пенелопе мы не планировали: вместо этого мы всю неделю, которая в силу рабочих обстоятельств превратилась в две, а потом и в три, провели на объектах земного сектора зоопарка, не расставаясь ни на минуту, и это, честно скажу, был едва ли не самый лучший отпуск на свете. А к его концу меня ждал и самый лучший подарок, который я получал в своей жизни. Утром за завтраком Кира положила передо мной диагностическую карту. — Мироздание с нами согласилось, — сказала она с улыбкой. Я взял карту в руки и прочел: — Кира Селезнева. Диагноз: Беременность. Срок: три недели. Пол плода: женский. Патологий не обнаружено. Я взглянул на Киру: она, смеясь, протянула мне руки. Я взял обе ее руки и прижал к своим губам. Мы были счастливы. А через девять без мелочи месяцев в нашу жизнь вошла Алиса.