Не стоит знать

У Маринетт перехватывает дыхание. Тепло тягуче разливается по телу, словно парализованному под пристальным взглядом его зеленых глаз. Он гипнотизирует, не позволяет оторваться. Маринетт думает, что сделает все, что ни приказал бы сейчас Адриан. Его пальцы скользят по ее плечу, опускаясь ниже. Маринетт неуверенно подается вперед, думая о том, как хорошо, что Тикки сейчас в сумке и слишком далека, чтобы прочесть ей очередную порцию наставлений. Ничего, Маринетт наслушается их потом. Сейчас в мире для нее ничего нет, кроме рук, губ и глаз Адриана, что не позволяют ей отвести застывший на его лице взгляд. Агрест приближается запредельно, запечатлевая на ее губах поцелуй. Обманчиво-невинный и легкий. Спустя секунду нежную кожу уха обжигает тихий, по-прежнему непривычно хриплый шепот Адриана: — Только тише. Отец дома. Дюпэн-Чэн кивает, даже сама этого толком не понимая. Голова становится ватной, а тепло внутри превращается в жар. Губы Адриана опускаются на ее шею, и дышать становится уже слишком сложно. У Маринетт вырывается лишь приглушенный вздох. Волосы спадают на плечи. Они распущены, чуть щекочут кожу. Спинка широкой кровати Адриана немного холодит, но Маринетт вскоре уже не ощущает этого. Ей давно уже перестало быть стыдно. Впервые Адриан сделал с ней это на ее шестнадцатилетие. Тогда было действительно стыдно, неприятно и больно. Ей это ни капли не понравилось, как и то, что Адриан так быстро перешел на подобный уровень их отношений, но она ничего не смогла сделать. Агрест был настойчив, а Маринетт поверила его сладким речам, доверилась приятным поцелуям, с усилием перебарывая собственную неуверенность и стеснительность. Она не была к этому готова, но потом поняла – это не сыграло бы никакой роли. Адриан настоял бы на близости все равно. Алья долго ругала любовь подруги, вытирая слезы Маринетт, лежавшей на подушке и давившейся собственным отчаянием. Тикки просила внимательнее присмотреться к Адриану и, быть может, прекратить их отношения. Все и вправду было слишком подозрительно – неожиданное внимание, странная настойчивость, не свойственная Агресту, признание в чувствах к ней, походившее на заученный текст. Но поначалу Маринетт верила не раздумывая. Она была готова сделать все что угодно. Попроси Адриан то, попроси Адриан это. Ее готовность открывать любые двери перед ним зашла слишком далеко, но Маринетт поняла это, только когда Адриан начал откровенно пользоваться ей, где ему хотелось. Она разорялась на тональные кремы, скрывая следы его губ, рук на теле. На ее запястьях стыли синевато-фиолетовые отпечатки его пальцев, которые Адриан оставлял, не особо о ней заботясь. По школе шли едкие слухи, одноклассники насмехались за спиной. Маринетт была готова его ненавидеть, но, когда пальцы Адриана опускались на ее шею, стирая шершавыми подушечками следы тональника, обнажая его метки, все забывалось и переставало иметь значение. Он погружал ее в ад день ото дня, делая с ней что вздумается. Его прикосновения были лучшим и худшим, что случалось в ее жизни. Это было отвратительно, так желанно и горячо, тонуло в ее стонах и таяло под покровами ночей и дней, постелившимися одинаково бесконечным мраком. Маринетт искала спасение в костюме Ледибаг, в несчетных драках со злодеями. Она топила в себе отрицательные эмоции, срывая снимки Адриана со стен, комкая их и бросая в мусорное ведро, перечеркивая маркером его расписание дня и ударяя кулаками о стену. Мать думала, что Маринетт начала употреблять наркотики, пока та на самом деле спускала выпрошенные деньги на противозачаточные. Дюпэн-Чэн плакала и просыпалась посреди ночи, в истерике звоня Алье и закрываясь в своей комнате от обеспокоенных родителей, стучавших в дверь и не получавших от нее ответа. Маринетт ненавидела Адриана за то, что была зависима от него. Она полюбила сильно-сильно образ Ледибаг, бросаясь в него при любой возможности и только в нем обретая свободу, в шуточных перепалках с Котом, в битвах и погонях, в злодеях и их проделках. Как же она ненавидела Адриана и как сильно любила, когда тот шептал ей о своих чувствах. Она ненавидела и любила так сильно одновременно, захлебываясь в окутавших ощущениях сладости и боли. Адриан признавался в любви, целуя ее искусанные губы, щеки и клейменную его же метками шею. Он шептал так горячо, так жарко, что у Маринетт в груди останавливалось сердце, пропуская удары и срывая измученное дыхание. Он говорил о ней лучшее, говорил и говорил. Говорил в пустоту, которая растворялась лишь в прикосновениях к ее телу. Говорил не ей.

***

Плагг тоскливо зевнул, доедая кусок сыра и смотря на полную луну. Поведя маленькими черными ушками, он обернулся, чуть ухмыляясь. Адриан спал, положив руку на талию Маринетт и приобняв ее. Плагг грустно подумал, что девочке не стоит знать, что Адриану снятся прекрасные шелковистые иссиня-черные волосы Ледибаг, блеск искрящихся льдисто-голубых глаз и ясная, лучезарная улыбка. Ледибаг, не Маринетт.