Ларин, пожалуйста

      Одетый Юлик утыкается головой в спину критика, пока тот нервно натягивает на себя белое поло, несмотря на то, что юноша мешал ему. Быстро подхватывает рюкзак и выходит из комнаты, из-за чего Онешко подрывается и выходит за ним, попутно схватив паспорт и билеты со стола. Стоит рядом мужчиной, что набрасывал на себя повседневное серое пальто в тесной прихожей, и тупил взгляд об пол, мирно сложив руки за спиной и переминаясь  с ноги на ногу. — Пошли, — голос Ларина звучит монотонно, равнодушно и, возможно, немного грубо, но на раздумья и на то, чтобы осознать свою роль в пространстве, времени нет. Красноволосый быстро перемещается на лестничную площадку, пока Ларин закрывает входную дверь ключом.  Онешко тяжело дышит из-за тёплого воздуха, ежесекундно краснея и поправляя волосы под тонкой красной шапкой, которую надевал в любую погоду. Мех на парке, который лез в лицо, заставлял хотеть чихнуть, но красноволосый старался сдерживать в себе эти чувства. Ларин поспешно сбегает по лестнице, держась за холодные, металлические перила, вновь оставляя позади юношу, который следовал за ним везде и всегда, словно пятилетний ребенок за матерью в магазине. Онешко старается успевать за другом, но тот уже толкал дверь локтём, пропуская подходящего Юлика вперёд, что направил свой взор на такси, которое стояло возле дома.  Такое же, как в тот день, когда приехал Ларин. Всё одинаковое. А запах сигарет, смешанный с невероятно жаркой температурой в машине, совсем сбивал с толку и заставлял думать «А не этот же день сейчас?». Было только два различия, именно те давали повод осознавать юноше, что  он еще не сошел с ума, хотя мог, при чем добровольно, проживая рядом с человеком, который предпочитал холодный чай по утрам и тёплые касания вечерами. Сейчас был день, а не ночь, а в салоне пахло более дорогими сигаретами. Они так же сбивали дыхание, вместе с сердцебиением, но не были хуже чем те, что он покупал в магазине, сразу после «того дня», изменившее всё в корни. Тот день сделал так, что сейчас они ехали в машине. Ларин смотрел в окно, а Юлик смотрела на Ларина, который смотрит в окно. Плевать хотелось на питерскую архитектуру. Хотелось смотреть на архитектуру, в виде  каждой части от критика в серой одежде. Дима то и дело, что обтряхивал своё колено и продолжал молчать, возможно, передавая мысленные фразы сидящему рядом. Главное, чтобы их не уловил водитель. Слишком личное. Голова была забита размышлениями. «Он уверен?» — исходило из всего мужчины, но красноволосый этого совсем не замечал. Возможно, потому что настойчиво смотрел на прищуренные глаза, подпирающую подбородок руку и отклонённую назад голову. Юноша тихо достал из кармана парки телефон, с желанием поскролить диалоги ВКонтакте и написать кому-нибудь, что и делал в последнее время часто. И случайно замечает диалог. Диалог с девушкой. С бывшей девушкой. Сейчас просто с девушкой Дианой. Диана — как Дима, только глупее и отдалённее от разума Онешко. В голове проскочили короткие моменты, будоражащие память. Вспомнилась зима и её смешки, похожие на те, что издавал Дима. После последовали воспоминания, переходящие в вымышленные ощущения, как касания губ на щеке или губе.  Резко захотелось сделать так, чтобы это почувствовал критик, но Юлик остановил себя, вспомнив, что сидят в прокуренном такси, без кондиционера и открытых окон.  Красноволосый без лишних движений отвернулся в другую сторону и закрыл глаза. Мягкий румянец ушёл вместе с лишними и ненужными сейчас мыслями.       «Скрыться бы за его руками и уткнуться носом в грудь. Это лучшее, что могло бы произойти со мной. Остаться бы на той крыше и не убирать наши руки друг от друга. Прекратить бы сейчас думать, но я не могу. Я не хочу шутить, мне надоело. И он считает мой юмор тупым. А я не хочу так. Я ведь вообще не хочу, чтобы он считал что-то. Пусть он забудет обо всём со мной. И я хочу ощущать его улыбку на лице, а не свою. Я не знаю, смотрит он сейчас на меня, или нет. А если смотрит, то я хочу смотреть на него. Или утопиться в своей парке. Блять, почему я вообще думаю такое? Для полной латентности мне нужно только установить гей-приложение для знакомств, где найду себе друзей, с которыми буду обсуждать парней. И своего серого в пиджаке и рубашке я буду упоминать всегда. А потом сниму рубрику об этом. Что за бред? Бред в моей голове, которая болит. Адски болит от лишнего. Пусть он прекратит уже делать это. Как у него так получается? Получается выводить меня из себя, но сдерживать все внутри. Да, он явно мастер. Мастер, который отныне никогда не починит сломанные вещи во мне. Вроде сломанных принципов, избитого восприятия, покалеченных догадок и других вещей, которые были со мной всегда. Без поломок. Но теперь он то, что у меня есть без поломок. А остальное? А об остальном я не хочу говорить. Какого вообще я сейчас улыбаюсь и хмурю брови, стараясь скрыть это за повёрнутой головой? Я хочу спрятаться, но кажется, он давно нашел меня. А его голос разрезает моё пространство. Его голос».       — Спасибо, — стараясь предельно вежливо сказать Ларин и выскакивает из машины, пока Юлик потирает глаза и поспешно делает тоже самое.   — Пойдём, — зевая говорит Онешко, но осознаёт, что это было лишним. Они и без того идут прямо туда, куда не приходили еще не с кем.  Билеты уже наготове, паспорт тоже. Но не сам юноша. Сопротивления, страх, неуверенность полностью одолевали его, но слова критика явно отстраняли это.  То «давай вместе» — стало тем, что прокручивалось в голове каждую ночь, симфонируя с глубоким дыханием спящего рядом.  В голове что-то странное, пока ноги податливо пересекают порог офиса, а руки приготовили билеты. Нет очередей. Нет очередей потому, что у других нет Ларина. Он достался только парню с ужасной фантазией и странными бровями.  И времени, чтобы продолжать размышлять дальше не остаётся. Билеты уже там, где надо. Дима смотрит на ошарашенного Юлия и улыбается. Опять улыбается. Теперь не уедет в Москву, скрывшись на вписках и прожигая время в квартирах людей, которые тянули ко дну. Теперь останется рядом, определив место того человека, про которого однажды думал Юлик. «Ему нужен человек. Человек, которого он будет уважать. И не очередную шкуру.» И этот человек нашёлся.  И этот человек, наверное, уже не очередной. Этот человек, который скрывал смущение, потирая ладони, которых хотелось коснуться. И этот человек, видимо, Юлий Онешко.