Глаз ворона, коготь лиса

      Его разбудили на рассвете. Тронув Итачи за плечо, посланный к нему мальчишка дважды повторил сказанное:       — Пора, Господин. Ваш отец ожидает Вас.       Дождавшись кивка, юнец бесшумно растворился во мраке коридора, тихо прикрыв за собой дверь. Звенящая тишина, прерываемая лишь завыванием ветра и шелестом деревьев, поглотила его шаги. Итачи лениво приоткрыл припухшие глаза. Едва показавшееся на горизонте солнце окрасило комнату в оттенки красного. Тонкие бамбуковые двери, легко пропускающие свет, казалось, полыхали огнем. Недобрый знак.       Откинув хлопковое одеяло, Итачи сел и устало потер лицо. Кожа была липкой, словно он извозился в паутине. Прошлой ночью сон к нему долго не шел. Он бесцельно бродил по огромному поместью, затем допоздна читал и лишь пару часов назад уснул, убаюканный биением собственного сердца. Сейчас оно отчаянно билось о ребра, будто пытаясь вырваться из грудной клетки. Он и сам себя чувствовал так же, — словно птица насильно удерживаемая в четырех стенах.       Вспомнив об отце, Итачи все же поднялся. Приоткрыл дверь, вдохнул морозный утренний воздух, обжегший легкие и застрявший где-то в горле. Длинные и черные как смоль волосы ударили по бледному лицу, когда в комнату ворвался пронизывающий до костей сквозняк.       Немного придя в себя, Итачи умылся и на скорую руку привел себя в порядок. Направляясь к отцу, он был натянут, как струна, готовая порваться. Ком в горле так и не прошел, и холодок, струящийся по шее, не имел ничего общего с погодой.       Клан, несмотря на ранний час, уже был на ногах. Приготовления закончились еще с месяц назад, и все эти дни Учиха провели в нервном ожидании. Со вчерашнего дня, когда отец, наконец, отдал приказ, в доме царила гнетущая атмосфера. Воздух был плотен и тяжел. Члены клана старались говорить тихо, будто боясь, что лишний шум спугнет удачу, и их приглушенные голоса вкупе с горящими от решимости глазами действовали на Итачи подобно гипнозу. Голова кружилась, в ушах эхом отдавались чужие приветствия. Он усилием воли пробирался сквозь этот океан тянущихся к нему рук и обращенных лиц.       В части дома, принадлежащей Фугаку, к счастью, было безлюдно, и Итачи перевел дыхание. У дверей в комнату стояло двое в масках и с оружием наготове — личные телохранители отца, ни на секунду не покидавшие вверенный им пост. Итачи не потрудился объяснить, что его ждали. Эти двое и так были в курсе, иначе бы не отступили в стороны, так просто пропуская наследника клана вперед. Итачи никогда не видел их лиц. Телохранители были похожи друг на друга, как две капли воды, но что-то ему подсказывало, что верных охранников, дежуривших у комнаты отца день и ночь, было не двое и даже не четверо. Фугаку не знал меры, когда дело касалось собственной безопасности. Итачи не разделял доверия отца к безымянным воинам. Всегда находившиеся в доме, пустыми глазами наблюдающие за каждым шагом членов клана, — Итачи они казались лишней угрозой.       Отец, вопреки ожиданиям Итачи, находился в комнате один, просматривая документы. Даже выполняя такое будничное действие, он продолжал выглядеть величественно и источать подавляющую ауру. Итачи всегда чувствовал себя неуютно в его присутствии. Впрочем, виду он все равно не подал, замерев на месте, подобно каменному изваянию.       — Итачи, — Фугаку поднял глаза, когда старший сын предстал перед ним.       — Доброе утро, отец.       — Выглядишь плохо. Ты в порядке?       — Я в полном порядке, отец, — Итачи не был глупцом и понимал, что отец заботится вовсе не о нем, а о результатах его миссии и его будущем в клане. Учиха никогда не признают слабого, больного наследника.       — Сейчас мы ожидаем подтверждения от наших союзников и наиболее благоприятного момента для начала действий.       Под «наиболее благоприятным моментом» отец, несомненно, имел ввиду момент наивысшей слабости нынешнего правителя. А под союзниками… Итачи хотелось раздраженно цокнуть языком. Таких отбросов даже за людей нельзя было считать, тем более союзниками. Отец и сам их не жаловал, Итачи прекрасно был об этом осведомлен, пусть тот и ни разу не сказал слова против. Фугаку шел на любые ухищрения, чтобы укрепить власть клана и остаться при этом независимым, но даже Учиха не были всесильны и иногда были вынуждены уступать тому, от кого зависел исход игры.       — Осталось совсем немного, — голос отца звучал как будто из потустороннего мира. — На тебе лежит большая ответственность. Не подведи чаяния клана.       Итачи почтительно склонил голову.       — Я готов приступить к обязанностям немедленно.       — У тебя еще есть время. Поспешность может лишь все испортить.       Словно подтверждая свои слова, Фугаку помедлил. Итачи вскинул глаза, но отец стоял к нему спиной, сомкнув руки и глядя куда-то вдаль сквозь раскрытое настежь окно, за которым бушевала непогода. Фугаку, напротив, был собран, не проявлял ни беспокойства, ни даже заинтересованности. И все же что-то незримое в его образе заставило Итачи напрячься.       — У меня будет для тебя еще одно задание.       — Да, отец, — Итачи обратился в слух. Отец по-прежнему не желал на него смотреть, и Итачи мог видеть лишь его силуэт, освещаемый восходящим солнцем.       — Отправляйся к Саске и попрощайся с ним.       Итачи озадаченно моргнул.       — Я навещал его вчера. Стоит ли тратить время на еще один разговор?       — Вы не увидитесь в течение длительного времени.       Брови Итачи сошлись на переносице.       — Всего пару недель, если все пойдет по плану. Отец, планы изменились?       — Наши намерения в отношении королевской семьи остались прежними, но мне пришлось пересмотреть свое решение о будущем Саске. Он не отправится во дворец, как предполагалось изначально.       Ладонь Итачи предательски дрогнула на имени младшего брата. Подавив в себе нарастающую панику, он подал голос, стараясь ничем не выдать свою нервозность:       — Отец?       Фугаку, наконец, обернулся, но по его лицу невозможно было что-либо прочитать. Идеальная маска безразличия. Итачи еще далеко было до подобного совершенства.       — Мы находимся в очень деликатной ситуации, — начал Фугаку немного издалека. — Я вынужден думать не только о своих интересах. Ты был рожден, чтобы занять трон. Саске же удостоился чести нести в себе и проповедовать ценности нашего клана. Я хочу, чтобы он осознал свою принадлежность и вырос полный гордости за свою семью. Однако сейчас гораздо важнее привить ему дисциплину, — Фугаку выдержал короткую паузу, которая Итачи показалась бесконечной. — Он отправится на обучение к Орочимару.       Сердце Итачи ухнуло вниз, подобно камню, брошенному с обрыва в реку. Дыхание мгновенно сбилось, кровь застучала в висках, и голова стала тяжелой от нахлынувшей ненависти. Перед глазами стоял старый змей, растягивающий свой влажный рот в омерзительной улыбке; даже одно его имя вызывало у Итачи отвращение. Отдавать пятилетнего ребенка на обучение этому нечеловеческому существу казалось Итачи ни с чем не сравнимым грехом. Никто не знал, что происходило за массивными дверьми змеиного поместья.       Итачи вовремя спохватился, медленно вдохнул и выдохнул, через силу заставляя себя успокоиться. В этой комнате у него не было права на привязанность к брату и злость по отношению к отцу. Он не боялся вторжения в собственный разум, всегда охраняемый мощным блоком, но нельзя было терять бдительности. Холодная ярость отступила перед здравым смыслом. Итачи продолжал стоять, почти не дыша и не сводя глаз с фигуры отца. Он отчаянно пытался подобрать слова, чтобы прозвучать так, как к тому обязывало его имя.       — Не решит ли Орочимару злоупотребить властью, когда принц окажется у него в руках? Старый змей не заслуживает нашего доверия.       — Не заслуживает, — согласился Фугаку. Вроде бы, не заметил так резко произошедшей у Итачи эмоциональной вспышки. — Однако, не стоит волноваться. У нас есть рычаги влияния на него. Кроме того, Орочимару — один из трех Великих Отшельников. Он достойный учитель для твоего младшего брата.       Для Фугаку Саске всегда был «твоим младшим братом», и никогда — «моим младшим сыном». У Итачи не было иллюзий по поводу отношения отца к Саске, и все же Саске был не просто ребенком, а чистокровным Учиха, а Фугаку не привык разбрасываться собственной кровью налево и направо. Значит, либо ему поджали хвост и вынудили совершить неравноценный обмен, либо пообещали нечто, ради чего не жалко было продать даже принца. В любом случае, ситуация складывалась скверная.       Сердце Итачи все еще билось в ритме «Саске-Саске-Саске», и с каждым новым ударом Итачи упрямо повторял «долг-долг-долг». На собственного брата у него тоже не было никак прав. Отцу было лучше знать, как поступать, когда на кону было само существование клана.       — Я хочу, чтобы ты отправился к нему и сказал то, что вызовет у него к тебе отторжение.       Итачи с трудом сглотнул. Дышать было тяжело с самого момента, как он проснулся, и с каждой секундой эта задача становилась все непосильнее. Он медленно выдохнул. Он должен сделать все возможное ради успеха кампании. Вот только сердце все продолжало отбивать имя брата раз за разом.       — Прости, отец, но я не совсем понимаю.       Фугаку нахмурился. Он терпеть не мог, когда старший сын чего-то не понимал.       — Его излишняя к тебе привязанность может оказать негативное влияние на его суждения и исказить его представления о ценностях нашего клана, — неохотно пояснил мужчина. — Дай ему понять, что ты бросил его во имя высшей цели. Рано или поздно, он поймет, что это была оправданная жертва.       — Он прибудет на мою коронацию?       Дело было даже не в коронации. Итачи нестерпимо хотелось знать все условия заключенного отцом договора.       — Вы не увидитесь, пока он не станет полноправным членом нашей семьи.       Что на языке клана означало день совершеннолетия. Одиннадцать долгих лет.       — Отец, ты наказываешь меня за неспособность вразумить младшего брата? — вопрос сорвался с губ Итачи быстрее, чем тот успел его даже обдумать. Он мысленно укорил себя за несдержанность. Отец не должен знать о том, что привязанность к Саске носит обоюдный характер. Наследный принц должен ставить цели клана выше своих собственных симпатий. К счастью, Фугаку, привыкший читать между строк и явно не ожидающий прямого вопроса, расценил возмущение Итачи по-своему.       — Тебя? — он сухо рассмеялся. — Не подумай, Итачи, я не ставлю под сомнение твои способности. Мне не дает покоя характер Саске. Мальчишка растет смышленым, но совершенно неуправляемым, наши законы для него пустой звук. Ваши встречи могут свести на ноль все попытки вырастить его достойным представителем клана. Надеюсь, ты понимаешь важность данного решения.       Итачи понимал, но понимание вовсе не означало согласие. Он вновь склонил голову.       — Я понимаю. Я встречусь с Саске до начала миссии.       — Не затягивай до последнего. Он выдвинется в путь раньше нашего.       — Да, отец.       — На этом все. Мы увидимся на собрании в три часа. Не забудь подготовить воодушевляющую речь для наших солдат. Не помешает, если наследный принц напомнит им об их долге.       — Конечно, отец. Я могу идти?       — Да.       Выходя из комнаты отца, Итачи из вредности, как будто бы случайно, задел плечом одного из телохранителей.       — Прошу прощения, — безэмоционально обронил он. Телохранитель сделал небольшой шаг в сторону, не потрудившись ответить на извинения или извиниться самому. Его взгляд по-прежнему был прикован к невидимой точке на противоположном конце коридора. Хорошо выдрессированная собачка. Вот только даже самые послушные псы иногда кусают своих хозяев.       Итачи почувствовал себя раздраженным. Пройдя несколько пролетов, он остановился и замер в тени. В главном доме клана за каждым его шагом неотрывно наблюдало множество глаз, но сейчас он был в безопасности, пусть лишь на краткий миг. Он все еще дышал через силу, и руки дрожали, не желая подчиняться его воле. Итачи показалось глупым, что даже самые простые вещи требовали от него сегодня столько усилий.       Зато голова работала на износ, будто решив компенсировать недостаток других функций. Мыслительная деятельность была для него необходима, как воздух. Гений от природы, Итачи просчитывал каждый свой шаг и его любые возможные последствия. Он был распален недавним разговором и ощущал, как каждая клеточка его тела бурлит от негодования. Если слишком много думать, можно додуматься до невесть чего, но остановиться Итачи был не способен. Он попробовал направить свои размышления в правильное русло. На нем была ответственность за свой клан и его будущее. Семья полагалась на него. Недопустимо было позволить минутным слабостям сбить его с верного пути и заставить забыть об идеалах, следование которым было его предназначением с момента, как он был зачат.       Где-то на кромке сознания слово «семья» всколыхнуло ненужные воспоминания, привычной болью кольнувшие сердце. Шисуи. Итачи скрипнул зубами и хорошенько сжал ладонь в кулак. Ногти впились в мягкую кожу, которая тут же засаднила, но легкая боль помогла ему прийти в себя. Идеалы требуют жертв. Как наследник клана, он знал это лучше, чем кто-либо другой.       Послышавшиеся в отдалении голоса заставили Итачи подобраться. Все ненужные мысли были наскоро отправлены в самые темные и дальние уголки его души. Рано или поздно с собственными страхами ему придется встретиться вновь, но сейчас было не место и не время.       Итачи поприветствовал показавшихся из-за угла молодых мужчин, едва ли старше его самого. Двоюродные братья из побочной ветви. Тот, что был ниже ростом, не постеснялся пригласить наследника присоединиться к трапезе в общей столовой, и Итачи, обычно предпочитающий уединение, согласился. Чужие голоса могли заглушить голоса в его голове.       В столовой царило неожиданное оживление. Здесь, по больше степени, собралась молодежь, которая к любым событиям относилась легкомысленнее, чем старшее поколение. Приход наследника был встречен с воодушевлением, множеством улыбок и рукоплесканием от нескольких особо ярых фанатов. Итачи немного расслабился в присутствии стольких людей, позволил себя накормить скромным завтраком, состоящим из очазуке и аммицу, терпеливо выслушал вопросы и так же терпеливо ответил на каждый из них. Когда часы пробили девять, он был вынужден откланяться. Никто не пытался его задержать, все прекрасно осознавали, что у наследника клана в такое время было множество обязанностей.       Где-то в толпе мелькнула знакомая макушка и копна отливающих сизым волос. Наори оглянулась через плечо, молча прося Итачи следовать за ней. Поблагодарив остальных членов клана за завтрак и вежливо с ними распрощавшись, Итачи выскользнул из столовой. Они шли рука об руку до самого зимнего сада, не проронив ни слова. Наори замедлила шаг и оглянулась вокруг.       — Твоя мать ожидает тебя в комнате, — доложила она без лишних разговоров. Итачи вскинул глаза. — Советую поторопиться. Твой отец очень скоро узнает о ее визите.       Итачи не стал тратить времени, чуть поклонился в благодарность и последовал совету Наори, быстрым шагом направившись обратно.       Микото терпеливо дожидалась его. Ее длинные черные волосы, доставшиеся Итачи в наследство, были собраны в тугой хвост — редкость для нее. Итачи напоследок выглянул в коридор, чтобы удостовериться в отсутствии свидетелей, и переступил порог, усаживаясь напротив матери. Микото никак не отреагировала на его приход. Она сидела посреди комнаты, вся горделивая и неприступная, с идеальной осанкой и вздернутым подбородком. Но для Итачи не было секретом, что под слоями напускного величия билось любящее материнское сердце, вот только билось оно лишь для одного сына. Еще до того, как она открыла рот, Итачи знал, о чем пойдет речь, и ему хотелось вышвырнуть мать из комнаты и запретить ей когда-либо сюда приходить, но он не смог пошевелиться. Взгляд Микото, полный тоски и боли, приковал его к месту. Она не была Учиха по крови. Будучи обрученная с отцом еще в юном возрасте, она научилась правильно держать себя в обществе, но так и не смогла полностью совладать со своими эмоциями. Читать ее было легче, чем кого-либо еще из основной ветви.       — Сегодня на рассвете мне доложили о Саске.       Итачи сделал вид, что его это не интересует.       — Тебе не следовало приходить. Отец рассердится.       — Я не боюсь твоего отца.       И это было правдой. Вечно следовавшая за ним, словно тень, покорно принимающая его решения и исполняющая его волю, Микото уважала мужа за его хватку и преданность клану, но Итачи никогда не видел, чтобы она смотрела на него с любовью или страхом. В ее жизни был лишь один мужчина, который вызывал в ней хоть какие-то чувства. Из-за него она самовольно пришла сюда.       — Необходимо решить вопрос по поводу твоего брата.       — Если ты про его отъезд, то, насколько я понимаю, этот вопрос уже решен. Ты зря пришла.       — Ты должен что-то сделать.       — Все, что я могу сделать — это выполнить волю отца.       — Не играй со мной в свои игры. Ты понимаешь, чего я от тебя хочу.       — Чего же?       Микото выдержала паузу. Она никогда не отличалась особым красноречием. Даже попытайся она найти слова помягче и потуманнее, все равно выходило чересчур прямо.       — Спаси его, — без обиняков попросила она.       — Его не от чего спасать, — упрямо заявил Итачи. Микото поджала губы.       — Его на десять лет отправляют к Орочимару. Это, по-твоему, «не от чего»?       — На одиннадцать, — учтиво поправил он мать. — Отцу лучше знать.       — Несомненно. Он знает, что лучше для клана, вот только понятия не имеет, что лучше для его сыновей.       — А ты имеешь?       Микото потупила глаза. Поняла, что это был камень в ее огород.       — Каким бы ни было твое отношение ко мне, прошу, не оставляй брата на растерзание этой змееподобной твари.       Итачи сложил руки на груди в защитном жесте.       — Саске, в первую очередь, Учиха, а уже потом мой брат. У него есть обязанности перед кланом.       Микото внезапно схватила сына за рукав его домашней рубашки. Тот перевел тяжелый взгляд на ладонь, нахально вторгнувшуюся в его личное пространство.       — Сколько не прикрывайся кланом, ты не можешь скрыть от меня свою любовь к брату. От отца, возможно. Но от матери — никогда.       Итачи раздраженно качнул головой. Микото намеренно давила на его слабые места. Он не стал отвечать на выпад, вместо этого попробовав образумить мать:       — Тебя не должно быть здесь.       — Напротив, именно здесь я быть и должна, — возразила она настойчиво.       — Я не могу тебе помочь, уходи.       — Итачи.       — Я буду вынужден позвать охрану, если ты не пожелаешь уйти сама.       — Но ты не позовешь.       — Ты так в этом уверена?       Микото не поверила его угрожающему тону.       — Я уверена лишь в том, что мы оба желаем Саске добра.       Итачи промолчал. Микото наклонилась вперед, обдавая его едва заметным ароматом духов, напоминающих ему о детстве и ее редких объятиях.       — Итачи, ты с рождения принадлежал клану. Я еще как-то смирилась с тем, что ты никогда не будешь принадлежать мне, но отбирать у матери еще и второго сына — это слишком жестоко.       — Я не могу тебе помочь, — повторил он, желая лишь одного — чтобы она ушла. Но она продолжала сидеть напротив, в своем алом кимоно, расшитым фиолетовыми цветами. Глаза ее казались огромными на худом лице, смотрели они выжидающе, и Итачи было не по себе от этого взгляда. Он терял последние остатки самообладания. С самого утра он был на взводе, и присутствие матери вовсе не помогало успокоиться, напротив, еще сильнее разжигало тлевшее внутри него пламя — его естество разрывалось на части. Тянуть и дальше было некуда. Что-то вот-вот должно было оборваться.       — Не мне, ему. Тебе кажется справедливым, что ты столько лет не увидишь Саске? Что он все эти годы проведет в окружении змей? Он никогда, слышишь, никогда не будет твоим братом после этого, — голос Микото сорвался на отчаянный шепот. Она не плакала, но этот мягкий шепот, вкупе со стальной хваткой, разбивали Итачи сердце. Он склонил голову, пытаясь спрятаться за длинной челкой от ее присутствия. Мать, приблизившись еще больше, поцеловала его в лоб. Итачи сжал ее ладонь с такой силой, будто хотел ее сломать. Он чувствовал себя беспомощным рядом с этой маленькой и хрупкой женщиной. Ее любовь к Саске обезоруживала его.       — Для твоего отца клан всегда будет на первом месте, но мое сердце принадлежит моим детям. Мне жаль, что я не могу разделить с вами ношу, возложенную на вас вашими предками, но я хочу дать вам шанс самим выбрать свой путь. Я — не Фугаку. Я отказываюсь жить идеалами, которые делают моих детей несчастными.       Она безжалостно играла на чувствах, которые он столько лет давил в себе, зная, что они идут вразрез со всем, чему его учили. Итачи почти ненавидел Микото в этот момент. За то, что она делала его таким слабым. За то, что из-за каждого ее слова чаша весов все больше и больше склонялась к эгоистичному желанию подарить брату свободу, которой у него никогда не было.       — Я не могу, — тише произнес он, но голос прозвучал безжизненно. Он устал бороться.       — Ты можешь гораздо больше, чем тебе кажется, Итачи. Тебе всего лишь нужно признать на чьей ты на самом деле стороне.       Они оба вздрогнули, когда по комнате разнесся оглушающий стук. Сердце Итачи предательски заколотилось, но это был всего лишь слуга, работающий на побегушках у отца. Он кулаком постучал по двери и звонко позвал своего господина.       — Да? — Итачи удивился тому, что все еще был способен говорить без дрожи в голосе.       — Господин Фугаку напоминает вам об отъезде юного принца и просит вас встретиться с господином Саске в ближайший час.       Время было на исходе.       Итачи медленно выдохнул.       Поблагодарив мальца, он повернулся к матери. Микото выглядела так, будто узнала о смерти сына, а не о его отъезде. В широко распахнутых глазах плескались неверие, горечь и сожаление. Хватка ее стала еще крепче. Итачи не смог бы расцепить их руки, даже если бы очень захотел.       — Я попробую переубедить отца, — прошептал он, не веря самому себе. Микото потребовалось пару секунд, чтобы немного прийти в себя.       — Орочимару пообещал ему надавить на старейшин. У змея в Совете есть свои люди, — так же шепотом ответила она.       Итачи не сомневался в ее словах и не стал интересоваться, откуда ей были известны подробности. У женщин всегда были свои способы разузнать то, чего знать им не полагалось.       По крайней мере, он был в какой-то степени прав. Отца мудро купили. В прошлый раз старейшины, которые обычно безмолвно наблюдали за происходящим в стране из тени, в пух и прах разрушили все планы клана. Фугаку умел учиться на ошибках своих предшественников.       — Даже реши ты поговорить с отцом, он все равно отправит Саске в змеиное логово, а тебе перестанет доверять как прежде, если ты проявишь открытую симпатию к брату. Никто не выиграет при таком раскладе, — Микото, наконец, осознала происходящее и уверенно схватилась за спасительную соломинку, пока старший сын не пошел на попятную.       — Тогда… — Итачи не знал, что «тогда». Он чувствовал себя совершенно опустошенным, еще толком не понимая, почему.       — Ты ничего не сможешь сделать, находясь в его доме. Даже будучи королем, Итачи. Перестань упрямиться. Даже я это знаю, а ты и подавно.       Итачи был неподвижен. Знал ли он? Наверняка знал. Его внимание привлекла крутившаяся в голове мысль. Мать легонько встряхнула его за плечи.       — Иди к Саске. Не бери ничего. Наори тебе поможет. Вам нужно бежать немедленно, другого шанса не будет.       Итачи все еще напряженно размышлял, и слова матери доносились до него как будто сквозь несколько слоев земли. Глухо и нечетко.       — Это… — он перевел взгляд на висящий на стене гобелена. Символ клана, передающийся от поколения к поколению. — Это измена.       От произнесенного слова на языке осталось неприятное послевкусие, как от остывшего зеленого чая.       Микото покачала головой.       — Клан стоит на пороге государственного переворота. Не тебе об измене думать.       Итачи медленно встал. Микото тут же его отпустила. Понимала, что старший сын уже никуда не сбежит. Она выпрямилась, сцепляя ладони в замок. И откуда у нее внезапно прибавилось столько решимости?       Итачи прислонился к стене и медленно выдохнул.       — Ты и Наори, — опомнился он.       — Мы позаботимся о себе. А ты позаботься о Саске.       Он стоял к гобелену так близко, что мог различить каждую нить, переплетение которых образовывало символ его семьи. Никогда еще он не чувствовал себя настолько потерянным, разглядывая привычное изображение двухцветного веера.       — Ты не знаешь, на что обрекаешь меня, — тихо проговорил он. Это было безоговорочное поражение. Микото слабо ему улыбнулась.       — Я верю, что обрекаю вас двоих на спасение.