Крылья бабочки

Темно-лиловый, пахнущий летом и цветами вечер уже почти перетек в ночь, когда уставшая Анжелика переступила порог своей комнаты. Сегодняшний прием не затянулся надолго, но две ночи подряд без сна по-прежнему давались ей с трудом. К тому же что-то мешало ей так же самозабвенно окунуться в водоворот празднеств и развлечений, как накануне. Она улыбнулась, вспомнив две почти сказочные встречи в парке, но улыбка тут же сползла с ее уст. Кантор. Вчерашний разговор с Вивонном – вот что наполняло ее сердце тревогой. Анжелика задумчиво прикусила губу, почти не замечая ловких рук служанки, освобождавших ее от тяжести парадного платья. Блистательная маркиза дю Плесси чувствовала себя одинокой как никогда – ей нужно было поговорить хоть с кем-то, кому она могла рассказать о самых глупых и смешных своих опасениях, и никто не приходил ей на ум. Кто-то, как Франсуаза, был слишком далёк от двора с его интригами и ловушками, кто-то же, напротив, стал его неотъемлемой частью, и ее страхи показались бы ему смешными… Она невольно повернула голову, привлеченная легким шумом в коридоре: да, это голос Филиппа. Значит, он тоже сегодня вернулся домой рано... Решение пришло, казалось, само собой, и поразило ее своей дерзостью – словно несколько минут, проведенных на мраморных ступеньках накануне, и странный разговор протянули между ними незримую нить. – Подай мне домашнее платье, – велела она служанке, опасаясь, что смелость вот-вот оставит ее наедине с сомнениями. – И ступай. Ла-Виолетт открыл ей дверь тут же, едва она успела опустить руку, и любезно пригласил ее пройти: будто ее появление среди ночи в комнатах маркиза было самым обычным делом. Филипп стоял у зеркала. Слуга уже помог ему снять жюстокор, и теперь маркиз рассеянно снимал украшения с пальцев. Анжелика ответила на безлико-любезное приветствие и покорно опустилась на мягкую софу в углу комнаты у приоткрытого окна, не сводя глаз с мужа. Филипп же не обращал на нее внимания, не то весь поглощенный своим занятием, не то просто утомленный чересчур длинным и тяжелым днем. Теперь, когда запал ее немного угас, решение прийти сюда казалось ей бессмысленным, и от стремления уйти ее удерживала лишь гордость, не позволявшая выставить себя перед ним в глупом свете. Молчание затягивалось, и Анжелика, наконец, отважилась его нарушить. — Мессир де Вивонн попросил меня отдать к нему на службу моего сына Кантора, - со вздохом проговорила она. Филипп даже не повернул к ней головы – как и его слуга, он будто бы вовсе не был удивлен происходящим. «Можно подумать, я каждый вечер заглядываю к нему поговорить», - с досадой подумала Анжелика. — Да? – Филипп по-прежнему не смотрел на нее, крутя в пальцах кольцо. – Так что же, примите мои поздравления, это великолепная новость. Мессир де Вивонн осыпан милостями короля, и благодаря своей сестре, мадам де Монтеспан, он еще долго будет пребывать в фаворе. — Но мессир де Вивонн отправляется в поход в Средиземное море. — Еще одно доказательство благосклонности и доверия короля. — Но разве мой сын не слишком мал для таких путешествий? – Анжелика подалась вперед, не в силах совладать с охватившими ее чувствами. — Мал? Хм, – Филипп слегка пожал плечами, рассеянно глядя в зеркало. – А что он сам думает о такой службе? — Кто? Кантор? Ну… Мне показалось, что он очень доволен и даже рвется сопровождать этого дворянина. В этом нет ничего удивительного: мессир де Вивонн его всячески балует и по любому случаю одаривает сластями. Но восьмилетний ребенок не в состоянии выбирать собственную судьбу. А я не знаю, как поступить… – Выбор очень прост, – обернувшись, медленно проговорил Филипп. Теперь он смотрел на Анжелику в упор. – Если вы хотите, чтобы ваш сын занял при дворе достойное место, то перестаньте считать его слишком маленьким, слишком нежным, слишком привязанным к вам… – Дело не в этом, вернее… – Анжелика прикусила губу, чувствуя, как щеки заливает румянец. – У герцога де Вивонна репутация развратного человека. Он из свиты Месье — а всем известно, что это значит. Я опасаюсь доверить своего сына человеку, который может его испортить. – Вот как, – Филипп приподнял бровь. – Что же, порой выбор в пользу почестей состоит и в этом. Скажем, мне едва исполнилось десять лет, когда мессир де Кульмер уложил меня в свою постель. А через четыре года, когда мой голос окреп, показывая, что я становлюсь мужчиной, мадам дю Креси тут же возжелала отведать «весенний плод» и предложила — или скорее, навязала — мне уют своего алькова. А ведь ей было уже за сорок… – Филипп… – от неожиданности она не могла подобрать слов. – Это…ужасно. Перед внутренним взором, как она ни противилась, вдруг возник мальчик – светловолосый и голубоглазый, таким, каким может стать Шарль-Анри в десять лет… И, утихомиривая разыгравшееся воображение, она неосознанно вскинула руки к лицу, отгораживаясь от пугающего зрелища. – Ну, не стоит так уж строить из себя недотрогу, – усмехнулся он, захлопывая шкатулку с драгоценностями. – Вам кажется, что вы выше всего этого, не так ли? Однако же вам, со всей вашей благородной кровью и щепетильным воспитанием пришлось заплатить собой, чтобы явиться ко двору. – Заплатить? – она нахмурилась, не понимая, что Филипп мог иметь в виду – вернее, о чем он мог бы знать, поправил ее внутренний голос. – Вынудив меня жениться на вас, – пояснил Филипп. – Самолично отправиться в логово людоеда – разве это не принести себя в жертву? – Я сделала это ради детей! Я просто хотела вернуть им то, что их по праву! – запальчиво возразила Анжелика и тут же осеклась: она была не готова к тому, что Филипп может поинтересоваться, кем же был их отец. – И… Это не слишком уж большая жертва, – добавила она осторожно. – Да? Со стороны так сразу и не скажешь, – с сарказмом парировал Филипп. – Во всяком случае, чаще всего рядом со мной вы выглядите так, словно вам не хватает тернового венца на челе. – Глупости! – возмутилась Анжелика. Для того чтобы сломить ее, понадобилось бы больше, чем самодурство одного-единственного мужчины, с мрачным удовлетворением подумала она, но, само собой, не повторила этого вслух. – Но вам нравится так думать, верно? Филипп слегка потянулся, прошелся по комнате и наконец, опустился на диван рядом с Анжеликой. Теперь он упирался рукой в стену позади ее плеча, вынудив молодую женщину наклониться назад. – Что поделать, такова жизнь, – произнес он негромко, но Анжелика все еще не чувствовала, что он по-настоящему сердился, – скорей забавлялся, намереваясь напугать ее, выбить из колеи. – Либо выигрываете вы – либо я. Легкий ночной ветерок коснулся затылка Анжелики, заставив ее слегка поежиться и вдруг ощутить тепло от его руки, находящейся слишком близко. – Вы все усложняете, – с укором произнесла она. – Любовь не похожа на войну, а в выигрыше тут могут остаться двое. – Любовь? – Филипп хмыкнул, но в его глазах ей почудился интерес. – Теперь вдруг кто-то заговорил о любви? – Она способна склеить даже то, что кажется безнадежно разбитым, – тихо проговорила Анжелика. – Это чувство приобщает простого смертного к величию вселенной, дарит ему радости затаенных грез, наполняет жизненной силой, делает вас поистине всемогущим… – Слова звучат прекрасно, но это лишь слова, – Филипп криво улыбнулся. – Женщины говорят про любовь только тогда, когда им что-то нужно. А потом бегут без оглядки. Ветер, пахнущий летом и свежей травой, снова легко шевельнул занавески. Анжелика, как завороженная, смотрела на тонкую цепочку в вырезе кружевной рубашки, – он все еще сидел близко, слишком близко, отгораживая ей рукой путь к отступлению. А хотела ли она бежать? – Я не сбегу, – еле слышно проговорила она, сама изумившись своим словам – быть может, летний ветер прошептал их? – Если бы вы только раз показали, что желаете видеть меня рядом… Ей показалось – или в его лице что-то изменилось? – Довольно глупостей, – Филипп прервал ее на полуслове и выпрямился, убирая руку. – Уже поздно, мадам, вам пора. Завтра я увижусь с месье де Вивонном и поговорю насчет его намерений. – Вы хотите избавиться от меня? И кто же теперь бежит без оглядки, месье? – вырвалось у Анжелики. Странно, но ее охватило разочарование – хотя кто, как не она, обещал себе избавиться от детских иллюзий по отношению к Филиппу?.. Сейчас, когда между ними наконец воцарилось почти вежливое равновесие, скверный мир - стоило ли его ломать? – О, эта вечная женская привычка – играть с огнем! Только у безмозглых бабочек хватает ума лететь к пламени, – после короткой паузы Филипп снова наклонился вперед, еще ближе, чем был, и Анжелика теперь могла слышать его участившееся дыхание: не то от гнева, что она вновь осмелилась бросить ему вызов, не то... Анжелика хотела и боялась поверить, что это может быть страсть. – Хотя они знают, что все равно опалят свои миленькие крылья. – Но ведь огонь может и дарить тепло, – возразила Анжелика. Стремление дерзить незаметно покидало ее, оставляя только восхищенное ожидание с примесью страха. Она вступала сейчас на неведомые земли, полагаясь лишь на собственное сердце. Филипп приподнял пальцем ее подбородок, всматриваясь в ее лицо; она не отвела взгляда, ощущая, как быстрее начинает биться сердце. Да, заинтересованность в его глазах ей не почудилась… – И вы, конечно же, знаете, как это сделать? – Рецепт прост, – шепотом проговорила Анжелика, не обращая внимания на сарказм в его голосе. – Добавить немного нежности и украсить терпением – вот и все, что нужно женщине. Заставьте ее умолять… – Они умоляли, – согласился Филипп, не отрывая взгляда от ее губ. – Умоляли оставить их в покое. – О, не будьте же грубым, – она медленно, будто во сне, прижала палец к его губам, провела, лаская, сама поражаясь своей смелости – и тому, что Филипп не противился ее действиям. – Дайте бабочке согреться в ваших руках… Он притянул ее к себе немного нервно, как бы против воли уступая физическому желанию, и она ощутила прикосновение его ладони на своем бедре, – жесткое, жадное, сминающее ткань платья, чтобы добраться до обнаженной кожи, – и это заставило ее поверить, что всё происходит на самом деле. Только что они почти ссорились, несколько минут назад он хотел прогнать ее – а теперь накрывал ее своим телом, и его губы скользили по ее шее. Анжелика сдалась сразу же. Ни за что на свете она не согласилась бы повторить собственную ошибку, и сейчас она была готова вынести от него все, что он только бы пожелал. Она послушно обвила руками мужские плечи, подстраиваясь под его порыв… и удивленно замерла. Уверившись, что жертва не шутит и не намерена спасаться бегством, Филипп сдержал свой пыл. Теперь его прикосновения несли в себе нежность и любопытство: он впервые открывал для себя, какой может быть любовная схватка, и это кружило Анжелике голову сильнее, чем сами ласки. Она пропустила момент, когда ожидание наслаждения переросло в мягко накатывающие обжигающие волны, и теперь она полностью зависела от его воли, его желаний. Она уже не могла сдерживаться, – чисто женский страх оказаться беспомощной перед тем, кто не будет с ней осторожен и внимателен, растворился в небытие, и Анжелика еле слышно застонала. Она знала, чувствовала, что сейчас Филипп полностью держал ее в своей власти, и что он тоже ощущает это: каждый ее вздох, каждую дрожь и скрытую от глаз судорогу. Ослепленная сиянием любовного пламени, она вытянулась струной, ловя пересохшими губами воздух, чтобы спустя несколько мгновений раствориться в блаженной слабости. Ее тело было тяжелым, налитым медово-тягучей усталостью: у Анжелики не было сил даже пошевелиться, чтобы поправить сбившееся, смятое платье, и она продолжала неподвижно лежать, чувствуя щекой жесткий кружевной рукав мужской рубашки. Несмотря на телесное утомление, сон никак не шел к ней, а разум был ясен и возбужден. Ей хотелось что-то сказать, но всякий раз слова застревали у нее на языке, в страхе нарушить хрустальную хрупкую тишину, повисшую между ними. Сказать ему, как благодарна за нежность и терпение? Что любит его и любила всегда? А может, отбросить стыдливость и приличия и поинтересоваться, остался ли он доволен ею? Она слабо улыбнулась, придя в сладкий ужас от подобной мысли. Ночной воздух, проникающий из окна, заставил ее поежиться. – Вы замерзли? - голос Филиппа заставил ее вздрогнуть от неожиданности и замешательства. – Нет, – после паузы произнесла она, стараясь, чтобы голос звучал так, как обычно. «Не настолько замерзла, чтобы уйти». Сейчас ей пришло в голову, что такой могла бы быть их брачная ночь – та, которую она представляла себе, легкомысленно не думая о реальности. Что же, эта ночь случилась спустя год – и за это время почти ничего не поменялось. Утоленная страсть, словно бурная волна, отхлынула от берега, оставив растущую неловкость. Все осталось на своих местах – и настороженность, и недоверие, и вражда… С почти детской обидой Анжелика подумала, что сейчас она могла бы спать в своей постели, повернись разговор по-другому. Устав от бесконечных болезненных стычек, она опустила руки, оставила попытки исправить то, что казалось ей безвозвратно упущенным, и лишь слепой случай свел их вместе, дал им еще один шанс. Да и сейчас есть ли надежда?... Или это будет лишь эпизод, о котором она будет иногда вспоминать, постепенно переставая верить, что это было на самом деле? Ладонь Филиппа пробежалась по ее прохладному плечу, и Анжелика снова поежилась. Он же приподнялся и потянулся куда-то, чтобы накинуть на молодую женщину тонкое покрывало, и напрягшаяся было Анжелика вновь успокоилась: по крайней мере сейчас он не гнал ее прочь. Теперь подоспела и усталость, постепенно утягивающая ее в теплое облако сна. – Я так и не поблагодарила вас за яблоко, – вдруг сказала она, уже не открывая глаз. – А оно оказалось удивительно сладким… Филипп молчал так долго, что она решила, что муж уже спит. – Это странно, – тихо произнес он, когда она уже почти пересекла границу сна и реальности и не была уверена, что ей не послышалось. – Ведь прошло столько лет.