Крылья бабочки

Двор готовился к маскараду. Нынешнее лето было богато на праздники, и, хотя один был краше и увлекательнее другого, в маскарадах придворные находили особую прелесть. В самой идее переодевания было что-то влекущее и языческое, заставляющее даже самых скромных и добропорядочных ощутить сладкий и пьянящий вкус чего-то, что ханжи именовали грехом, а остальные – свободой. На несколько дней все разговоры при дворе так или иначе сводились к костюмам. Верно ли, что королева назвала образ пастушки затасканным и пошлым? Уместны ли будут греческие боги? Стоит ли усыпать одеяния вакханки жемчугом? Костюм, уже либо готовый и висящий в гардеробной, тщательно закрытый бархатными чехлами, либо дошиваемый утомленными белошвейками, был предметом интриги и гордости. – Не знаю, чего вы боитесь больше, – не то того, что вас узнают, не то быть неузнанными, – со смехом заявил Пегилен, когда во время карточной партии беседа вновь пришла к грядущему балу. – Хоть небеса свидетели – ваши опасения тщетны, ибо никакой маске не скрыть сияния вашей неземной красоты, милые дамы. С этими словами он поднес к губам руку Анжелики, которая была настолько погружена в свои раздумья, что почти не слышала беседы, и потому глянула на Лозена с изумлением. После окончания игры он вновь подсел к ней. – Вы выглядите усталой, моя красавица, – как ни в чем ни бывало заметил он. – Могу ли я помочь вам с вашими заботами…. если, конечно, это не семейное дело? - добавил он с напускной серьезностью и состроил испуганную гримаску. Анжелика против воли хихикнула, но на щеках выступил румянец. Нельзя сказать, что она так уж часто вспоминала случайную связь с Лозеном, да и при дворе о небольшом скандале быстро забыли, однако она не могла избавиться от некоторой неловкости и недосказанности. Объяснения с обманутым мужем так и не произошло, - сперва этому помешал арест Филиппа, потом известие о беременности; а Лозен, едва вернулся из своей ссылки, вел себя с Анжеликой как и обычно. Сегодняшняя его шутка была первым намеком на то, что произошло, но сейчас Анжелика была совершенно не готова обсуждать эту тему. – Увы, но пока что вы не обременены заботами о детях, так что вряд ли сможете дать мне совет, – она постаралась, чтобы в ее голосе была та же шутливая легкость. – Но я ценю ваше внимание, граф. – Свет ваших прекрасных глаз слишком важен для меня, чтобы я мог не заметить его отсутствия, – заверил он ее, снова с подчеркнутой выспренностью, и после короткой паузы теперь прыснули от смеха уже оба. Незамысловатые шутки Лозена словно сломали тонкую стену отчуждения, которое Анжелика ощущала по отношению к случайному любовнику, и попрощались они так же тепло, как раньше. Забравшись в карету, Анжелика тут же забыла про гасконца. Ее мысли действительно были в полнейшей суматохе: разговор с Филиппом не прибавил ей спокойствия и уверенности относительно судьбы Кантора, зато теперь ее занимали еще и неясные отношения с мужем. Со времени проведенной вместе ночи прошло уже несколько дней, однако они нимало не прояснили ситуацию. На рассвете Анжелика проснулась в одиночестве, и с тех пор ей ни разу не удалось оказаться с Филиппом наедине. Нет, он не избегал ее, но в толпе придворных ей удавалось обменяться с ним разве что любезным приветствием, а его лицо не выражало никаких явных чувств. Анжелика даже начала думать, что те сладостные минуты, воспоминания о которых она бережно хранила в глубине своей памяти, как хранят распустившуюся розу с пурпурными лепестками, были всего лишь прекрасной иллюзией. Не этого ли она опасалась? В подавленных чувствах, едва добравшись домой, Анжелика зашла в гостиную, чтобы еще раз осмотреть зал в преддверии большого великосветского приема. С недовольным выражением на лице, то и дело вздыхая, она обходила огромный зал, темный, как бездонный колодец, обставленный жесткой мебелью эпохи Генриха IV. Только два больших зеркала вносили некоторое оживление в мрачное убранство. Чтобы хоть как-то противостоять вечно царившему здесь холоду, Анжелика, сразу по прибытии, приказала застелить плиточный пол мягкими персидскими коврами, привезенными из отеля Ботрейи. Но белая пушистая шерсть с узорами из роз лишь подчеркивала строгость тяжелой мебели из эбенового дерева. Молодая хозяйка еще была занята осмотром, когда в зале появился Филипп: он пришел за шкатулкой с украшениями, хранившейся в одном из многочисленных ящичков секретера. При виде мужа Анжелика ощутила облегчение. Ее никогда не страшили трудности и преграды так, как пугала неопределенность. Она незаметно несколько раз глубоко вздохнула, чтобы успокоиться: каким бы ни будет итог разговора, он положит конец ее метаниям. – Филипп, я волнуюсь, — обратилась к нему Анжелика. —Я не хочу сказать ничего дурного о ваших предках, но им пришлось постараться, чтобы устроить себе настолько неудобное жилище. Муж поднял взгляд от шкатулки и глянул на Анжелику с легким удивлением. – Вы тут хозяйка, так что вольны переделывать все на свое усмотрение. Почему же вы только сейчас говорите, что вам не по душе? – Хозяйка? – теперь пришла очередь Анжелики изумляться. Она слишком хорошо помнила, как впервые попыталась сюда попасть и вынуждена была ретироваться от запертых ворот. Если бы не рождение сына и не вмешательство Молина, она вполне могла бы до сих пор жить в отеле Ботрейи. – Но вы же не приглашали меня сюда? Едва закончив фразу, она вдруг вспомнила, что так поразило ее после переезда – полностью отделанные женские комнаты едва ли не по последней моде. Тогда она решила, что, возможно, маркиз приказал отделать комнаты еще во время помолвки с Ла Муаньон, но спрашивать она, конечно, и не подумала. – Не приглашал, – согласился Филипп, полностью, казалось, поглощенный содержимым шкатулки. – Все сразу пошло не так, как надо… – А… как же было надо? – осторожно спросила Анжелика. Возможно ли, что Филипп тоже представлял их совместную жизнь иначе? – Уже неважно, – после паузы отозвался тот. – Пожалуй, вам не стоило дерзить мне и злить меня, мне не стоило столько пить.… В любом случае, из этого получилось то, что получилось. – Но мы же можем попробовать... попробовать сначала, – Анжелика робко приблизилась и протянула к нему руку; Филипп сделал шаг назад. – К чему? – его тон снова стал любезным и прохладным, словно они разговаривали не наедине в собственном доме, а посреди шумного зала, полного чужих людей. – Вы добились того, чего хотели, – Версаль, должности, слава… Чего же еще вам недостает? «Вас», - едва не сорвалось с уст Анжелики, но она сдержалась. Нет, только не сейчас, когда Филипп вновь скрылся под ледяной маской придворного. – Мне показалось, что вы тоже были рады некоторому… теплу в наших отношениях, – так же отстраненно заметила она, гордо выпрямив спину. – А мне казалось, что для этого у вас есть целый полк поклонников, взять хотя бы Лозена, – бросил он чуть резче, чем раньше, и Анжелике показалось, что в его голосе скользнула досада. – Или вам недостаточно их тепла? – Лозен? Неужели вам до сих пор не дает покоя эта история?! – с изумлением и раздражением спросила она. Надо же, спустя почти год и любовник, и муж одновременно решили объясниться?! – При дворе это в порядке вещей, разве нет? Лозен ничего для меня не значил. Лицо Филиппа едва уловимо изменилось, словно маска дрогнула под напором какого-то сильного чувства, но не поддалась. – Вы и в самом деле далеко ушли от своего серого платьица, дорогая кузина, – медленно и словно бы про себя проговорил он, и, казалось, хотел добавить что-то еще, но вместо этого склонился к ее руке, снова в почти оскорбительно холодной вежливости. – Должен вас покинуть, сударыня. Почти у выхода он обернулся: – Да, совсем забыл. Месье де Вивонн высоко ценит вашего сына и уверил меня, что принимает участие в его судьбе только лишь потому, что видит перспективы его обучения. – И это все, что вы мне скажете? – Анжелика порывисто шагнула вперед. О, она могла бы сейчас объяснить ему все: и про Лозена, в объятия которого он толкнул ее сам, и про то, какой представляла она себе их жизнь… – А разве я обещал вам что-то еще, сударыня? – парировал Филипп, глядя на нее в упор, и не дожидаясь ответа, стремительно вышел, прикрыв за собой дверь чуть громче, чем требовалось. От бессилия и гнева Анжелика топнула ногой. Эти хождения вокруг да около могут продолжаться вечно! Неужели она ничего для него не значила? Да, любопытство и страсть породили сиюминутную нежность, но дождется ли она момента, когда наконец ее мечта сбудется? – Мадам? – зашедший через другую дверь лакей склонился в поклоне. – К вам посетители, мадам. За его спиной Анжелика увидела Лувуа, с любопытством проводившего взглядом Филиппа. «Интересно, сколько времени он уже тут и сколько он слышал», - с раздражением подумала Анжелика. Ну что же, к ссорам семейства дю Плесси при дворе не привыкать, так что вряд ли он расскажет что-то новое – подумаешь, маршал хлопнул дверью! Было бы удивительно, если бы они были приветливы и милы друг с другом, с горечью добавила она про себя. Внезапно ее взгляд упал на одиноко стоящую на трюмо шкатулку, и молодая женщина слегка улыбнулась. По крайней мере, Филипп ушел взволнованным настолько, что забыл вещь, за которой приходил. А значит, битва еще не проиграна окончательно. Атаки в лоб не принесли успеха, – что же, пришло время и для хитростей. – Чем могу помочь вам? – она обворожительно улыбнулась Лувуа и словно между делом убрала шкатулку обратно в ящик.