Rest in Peace.

Конец не должен был быть таким. После всего, через что они прошли вместе, этого просто не могло случиться. Найти друг друга, будучи незнакомцами, оказаться на пороге величайшего момента в их жизни, влюбиться с первого взгляда, осознать, что жизнь безошибочна и бесповоротна, было чудом. Любить, несмотря на осуждение окружающих и бессчетное количество фотовспышек, было чудом. В моменты, когда Луи оборачивался назад в прошлое, то часть его очень хотела бы, чтобы он никогда не встречал Гарри. Если бы он тогда пропустил прослушивание, если бы остался в кровати в тот день, то никогда бы не влюбился в кучерявые волосы и изумрудные глаза. Стайлс все равно бы стал знаменитым (он всегда был всеми любим). И может Луи бы не потерял свою голову окончательно, если бы наблюдал за ним по ту сторону экрана. И может Луи не был бы готов отдать за него свою жизнь, если бы не чувствовал размеренный стук сердца, касаясь груди Гарри. Почти всегда, когда он оборачивается назад в прошлое, то Луи винит себя. Вокруг них вращалась целая солнечная система, позволяя им ощущать каждый атом своих тел. Он должен был уделять этому больше внимания, должен был взглянуть на солнце и понять, что происходит, намного раньше. Головные боли могли быть чем угодно: обезвоживание, чувствительность к свету, напряженный график, крики толпы. Они могли означать сотни причин, в список которых не входили темные пятна на снимке МРТ. — Вот как бывает, — тихо и слабо произносит Гарри, пытаясь найти ладонь Луи, — Полагаю, теперь ты официально не можешь дразнить меня, если я вдруг забуду слова песен. Были и другие врачи тоже. И снимки МРТ тоже были другие, были результаты сканирования мозга любого рода с разными специалистами со всех континентов. Были многочисленные поездки в больницы и смена одной лучшей клиники на другую. И однажды Гарри не выдержал. — Хватит, — прошептал он, сворачиваясь калачиком от внезапной головной боли однажды вечером, — Пожалуйста, хватит. Луи не произносил слова «рак» до тех пор, пока химиотерапия была неизбежна. Гарри постоянно тошнило. Каждый приступ сопровождался невыносимой болью и бессчётными слезами. Они пытались сделать вид, что все происходящее — лишь плохой сон, который в итоге закончится. Но это не помогало. Луи протягивает полотенце, застывая на мгновение, чтобы весь его мир отпечатался в этом движении. Он нежно касается кудрявых редеющих волос. — У тебя не должно быть рака, — он едва держит себя на ногах, — Только не у тебя. Это не должен быть Гарри, который провел на этой земле двадцать шесть прекрасных лет, каждый день из которых, доказывал всем вокруг, что мир прекрасен. Это не должен быть Гарри, который покорил миллионы сердец, заботясь о каждом. Это не должен быть Гарри, бедный, любимый Гарри, который изменил тысячи жизней, никогда ничего не требовавший в ответ, кроме того, как быть любимым. Это не должен быть Гарри, который однажды пришел к Луи поздно ночью и в дрожащих руках держал электрическую машинку, попросив забрать его последние кудри. «Я выгляжу так нелепо» — сказал он почти уверенно, как будто юноша рядом не замечал, как он вытирает слезы тыльной стороной ладони. Луи всегда был самым сильным из них. Он был единственным, кто выдержал фальшивые отношения на протяжении четырех лет, когда, на самом деле, были только он и Гарри. Луи поддерживал Зейна в ту ночь, когда тот решил покинуть группу и спасти себя. Единственным, кто разговаривал с Энн обо всех бумагах и операциях, через которые им пришлось пройти. Луи был одним единственным, кто осторожно переносил Гарри к окну, когда тот очень хотел увидеть больше, чем потолок своей палаты, а его собственные ноги отказывались подчиняться. Но вся проблема в том, что, на самом деле, он таким не был. Он не был рожден с сильным сердцем, ему пришлось его найти. Он нашел его там, где пятеро парней пытались найти себя, там, где мир медленно рассыпался на кусочки, пока не осталась лишь звездная пыль. Он нашел его в заботе, в надежде на то, что справедливость существует. — Знаешь, — сказал Гарри однажды утром. Он сделал паузу, пока Луи подносил к его губам стакан с водой. Выпив всю жидкость, его голос стал звучать лучше. Не так умирающе, — Я слышал, что Ник снова один. Тебе нужно будет как-нибудь позвонить ему. — Это совсем не смешно, — ответил Луи мягко и тихо. Он поднял вилку с подноса и отломил кусочек омлета. Было сложно угадать, хватит ли у Гарри сил проглотить это за раз, но он уже делал успехи. — Хорошо, тогда не Ник, — согласился Гарри, устало улыбаясь, — Знал, что этот вариант слишком рискованный. Нужно быть аккуратней с выбором. Не хочу, чтобы меня заменил кто-то… неподходящий. — Гарри. Костлявая рука скользнула к колену Луи, нежно касаясь кожи. — Я же серьезно. Ты лучшее, что случилось со мной, Лу, и если у тебя будет второй шанс, а он будет, то я хочу, чтобы с тобой был тот, кто тебя заслужива… — Я же сказал, что это не смешно! — тарелка упала на пол, разбившись на десяток осколков. Глаза юноши наполнились слезами, — Неужели ты не понимаешь? Это ты! Ты лучшее! Ты лучшее, что когда-либо со мной случалось. И во всем мире просто нет… Понимаешь меня? Нет такой вселенной, в которой я бы… В которой я бы смог заменить… — Лу, — голос Гарри дрожал. Он слегка вытянул руки, пытаясь коснуться юноши, — Прости… Я… Луи… Мне так жаль. Прошло не мало времени прежде, чем юноше удалось восстановить дыхание. Он осторожно коснулся щеки Гарри и посмотрел ему в глаза. — Я полюбил тебя с того самого момента, как мне исполнилось восемнадцать. Я даже не знаю, как дышать в этом мире без тебя. Если бы была всего одна вещь, которую можно было познать, наблюдая за тем, как Гарри медленно умирает — это то, что жизнь может оказаться либо слишком короткой, либо слишком длинной. Жизнь без него будет вечностью. Бывают хорошие дни, когда Гарри может разговаривать. Тогда он старается как можно чаще напоминать Луи, что хотел бы провести с ним больше, чем ему дано. Он так много раз повторяет слова «Я тебя люблю», что однажды Луи не выдерживает и ломается, падая на колени. Бывают дни, когда Гарри улыбается и повторяет это часами. В итоге, случается землетрясение. Нет, не яркий взрыв, как ожидал Луи. Это был обычный полдень вторника, когда Гарри попросил перенести его к окну, чтобы полюбоваться птицами и тем несчастным скворечником, которые они вместе повесили на дерево в их пятую годовщину. Это был просто полдень, когда Гарри наслаждался солнечным светом, а Луи наслаждался Гарри. Луи не произносил слово «мертв» даже спустя две недели после похорон. До того момента, как он приехал на свежую могилу уже в сотый раз. Гарри Томлинсон-Стайлс. 1994-2020. Любимый муж и сын. — Ты мертв, — произносит юноша со злобой в голосе, — Ты на самом деле мертв. Как ты мог оставить меня здесь одного? Скажи? Кто дал тебе это право? Конечно, его не оставляют в одиночестве. Рядом семья, друзья и целый мир, который тоже скорбит. Возможно, дома, это отвратительное чувство достигает своего предела. Возможно, одна сторона кровати все еще хранит знакомый запах. Возможно, телефон скучает по длинным разговорам. Возможно, все напоминает о том, что он здесь жил когда-то. И возможно, это слишком для Луи. Вода холодная. И если честно, юноша перестал замечать это еще час назад. Она каким-то образом успокаивает его тело, впуская боль, которую ему необходимо почувствовать. Свернувшись калачиков в ванной комнате, юноша понимает кое-что важное. Он просто не сможет двигаться дальше. Он не сможет снова обрести кого-то, кому бы он подарил больше поцелуев, чем Гарри. Кого-то, с кем он поженится и проведет остаток жизни. Он не найдет никого, кто бы мог забрать эту всепоглощающую боль. Луи опускается на колени, задыхаясь от приступа слез. Он опускает голову, касаясь рамки с фотографией. — Будь со мной, — его голос дрожит, — Если бы была всего одна вещь, которую бы ты мог мне дать. Гарри. Пусть это будешь ты. Со мной.