≠
Сегодня девушка устраивала господину небольшой сюрприз. Она знала, что в своём тайном убежище он весь вечер вершил волшебство, чтобы узнать имя „неотшлифованного алмаза“, который должен был стать ключом к великим планам визиря. Поэтому она озаботилась кальяном и большой чашей с фруктами, в котором лежали целых три манго — любимых плода господина. Услышав, как часть стены отходит в сторону, она юркнула в тень дверного проёма. Господин очень трепетно относился к сохранности своего тайного убежища. И то, что он не всегда замечал её и не считал кем-то значимым, могло не помочь, если она всё же привлечёт внимание к тому, что ей известен его секрет. Принцесса Жасмин появилась внезапно, поставив под угрозу тайну прохода в стене. Она говорила с визирем о каком-то юноше с базара, но девушка не слушала. Она смотрела во все глаза. Ей так редко доводилось видеть беседу господина с кем-то кроме его верного попугая. Её глаза ловили каждое выражение лица мужчины, каждый оттенок голоса. Она следила за реакцией на каждое сказанное ему слово, каждую гримасу на лице принцессы. Каждое движение, каждый его жест были чёткими и выверенными. Он виртуозно играл своим телом, делая его оружием в достижении собственных целей. А его руки! Маленькая рабыня готова была глядеть на них вечно. Узкие ладони с тонкими длинными пальцами. Это были пальцы аристократа, музыканта, учёного…. Они казались ей чем-то невозможным в этом простом бренном мире. Таким же невозможным, каким был и сам Джафар. На грани сна и бодрствования она иногда отваживалась облекать свои чувства и мечты в мысленные образы, и чаще всего она представляла, как визирь берёт её за руку. Выдуманные ситуации всегда были разными и такими несущественными. Ей всегда казалось, что его ладони чуть холодные, но неизменно мягкие, а хватка может варьироваться от жёсткой железной, до нежной. Самым же смелым мечтанием, на которое она отваживалась очень и очень редко, которое было почти что святотатством, исходя от рабыни, было то, где он обнимает её за плечи. Где его тонкие длинные пальцы смыкаются на её плечах, запуская миллиарды мурашек по коже и заставляя её млеть. Вскрик принцессы вынуждает её вернуться с небес на землю. Жасмин оседает на мягкий пуф, подкошенная неожиданным известием. — Я сожалею, что так вышло, принцесса, — голос Джафара глубокий, вкрадчивый, с идеально подобранными нотками вины, а его руки обхватывают плечи девушки в жесте утешения и молчаливой поддержки. Рабыня в углу не видит больше ничего из-за заполнивших глаза слёз. У кого-то в реальности происходит то, о чём она не всегда отваживалась даже мечтать. Конечно, ведь Жасмин — красавица принцесса, а она — жалкая рабыня, и никогда такой человек, как Джафар, не удостоит её большим вниманием, чем положено. Жасмин выбегает из комнаты в слезах, Джафар и Яго переглядываются без капли сочувствия к чужому горю, а девушка в углу мечтает лишь об одном. И пусть визирь принёс принцессе боль, пусть он никогда не заботился о её благополучии, но он смотрел на неё, говорил с ней, он её касался! И пусть он соврал ей, использовал…. Она больше всего на свете мечтает оказаться на месте принцессы Жасмин.≠
На следующий день судьба забросила её за одну из колонн тронного зала. Нужно было убрать последствия очередной вышедшей из-под контроля игры Султана, а свободных рабов не было. Ей же всегда удавалось совмещать полную заботу о господине (включая уборку обоих его комнат, в минуты, когда его не было ни в покоях, ни в убежище) с дополнительными поручениями. В данный момент Султан занимался примирением дочери с великим визирем, и поэтому девушка отложила все свои инструменты, чтобы ни один вдруг не выпал из руки и не привлёк внимание к возмутительному факту: рабыня подслушивает разговор господ. Скрытая массивной колонной она видела всё: как Джафар взял руку принцессы в свою, как поцеловал её ладонь, как она выдернула руку из его пальцев и сказала такие грубые и жестокие слова. Ну, неужели она не понимает, как ей повезло? Неужели не ценит то, что у неё есть? Нет, она раздражённо уходит, ненавидя все те блага, которыми одарила её судьба. „Мне ведь тоже даровано великое благо: я могу быть с ним каждый день, я знаю его, как никто другой, косвенно посвящена во все его планы. Я ближе к нему, чем кто бы то ни было из людей, и это неизменно“. Но все мысли рухнули со словами Яго. Попугай предложил отличный выход стать султаном взамен недостижимой лампы: жениться на принцессе. Так просто. Использовать девушку для того, чтобы получить власть. А потом сбросить с обрыва вместе с отцом и стать единовластным правителем. Рабыня зажала руками рот, чтобы не издать ни звука, и под громкий смех визиря и его пернатого друга выскользнула из тронного зала. Он будет добиваться её. Ухаживать, изобретать способы завоевать. Он будет думать о ней. Она теперь — его план, а планам своим он предан. Он, в конце концов, женится на ней. А значит, у них будет брачная ночь. Он не откажет себе в этом праве. Всего лишь упасть с обрыва — ничтожная плата за такое счастье! А, быть может, падать не придётся. Жасмин не только принцесса, она ещё и красавица. Несмотря на свой характер, она и сейчас услаждает его взор. Что, если она сможет найти дорогу к его сердцу? Тогда он не убьёт её, а будет с ней вместе править Аграбой. А ещё у них будут дети. Впервые в жизни девушка зарыдала. Она бы всё на свете отдала за то, чтобы быть на месте принцессы Жасмин. Она не помнила, как добралась до дворцовой кухни. Краем сознания поблагодарила Аллаха, что её никто не увидел, и в помещении тоже было пусто. „Нужно успокоиться, — твердила она себе. — И в самом деле, будто бы ты не знала, что когда-то так будет. Что когда-то появится та, которой он увлечётся. Что у тебя есть шансы быть с ним только в твоих фантазиях. Ты — рабыня. Так знай своё место“. Слёзы упорно не хотели кончаться, словно бы вознамерившись пролиться не только из-за сегодняшнего удара, но и за все двадцать лет сдерживания эмоций. „Может, я и вовсе не люблю его. Это обычный перфекционизм. Желание сделать свою работу как можно лучше. Быть может, просто забота о вверенном мне человеке. А он никого не любит, и только использует. Хочет захватить власть и не гнушается убийств. И, к тому же, ему около сорока, он годится мне в отцы! Я попросту не могу его любить!“. Здравые мысли помогли, слёзы высохли. Но тёплое чувство щемящей нежности никуда из груди не делось. Девушка поняла, что ей ещё долго придётся повторять себе это как мантру, чтобы заставить себя поверить в то, что её „великая любовь“ — всего лишь подростковое желание первой влюблённости, и не более. - Ой, что ты тут делаешь? — от женского голоса она почти подпрыгнула. Её нашли, а она не имеет права на чувства априори. Проявление эмоций — нонсенс, ведь это может не понравиться господам, которые могут внезапно зайти и увидеть. А уж слёзы — почти что преступление! Все должны быть счастливы в славном городе Аграба! — Сейчас-сейчас, не волнуйся… я дам тебе сухарик! – ох, кажется, её не заметили. Хвала Аллаху! Так, стоп, кому там коллега-рабыня собралась давать сухарик? — Ку-шать! А-А! Ку-шать! — проскандировал голос, который она моментально узнала. — Стой, не смей! — выскочила она из-за печи, за которой скрывалась от любопытных глаз. — Этому попугаю только фрукты! - О, Аллах! — вздрогнула вторая рабыня. — Ты что, упала с неба? Фрукты только для господ! — Тогда иди по своим делам, и ты меня не видела, и не соучастник, — хитро прищурилась девушка. Рабыня ушла. Конечно, ведь одно из главных негласных правил — идеальная репутация в служении Повелителю. А пятно на репутации другого — верная примета к повышению в иерархии. — Я тебя знаю! — внезапно сообщил попугай нормальным голосом. — Ты убираешь покои Джафара. — Так и есть, господин, — она и впрямь не ожидала, что удостоится такой чести: попугай ещё ни с кем кроме визиря не говорил по-настоящему. А то, что он ещё и запомнил её, так вообще наполнило девушку какой-то безотчётной радостью. — Какие фрукты вы любите? — Да любые! В сравнении с этими мерзкими сухарями, что угодно — райское блаженство! — без обиняков заявил Яго, вновь подтвердив, что значения слов „вежливость“ и „дипломатия“ известны ему крайне смутно. И вдруг внезапно спросил заговорщически. — А виноград есть? Улыбнувшись, девушка принесла ему большую сочную гроздь. Она начинала понимать, за что так ценит своего пернатого друга Джафар: попугай был способен довести кого угодно до нервного срыва, но в то же время он мастерски успокаивал, отвлекая от плохих мыслей. — Ты что, плакала, что ли? — бесцеремонно поинтересовался он, заглатывая ягоды. — Ни в коем случае, господин, я… - Ой, да не заливай! Колись давай, - и, сделав чудовищный глоток в полгрозди, добавил. — Рабыня, да ещё и плачет. Это ж надо! Впервые вижу. — Возможно, я открою вам страшную тайну, господин, — её голос был холодным, и она, в порыве какого-то бунтарского духа, совсем не хотела это менять, —, но у рабов тоже есть чувства и эмоции. Они тоже люди и тоже умеют плакать. — Но чтобы заплакал раб, нужно что-то совсем из ряда вон выходящее! Такое, чтобы прям как конец света! А что тебя могло так…. Погоди! Ты узнала о намерении Джафара жениться! У девушки пропал дар речи. Всё. Её тайна раскрыта. Теперь её ждёт в лучшем случае смерть. А в худшем — она вздрогнула — перевоспитание. — Как… - Ну, я же не слепой. Это Джафар у нас вечно в своих планах и сложных схемах. Я всё секу. И кучу раз видел эти твои томные взгляды. Девочка, очнись! — он внезапно взлетел и постучал согнутым крылом по её лбу: лёгкий, но такой понятный жест. — Кто ты и кто он. Вместе вам не быть. Да он никогда на тебя даже не посмотрит. Это было слишком. Когда она говорила это самой себе, оно было не так… определённо, неотвратимо. Безнадёжно. — Я знаю, — она не крикнула, но произнесла с таким нажимом, с такой задавливаемой страстью, что попугай отпрянул. — Что тут происходит?! — раздался гневный возглас, и девушка с ужасом увидела Старшую, стоящую у входа в кухню. Воплощённый кошмар, наставница и воспитательница всех рабынь. — Как ты посмела? Ещё и плакала! Немедленно извинись. И быстро ко мне. Видимо, я плохо тебя воспитала. Ей не удалось подавить дрожь. Снова воспитание. Она вновь вернётся в коридоры дворца безвольной куклой. Но сама виновата. Знала, что это не её уровень, так нет, полезла. Слёзы, любовь — она не имеет на это права. — Молю о прощении, господин. Не смею более оскорблять ваш взор. Низко поклонившись, и не глядя на Яго, она выскользнула из комнаты вслед за Старшей. С другой стороны, может, перевоспитание это хорошо. Оно поможет искоренить неподобающие мысли о чужом будущем муже.≠
Как же это было легко: изображать сломленную, просто переутомлённую, рабыню. Изображать? Нет, быть ей. Быть, каждую секунду вспоминая слова Яго. Мгновение за мгновением осознавая непреодолимую пропасть между собой и господином. Чем она могла заинтересовать его? Разве может кто-нибудь когда-нибудь почувствовать хоть что-нибудь к рабыне? Как просто было отвечать на все вопросы. Всё давно было выучено, вдолблено в голову. „Уши мальчика на его спине“ — всё по завету древних египтян. Ей нужно было лишь сквозь сыпавшиеся удары розог отвечать на вопросы ясно и чётко. Кто она, где её место, есть ли у неё эмоции. И слушать. Внимать урокам Старшей, повторять их слово в слово, один неверный звук — и количество ударов увеличивалось. Идеально подобранный коктейль боли и внушения. Он мог сломить любого. И он смог. Он лишил её надежды. На заре следующего дня она точно знала, что больше никогда не заплачет, никогда не почувствует ничего, кроме раболепия и всеобъемлющей преданности Повелителю. Она не знала, почему её воспитание ограничилось лишь одним днём. За ней прислали внезапно, и Старшая, скрежеща зубами, отпустила девушку, пригрозив, что ещё один эксцесс — и процесс воспитания будет длиться не меньше года. Лишь увидев солнце, она похолодела. Её господин в это время уже заканчивал свой завтрак. Кто вместо неё о нём заботится? Они ведь даже не знают, что он любит! А день нужно начинать с любимого блюда, чтобы весь он прошёл как по маслу. Девушка помчалась в покои визиря. Только бы не опоздать! Но Джафара уже не было. Лишь сиротливо лежала на пуфе широкая полоска ткани — ею мужчина подпоясывал свой костюм. Видимо, этим утром господину предстоит нечто важное, раз он выбирал одежду к случаю. И нечто спешное, раз уж он сам не успел убрать: к своим вещам Джафар относился крайне бережно, не позволяя ни одному рабу прикасаться к личной собственности. Она взяла пояс в руки. Он был приятен на ощупь, уютно лежал в ладонях. Как же неповторимо он пах! Тем непонятным запахом из тайной лаборатории — и ещё немного корицей. — Кого я обманываю, — невольно произнесла она вслух. Тёплая щемящая нежность так никуда и не делась. Побои, издевательства, даже сама правда, которую озвучил ей попугай — ничто не смогло искоренить этого чувства. Словно и не было дня перевоспитания, ей всё так же хотелось сделать всё, что в её силах, чтобы господин был счастлив. „И ведь если его счастьем является принцесса Жасмин, то я не должна завидовать. Я должна полюбить её, как люблю господина, потому что она дарит ему то, что никому не под силу“. Вздохнув, она осознала, что прижимает к себе мягкий кусочек ткани. Нет, она не имеет права. Аккуратно сложив его и вернув на место, она с размахом залепила себе сильнейшую пощёчину. „От боли всё пройдёт. Всегда проходило“. - Нет, ну, самоистязание — это уже слишком! — раздался сзади знакомый голос, и Яго спланировал на пуф прямо перед ней. — Простите, господин. - Ой, не начинай! Знаю я эту вашу промывку мозгов. Сам из таких. — Из каких? — изумилась девушка. — Да меня с детства растили на потеху господам. Я им и петь, и плясать был должен. А ещё шутить и быть живой игрушкой, которую тискают их детишки. Потому что „мой господин есть моя жизнь“. А я, может, хочу большего! За такое вольномыслие меня и отправили на базар, где любой проходимец мог купить и сварить из меня суп. А в итоге купил Джафар. А уж эти мне мерзкие сухари, которые мне все пихали в глотку! Ухх! Попугай перевёл взгляд на изумлённую таким откровением девушку и буднично добавил: — Можешь считать это моими извинениями. Не хотел подставлять тебя перед этой грымзой. — Извинения? .. — она была потрясена и ничегошеньки не понимала. – Мне? — Вот только не надо прибедняться! От тебя вольнодумством за версту разит. И если бы наши господа хоть иногда приглядывались к тем, кто ниже них, ты бы уже давно болталась в петле. А из меня бы сделали чучело. А Джафара бы так вообще…. Кстати, между нами говоря, он — не лучший билет на вершину иерархии для девушки, уж поверь моему опыту! Рабыня задохнулась от возмущения. — Как ты можешь так говорить, он не билет, он… - Ага, совершенство в тюрбане. Мне всё ясно: у тебя тут безнадёжный случай. Хм, а давай так, — Яго принял весьма заговорщический вид и усмехнулся. — Джафар сейчас обрабатывает султана, чтобы тот приказал принцессе за него выйти. И, конечно, им нужна будет личная прислуга. Мне ничего не стоит устроить, чтобы ею оказалась именно ты. А если не согласится, так я по-любому стану великим визирем, так что возьму тебя под своё крылышко, идёт? — Зачем это тебе? — Можешь считать очередной безумной идеей. Ну, а вообще — ты прикольная. И отличаешься от остального сброда. — А ещё забочусь о тебе, так? — ей до сих пор было удивительно, как легко они с попугаем перешли на „ты“ и, кажется, вполне неплохо понимали друг друга. — Глянь, просекла! Да мы поладим! Ну что, идёт? Девушка улыбнулась и кивнула. Яго ей нравился, да и кроме того её захватила перспектива обретения друга. В тот момент язвительный, вредный и жестокий попугай казался ей лучшей птицей в мире.≠
Яго выполнил своё обещание. Когда Джафар завладев волшебной лампой, стал величайшим магом и султаном Аграбы, попугай действительно сделал её своей личной рабыней. Бывший визирь же предпочёл иметь служанкой и наложницей принцессу Жасмин. Это не удивило девушку, просто в груди ныла тупая боль при виде того, как всё, о чём она мечтала больше всего на свете, достаётся принцессе. Господин фактически позвал её замуж! А потом был тот поцелуй…. Впрочем, что теперь вспоминать. Девушка выскользнула тогда из тронного зала, не в силах видеть продолжения, а после выяснилось, что её господин, обманутый Аладдином, превратился в джинна и был выброшен из дворца куда-то в пустыню. Рабыня резко лишилась своей главной обязанности. Должность великого визиря не пустовала долго. Прошла всего неделя — и Султан, до этого поклявшийся управлять страной единолично „без всяких там предателей“, понял, что не справляется, и поспешил свалить все свои проблемы на Аладдина. Сейчас девушка выходила из его покоев, не в силах скрыть злорадную улыбку: юноша казался огорошенным. Вот так-то, мальчик, будешь знать, кем на самом деле был Джафар — незаменимым человеком, совершающим невозможное каждый день. Сейчас она была рабыней Аладдина, нового великого визиря, но не ощущала всеобъемлющего желания сделать для нового господина всё, что в её силах. Непозволительное свободомыслие. Единственным, что она считала хорошей новостью, был отказ Аладдина занять покои предыдущего визиря. А это значит, что секрет тайного убежища не будет раскрыт, и что она по-прежнему может проникать в комнаты господина, чтобы убирать их. Девушка верила, что Джафар ещё вернётся. Если он действительно стал могущественнейшим из джиннов, то при его упорстве и настойчивости, подкреплённой теперь феноменальной космической мощью, он очень скоро возвратится во дворец и потребует вернуть своё. Слишком уж хорошо она его знала. И потому даже немного — совсем чуть-чуть — жалела Аладдина. У неё не было никаких сомнений, что его жизнь вскоре оборвётся. Дойдя до кухни, она застыла в изумлении: девушки-рабыни носились в полнейшей панике, переворачивая все мешки с зерновыми изделиями. — Что случилось? — Это ужасно! — запричитала ближайшая к ней рабыня. — Прилетел большой наглый попугай, заявил, что он — лучший друг нового визиря, и потребовал устроить ему рай небесный. А у нас нет ни одного сухаря! Несколько секунд девушка пребывала в ступоре, после чего мягко рассмеялась. — Позвольте, я сама этим займусь. И ей позволили — кто же откажется от возможности спихнуть на другого работу, неверное выполнение которой может привести к серьёзным последствиям? — Кого я вижу, — поприветствовал её развалившийся на круглой зелёной подушке Яго. – Рад, что тебя не выперли за содействие „преступникам“. Или не убили. Или что там с тобой сделать могли. Больше всего удивляла девушку его манера общения: он говорил с ней как с равной. Заносчивый и алчный попугай, относящийся к окружающим как к мусору, с самого первого разговора обращался к ней в дружеской манере. Она не понимала этой неожиданной благосклонности, не знала, почему является исключением. Но диалогам с Яго была рада как благословению свыше. Потому что в их течении на краткое время могла почувствовать себя человеком. — Я тоже рада тебя видеть, — улыбнувшись, она поставила плошку с его любимым сортом винограда на пол, поближе к его подушке. — Как тебе удалось выбраться? - О! Это было в высшей степени героическое деяние. Но я ведь теперь положительный, так что скромно промолчу. Девушка снова рассмеялась. Но попугай действительно замолчал, а это значило, что вопрос придётся задать самой. Это заставило её оборвать смех и замяться. — А… твой хозяин? — наконец, смогла тихо выдавить она из себя. — Где он сейчас? — Затонул вместе со своей проклятой лампой, — отрезал пернатый, примериваясь к финику. Отсутствие реакции и наличие рядом одной изумлённой покрасневшей рабыни заставило его пояснить. – Ну, да. Как только выбрались, он опять начал командовать, и я скинул его в какой-то там колодец. А что? Все гениальные планы, вся работа — на мне. А на кого после всего этого сыплются все шишки? На меня! Надоело! Я собой дорожу. Девушка молчала около минуты, за которую попугай успел сжевать два финика и обратить свой взор на лежащий неподалёку инжир. — Ты его бросил. Эта фраза заставила птицу забыть про инжир и почти что вздрогнуть. Такой тон непозволителен рабам. Даже правители редко дозволяют себе его использовать. Голову Яго посетила безумная мысль, что именно таким голосом с преставившимися говорят на Страшном суде. Но он слишком хорошо привык к обвинениям, чтобы почувствовать хотя бы малейшее раскаянье. - Эй, это ты у нас по уши влюблена в Джафара, а не я. Я ему ничего не должен. Наоборот, наконец-то получаю то, что заслуживаю: богатство, роскошь — и сочные фрукты вместо сухарей. — В таком случае не буду мешать. Наслаждайся. Развернувшись, девушка отточенным движением выскользнула из комнаты. Нужно было осознать и смириться с ужасной истиной: Джафар не вернётся — слишком уж редко в пустыне встречаются колодцы.≠
Смириться с невозвращением господина оказалось выше её сил. И вот она снова в его тайном убежище, бережно стирает пыль с бесценных фолиантов. Эти книги она знала, как самоё себя. Не только потому что не пропускала на них ни единой пылинки, но и потому что не раз отваживалась на истинное самоубийство — брать книги, которые точно не понадобятся господину, и читать в укромном уголке своей каморки. Если бы её поймали — тут же отправили бы на плаху. Но только так она могла хоть как-то развиваться, и во имя этого готова была рисковать. — Ты же вроде говорил, что об этом месте никто не знает, — подозрительный голос с визгливыми нотками заставляет девушку подпрыгнуть, развернувшись вокруг своей оси. Сзади стояли двое: маленький толстенький человечек с маслянистым взглядом маленьких алчных глазок и… её господин. Она забыла, как дышать: он стоял так близко и глядел на неё, совсем такой же, каким и был, только свой обычный чёрный костюм он сменил на красный, и при нём не было извечного посоха. Но в остальном — тот же, абсолютно тот же мужчина, при виде которого её сердце начинало колотиться и буквально выскакивать из груди. - О, не волнуйся, дорогой Абис Маль, этой девушке известны все мои секреты, и ни один пока не покинул этих стен, — глубокий бархатный голос вновь заставляет её покрываться столь приятными мурашками. А его слова! Она призвала все свои силы, чтобы не разомлеть. — Не так ли? - Да, господин, — прошептала рабыня, опуская глаза и склоняясь в поклоне. Значит, он знает! Он всё это время знал, что ей всё известно! И он никогда не был „против“, он позволял ей хранить секрет. Девушку затопило безграничное счастье. Она с трудом оставалась со склонённой головой, борясь с желанием взглянуть на него ещё раз, насмотреться вдоволь, до конца осознать его возвращение. Нельзя. Она и так непозволительно долго разглядывала его, когда обернулась. — Можешь идти. Так хотелось раствориться в темноте за дверью и упиться нахлынувшим счастьем, но сейчас ей придётся рискнуть. — Ужин подать как обычно, господин? — голос ещё тише, поклон ниже, только бы не разгневать его. — А можно прямо сейчас? — воодушевился спутник господина. Девушка улыбнулась кончиками губ, но не ответила, лишь взглянула на господина из-под опущенных ресниц, ожидая его ответа. И неожиданно встретилась с ним глазами. Он смотрел на неё несколько изучающе, но в целом одобрительно. Это окрыляло. — Не стоит привлекать излишнего внимания, — с этим словами маг взмахнул рукой, из которой вырвалось пламя, превратившееся через секунду в низкий столик, уставленный яствами. – Иди. Рабыня поспешила выполнить приказ, отточенным за несколько лет движением незаметно выскальзывая из комнаты. К сумасшедшей радости от его возвращения примешивалась толика горечи: она ему больше не нужна — зачем служанка тому, кто лишь взмахом руки осуществляет любые свои потребности? В одном из коридоров дворца она встретила Аладдина и Жасмин, целеустремлённо шагающих к Султану. Торопливо отойдя в сторону и склонившись в поклоне, она думала, что делать дальше, как вдруг увидела Яго. Удручённый попугай приземлился прямо на пол и в сердцах произнёс: — Какой же я всё-таки… — Самый лучший из всех птиц, — она сказала это почти с нежностью, подходя к нему. — Прости меня, я была так неправа. На самом деле ты — замечательный друг. Девушка ласково погладила голову попугая и, мягко улыбаясь, легкими шагами направилась дальше, не замечая, насколько тоскливым взглядом проводил её Яго.≠
— Отпусти меня! — выкрикнула она уже в третий раз, с прискорбием осознавая, что капитально влипла: в этой части дворца её никто не услышит. — Отпусти! Я не хочу! — А тебя никто не спрашивает, — один из дворцовых стражников с удовольствием ощупывал её везде, где мог, попутно удерживая в своих медвежьих объятиях. — Слишком долго ломаешься, будто не знаешь, что все рабыни удовлетворяют стражей дворца. — Только не та, что принадлежит мне, — раздавшийся сбоку властный голос заставил стражника побледнеть до синевы, несмотря на смуглую кожу. Трясущийся мужчина обернулся и узрел стоящего рядом бывшего визиря. В ту же секунду он выпустил девушку из объятий, и она рухнула на пол — ноги её не держали. — Дж…джа… Джафар, — смог, наконец, выдавить из себя он. Маг улыбнулся так ласково, что страшно стало не только стражнику, но и рабыне. Отточенным движением наставив на стража посох со змеёй, он повелел: — Ты меня не видел. — Я… тебя… не… видел, — загипнотизировано повторил мужчина. — Сейчас ты вернёшься к себе, уснёшь и забудешь всё, что только что было. — Забуду… всё… что… было. — И ты никогда больше не приблизишься к ней с дурными намерениями. — Никогда… не… приближусь. — Вот и молодец, — Джафар удовлетворённо взирал на свою жертву, говоря с ним, будто с младенцем. — А теперь иди. И стражник с растянувшейся на всё лицо блаженной улыбкой зашагал по коридору прочь от джинна и всё ещё сидящей на полу рабыни. «Так вот как происходило „убеждение“ Султана», — подумалось девушке. — Ты не пострадала? — мягко спросил волшебник, протягивая девушке руку. Она не могла поверить в реальность происходящего. Он обратился к ней, протянул свою руку. Он говорит с ней таким тоном. Неужели всё это не сон? По прошествии нескольких секунд она осознала, что в полном изумлении таращится на него не в силах выдавить и слова. Кошмар! - Нет. Спасибо, господин, — она чувствовала, как краснеет: начинали пылать щёки. В каком-то безотчётном страхе встретиться взглядом со своим спасителем, она приняла протянутую руку и поднялась. Вопреки её представлениям, его рука не была холодной, наоборот, она была очень тёплой, и её не хотелось отпускать. — Разве раб лампы может быть чьим-либо господином? — в бархатном голосе невесёлая ирония. — Может, если сам не считает себя рабом, — дыхание перехватило от сказанных слов. Это была неслыханная вольность, граничащая с дерзостью: рассуждать о положении господина. Джафар рассмеялся негромко и так же мягко. — Это стоит того, чтобы обсудить. Как ты относишься к телепортации? — Никогда не пробовала, — она взглянула на чародея, он смотрел на неё с лёгкой улыбкой. И он всё ещё не отпустил её руки! Это наполняло девушку трепетом. — Самое время, — услышала она, прежде чем перед глазами стало темно. Она чувствовала себя словно бы пролетевшей по трубе: несколько мгновений её обдувал сильный ветер, но вдруг всё стихло, и она обнаружила себя на втором этаже тайного логова Джафара. Здесь находился своеобразный склад артефактов и узкий проход, по которому можно было пролезть аккурат на внутреннюю дворцовую стену. — Как ощущения? — джинн стоял сзади, наблюдая за её реакцией. — Восхитительно. Мне очень понравилось, — она на краткое мгновение улыбнулась, но молниеносно вернулась с небес на землю. — Простите, господин, здесь пыльно, я не отваживалась трогать ваши магические вещи. — Ты поступила мудро, многие из них опасны. Что же касается пыли…, — он лишь взмахнул рукой, и комната заиграла новыми красками. И внезапно добавил. — Не зови меня господином. Я перестал быть им для любого из живущих. Такова моя плата за могущество. - Раб! — раздался визгливый вопль откуда-то снизу. — Сюда! Живо! — Вот видишь, — с кривой улыбкой указал мужчина. — Осмотрись, располагайся, я вернусь. И он исчез. Всё ещё не в силах поверить, что всё это происходит с ней наяву, она огляделась. Комната перестала напоминать вещевой склад. Все артефакты покоились теперь за прекрасной резной ширмой, на стенах появились восхитительные драпировки из дорогих тканей, пол покрыл толстый мягкий ковёр, на котором теперь лежали большие яркие подушки. Посреди комнаты находился низкий столик с золотым блюдом, полным фруктов. Комната стала жилой и очень уютной, уступая богатством разве что покоям Султана. Девушка прошлась по обновлённому помещению. Ей очень нравилась красно-золотая гамма. И всё это до сих пор напоминало прекрасный сон, от которого ей так не хотелось просыпаться. „Неужели, мои мечты тоже могут сбываться?“, — нерешительно подумала она, боясь своей неосторожной мыслью разрушить нежданную удачу. — Не стой, присаживайся, — Джафар появился незаметно, заставив вздрогнуть. — Я благодарна вам за спасение, но к чему всё это? — она была готова к наказанию, к смерти, это было куда лучше, чем непонимание ситуации. — Став рабом лампы, я теперь лучше понимаю тех, кто когда-то был моим рабом. Кроме того, я не мог оставить в беде девушку, которая была моей лучшей служанкой. — Правда? — сорвалось с непослушных губ. Лучшая похвала в её жизни. И пусть единственная, но она никогда не мечтала о том, что её работу похвалит Он. — Я настолько к тебе привык, что когда тебя не было целый день, а этот день был для меня весьма ответственным, я понял, что ты лучше, чем кто-либо знаешь все мои привычки и предпочтения. Мне пришлось почти с боем добиваться, чтобы тебя вернули на законное место. „Так вот почему моё воспитание продлилось всего один день!“, — девушка была так потрясена, что осела на так кстати оказавшуюся рядом подушку. — Я… я очень рада, что смогла так хорошо вам услужить. Ведь это моя работа, и я очень старалась выполнить её как можно лучше. А джинн рассмеялся. Звучно, явно искренне. В его смехе присутствовало нечто истерическое, нечто безумное. Но, вопреки всему, этот звук нравился девушке. „Наверное, я сошла с ума окончательно“, — констатировала она, не испытывая, впрочем, ни грамма сожалений по этому поводу. — Ещё один факт, который меня в тебе заинтересовал, — тонко улыбнулся он и, видя её непонимание, пояснил. — Вольность твоих мыслей. — Но я…. — Не нужно оправдываться. Это скользит в тебе. Проскальзывает в словах, в жестах, поведении. Ты не считаешь себя рабыней, не так ли? — Вы… заметили так быстро. — На самом деле, я очень долго считал тебя обычной рабыней. Но за тебя попросил Яго, и это показатель. Он никогда не снисходит до тех, кого считает ниже себя. Затем, твоя очаровательная выходка с Жасмин. Девушка не без содрогания вспомнила, как была среди тех, кто готовил принцессу к служению Джафару. Но после громкого возмущения Жасмин: „Я не такая, как вы! Я — принцесса, и никогда не стану рабыней“ — все отпрянули и смутились, и лишь она заявила монаршей особе, что у нового Султана нет дочерей, а значит, в Аграбе нет принцесс, а все они — лишь рабыни нового Повелителя. Её не выгнали и не казнили только потому, что Султан счёл её образцовой рабыней, выполняющей свой долг, а Жасмин не хотела проявлять нелицеприятную сторону своего характера перед Аладдином. — Даже то, как ты вела себя с Абис Малем — разве позволительна рабыне снисходительная улыбка по отношению к гостю своего господина? Нет-нет, я не порицаю тебя, — добавил маг, видя виноватое выражение лица девушки. — Наоборот, это замечательно. Я никогда раньше не встречал в султанате свободомыслящего человека. Наконец то, как ты беседуешь со мной. Не стесняешься говорить на равных. — Простите, я забылась, я… — Не нужно, — он поднял руку, останавливая её, и она подчинилась. В каждом его жесте, даже неосознанном, скользило величие. — Не нужно даже говорить мне „вы“. Поверь, мы оба рабы, оба достаточно свободно мыслим. Так что мы на равных. — Но как можно? Я ведь ваша… — Рабыня? О, нет. Рабыня бы сказала, что забота обо мне — смысл её жизни. Ты употребила термин „работа“. Пусть неосознанно, но теперь ты видишь разницу? Ты отличаешься. Как тебя зовут? Вопрос был неожиданным. Ещё никто и никогда не спрашивал её имени. У рабов не было имён. Они с малых лет воспитывались для службы, не зная даже своих родителей. Но ей повезло. Она родилась недоношенной, и потому матери было позволено заботиться о ней чуть дольше, чем обычно дозволялось. Она помнила её, хоть и очень смутно. И она помнила своё имя. Повторяла его себе в мыслях, чтобы не забыть. — Инайя, — ей было так непривычно произносить своё имя вслух. — Красивое. Знаешь, у меня есть для тебя подарок, — внезапно сообщил Джафар и, не дав ей возможности удивиться вслух, продолжил. — Он небольшой, но полезный. Маг показал ей небольшой чёрный… камень? неправильной формы, висящий на шёлковом шнурке телесного цвета. Или это всё же был не камень? Да, верно. Это нечто было из какого-то неизвестного девушке материала. — Это крошечный кусочек моей лампы. Я отколол его очень аккуратно, чтобы не было заметно, что частичка отсутствует. Пока носишь его, ты всегда будешь под моей защитой. Ни стражники, ни кто бы то ни было другой не причинят тебе вреда. — Спасибо, но… зачем? — она не понимала ничего, в то время, как что-то внутри неё истошно кричало, что это ещё лучше, чем в самых дерзких мечтах, и приказывало ей молчать. — Небольшая награда за годы преданной службы, неразглашение моих тайн и свободомыслие, — улыбнулся он. — Последнее я ценю больше чего-либо другого. Один лишь взмах его руки — и осколок лампы уже на шее девушки, и кажется, будто бы он всегда был там. — Никто не догадается, что ты носишь, если не проговоришься сама. И ещё одно… ты должна это знать. Так как я раб лампы, а ты теперь обладаешь её частью, то ты в некотором роде становишься моей госпожой. У тебя есть одно желание. - Я? Госпожой? — у неё кружилась голова. — Но я не умею. — Для начала научись говорить мне „ты“. Ну же, это не страшно. Не страшно? Это был второй крах мировоззрения в её жизни. Её господин пытается научить её говорить с ним на равных. Нет, это точно какой-то сон. Но даже если это и сон, в любом из снов она всегда выполняла его волю. - Ты, — с усилием произнесла она. — Почему в… ты так хочешь, чтобы я так говорила? — Видишь? Совсем не сложно. Я всего лишь хочу поговорить спокойно и без церемоний. А это вечное „выканье“ ужасно раздражает и заставляет чувствовать себя как на службе у Султана. Она не удержалась от улыбки, и увидела, что он тоже улыбается. И вновь тёплая волна затопила её всю. Он доволен. Она доставляет ему радость. — Итак, каким же будет твоё желание? О, Аллах! Про желание он не шутил. Впрочем, через мгновение она поняла, что пожелает. — Стань свободным. Ей удалось удивить, нет, даже изумить его. Несколько секунд он ошеломлённо взирал на неё, но затем его лицо приняло несколько скорбное выражение. - Увы, но для такого масштабного желания тебе нужно обладать целой лампой. Или большей её частью, той, что у Абис Маля. Но спасибо, ты чуть было не осуществила мою мечту. — Жаль, что не вышло. — А о чём мечтаешь ты? Не скупись: самое заветное, невероятное, безумное, несбыточное желание — в моих силах исполнить любое. „Невероятное и безумное? Я хочу, чтобы ты меня полюбил. Я хочу быть твоей без остатка. Хочу каждый день тебя обнимать и видеть в ответ улыбку. Часами слушать твой голос и понимать, что ты говоришь только для меня, и ни для кого другого. Знать, что нужна тебе, но не как рабыня, а как женщина“. — Я как-то не задумывалась об этом, — с лёгкой улыбкой сказала она вслух. — Ай-ай-ай, разве можно врать джинну? Я вижу, что оно у тебя есть. Страстное, невысказанное, терзающее ночами. Ты хочешь быть принцессой, Инайя, не так ли? Принцессой Жасмин. Последняя его фраза прозвучала с удивлением. — Почему именно ею? Никогда бы не подумал, что капризная избалованная принцесса — твой идеал. — Просто… понимаешь… я… люблю, — каждое слово давалось ей с трудом. — Одного человека. - Увы, джинны не могут влюблять. — Да, я знаю. Но тут не нужна магия. Просто для того, чтобы он разглядел во мне девушку, мне нужно быть принцессой. Более богатой, а, главное, более красивой, чем Жасмин. Дело в том… он видит только её, меня для него не существует. — Богаче и красивее Жасмин? И тогда твой возлюбленный сразу же прибежит к тебе? Но в этом нет ничего общего с любовью. — Я не хочу влюблять его в себя силой. Мне достаточно быть с ним. Даже если он меня использует, я буду счастлива, потому что просто буду рядом. Потому что он разыграет эту любовь для меня, и я смогу её почувствовать. Пусть ненастоящую. Но разве в процессе я буду менее счастливой? Джафар смотрел на неё долгим изучающим взглядом, и она поняла, что покрывается холодным потом. Не сказала ли она лишнего? Не слишком ли разоткровенничалась? Не поймёт ли он, о ком она грезит? Она умрёт на месте от жгучего стыда, если он поймёт! — Твои чувства чисты, глубоки и искренни, как и ты сама, — произнёс он, наконец. – Но, боюсь, Аладдин любит Жасмин не за красоту или богатство. Не представляю, за что можно любить эту девчонку, но он не бросит её и ради прекраснейшей женщины в мире. А богатство он и сам себе наворовать может. „Он не понял! Не понял!“, — зазвенело всё в ней. Смерть от стыда откладывалась. Но в то же время было и жаль. То, что он не понял, могло значить лишь одно: он видит в ней всё, что угодно, кроме возможной пары для себя. — Тогда у меня больше нет желаний, — её плечи опустились. — Но если тебе так нужна свобода от желания… то… не знаю… принеси мне перо павлина. В детстве отчаянно мечтала иметь одно такое перо. — Правда? Почему? — Павлины такие красивые…. Я хотела провести с пером ритуал, который мне подсказали другие дети. Я верила, что стану белым павлином. И буду такой красивой, даже красивее маленькой принцессы, и на меня все будут любоваться. Вместо того чтобы бить за непослушание, — она невесело усмехнулась. — А сейчас хочу просто иметь напоминание. О том, чему никогда не бывать. — Принцессу Жасмин делают красавицей три вещи: косметика, украшения и постоянный уход за собой. У неё уйма времени на то, чтобы комбинировать это всё, поэтому на выходе получается прекрасная принцесса. Будь у тебя всё это…, — он внезапно замолчал, оценивающе оглядывая девушку. — Я считаю, что ты красивее Жасмин. У неё более аристократичные черты лица, здесь ничего не поделаешь, но на твоей стороне немного диковатая красота и лёгкая ассиметрия черт. В остальном же вас разделяет лишь бездна ухода за внешностью. Подобрать тебе макияж и украшения, втереть соответствующие крема, умастить волосы — и ты не будешь уступать ей в красоте. Инайя была в шоке. Если он считает, что она красивее, если он сказал, что не знает, за что любить Жасмин, почему тогда он всё равно хочет заполучить принцессу? И упорно не видит девушку в сидящей рядом рабыне, преданной ему всей душой? Только потому, что одна рождена всё же править, а другая — служить? — Не веришь, — истолковал по-своему Джафар. — Что же… Снова достаточно лишь взмаха руки, чтобы, объятые пламенем, в комнате появились какие-то баночки и бутыли разных цветов, форм и размеров. — Это косметика принцессы Жасмин. Я наделил все предметы толикой разума и собственной воли. Они сами преобразят тебя в соответствии с твоей внешностью, у них огромнейший опыт. — Слишком много работы, — заявила одна бутыль. - Да, она совершенно запущена, — поддакнула её соседка. — Но мы всё равно превратим её в первую красавицу Аграбы, — сообщил угрожающего вида гребень, нацелившись на волосы девушки. Остальное она запомнила урывками. Разные предметы и ёмкости говорили ей, что делать: открывать и закрывать глаза, склонять голову на бок…. А Джафар сидел на соседней подушке и благосклонно наблюдал за её преображением. Он никуда не торопился, будто бы у него совсем не было дел, и это время он решил посвятить чему-то приятному. Наконец, косметические принадлежности закончили свою работу, и девушка, подойдя к зеркалу, ахнула. Из отражения на неё смотрела красавица. Её от природы вьющиеся волосы теперь блестели, ложась на плечи мягкой волной и красиво обрамляя лицо. Каре-зелёные глаза ныне не уступали своей глубиной тёмно-карим омутам принцессы, макияж выгодно подчёркивал их, делая на них акцент. Идеальный оттенок помады очертил губы, делая их соблазном для любого ценителя женской красоты. Инайя не узнавала сама себя. Ей казалось, что джинн заколдовал отражение в зеркале, загипнотизировал её своим посохом…. Она не могла быть такой красивой! Она в смятении оглянулась на мага, и бывший визирь с улыбкой взмахнул рукой, приводя её в ещё больше изумление. Вместо непримечательного наряда служанки на ней теперь красовался чёрно красный комплект одежды из топика и шаровар, похожий на наряд Жасмин, но куда более целомудренный. Ножки теперь облегали мягкие туфли с загнутыми носами, шитые золотой нитью. На её шее и руках находились восхитительные золотые украшения, инкрустированные рубинами. А тонкая золотая диадема легла поверх роскошных вьющихся волос. — Для того чтобы быть красивой, не обязательно быть принцессой, — назидательно произнёс Джафар. — Тебе стоит только захотеть, чтобы остаться такой навсегда. — И тогда в первый же день работы у меня потечёт сурьма, и я стану похожа на ведьму. - Да, ты права. К такой внешности тебе нужно своё королевство. Я могу создать его для тебя. Прямо посреди пустыни, как оазис, вырастет дворец, дома, даже люди. Бесконечно преданные своей королеве. - Нет! — воскликнула она. И, когда джинн вскинул брови, начала пояснять свою реакцию. — Я много думала о том, почему людей с самого их рождения приучают буквально молиться на Султана. Он для нас царь и бог, мы посвящаем ему свои жизни. Но зачем? Почему вся Аграба — это гигантский дворец для нескольких господ и армии слуг, пара-тройка богатых домов, в которых живут члены совета Дивана. А всё остальное — трущобы. Беднейшие дома, в которых обитают беднейшие люди, „уличное отребье“. У них нет никаких прав, и их — большая часть государства! И при этом они не высказывают недовольства, а так же молятся на Султана и так же посвящают ему свою жизнь! — Особенно если Султан на самом деле ничем не управляет? — предложил свою версию Джафар. Его голос изменился. Бывший визирь был абсолютно серьёзен и даже немного грустен. — Вот именно. И мне подумалось, а что если Аграбу создал джинн? Вот так захотел один человек себе государство, но не захотел корпеть над законами, процветанием всех подданных, но и мятежей не захотел — и стал царём и богом. Одно поколение слуг джинн создал истинными рабами, а дальше люди уже воспитывали себе подобных, потому что просто не знали иного. — Ты даже не представляешь, насколько близко подошла к сути, — глухо проговорил мужчина. — Я раскрою тебе страшную тайну этого государства. Ты знаешь, почему существует закон женить детей султанов только на иностранных принцах или принцессах? Не только во имя укрепления международных отношений. С этими словами он закатал один из рукавов одеяния и показал ей выжженный на коже знак. Джафар, великий визирь Аграбы, носил клеймо раба! — В султанате лишь два свободных человека — это Султан и его дочь. Все остальные, как бы высоко они ни были, рабы. У вас же участь ещё более незавидная. Вы — рабы рабов. Впрочем, как и я. Это даже забавно. Я так стремился поколебать этот осточертевший порядок, стать свободным — и в итоге стал пленником. Рабом ничтожнейшего из рабов, если он только потрёт лампу. И если ты в принципе можешь воспротивиться приказу, то я, каким бы свободомыслящим ни был, не могу не исполнить желание повелителя. — Любой раб становится твоим богом. — Так и есть. Пока я не стану свободным и не отомщу тем, кто сделал это со мной! — Зачем ты так долго искал эту лампу? Ведь без неё был бы сейчас свободен и, наверное, женат на Жасмин. — Мои цели были благородны и низменны одновременно. С одной стороны я хотел всеобщего блага. Хотел освободить людей от рабской участи. Всех жителей Аграбы, дать им право самим выбирать свою судьбу. Но даже если бы я и стал султаном, как мне переломить эту поколениями устоявшуюся привычку в сознании людей? Я не видел другого выхода, кроме как прибегнуть к помощи джинна. А с другой стороны мне хотелось признания. Ты не представляешь, как это обидно, когда управляешь всей страной, спасаешь султанат от войн с соседями, распределяешь урожай, чтобы люди не померли с голоду…. А они славят маразматичного болвана, который весь день играет в свои игрушечки и даже не интересуется, что происходит в его собственной стране! Последние слова он буквально прокричал и, стукнув кулаком по столику с фруктами, разломал его на две части. Плоды рассыпались по полу. Рабыня сознавала, что такое поведение должно было испугать её, но даже не вздрогнула. ЕЙ совсем не было страшно рядом с ним. — Прошу прощения, — щелчок пальцев — и всё как было. — Я понимаю, что это совсем не то признание, которого ты ждёшь, но всё моё свободомыслие появилось в тот самый момент, когда я осознала, кто на самом деле правит Аграбой, — несмело улыбнулась девушка. — Мне очень приятно слышать это, — он улыбнулся внезапно так тепло… и как-то искренне, почти по-доброму. Однако, увы, лишь на мгновение. — Но ничего! Как только я уничтожу Аладдина и стану султаном, я получу не только твоё признание. Все они будут восторгаться мной, боготворить! — В этом и проблема, — вздохнула девушка. — Не важно, насколько свободно мы мыслим, мы всё равно рабы системы. Ты не хочешь освободить людей, ты лишь хочешь занять место Султана, чтобы они молились на тебя. С твоим приходом к власти ничего не изменится. Мужчина прищурился, было видно, что аргумент его обезоружил. — А что ты предлагаешь в этом случае? — с хитрой улыбкой осведомился он. — Люди не должны быть рабами. Они должны получить свободу мыслей. Все. Многие не перестанут быть слугами, ведь не умеют ничего, кроме этого. Но они смогут жить, жениться, рожать и воспитывать детей не на благо султаната и султана, а потому что им будет хотеться двоих, троих, четверых…. А не одного, которого отдают Старшей в крайней степени экзальтации на благо родины. — В крайней степени экзальтации…. Так вот почему я иногда не досчитывался книг. — Я же была крайне осторожна! — она инстинктивно сжалась в предчувствии наказания, но он лишь рассмеялся. — Бывает, мне по ночам не спится, и я читаю. Ты не могла знать, ведь не была в это время в покоях. А на самом деле, твой выход недурен, но я не думаю, что он может подойти для Аграбы… Они говорили ещё долго. Так, будто бы были старыми друзьями. Исчезла куда-то напряжённость, разделяющая их пропасть. То, чего не знала девушка, он с удовольствием ей разъяснял. А она рассказывала то, о чём не мог знать великий визирь, хоть и выросший рабом и выбившийся в придворные, но всё же не живущий в условиях наказаний и воспитания ежедневно. В итоге сошлись на том, самым лучшим выходом будет создание нового королевства с новыми законами и свободными людьми. И глядя на этих людей, народ Аграбы сможет со временем сбросить с себя оковы рабства. — Уже заря, — вздохнул Джафар, созерцая в щель прохода на стену розовую полоску на горизонте. — Я просто обязан увидеть казнь Аладдина. — Будут ли какие-то задания для меня? Надо, наверное, это смыть? — так же сидя она повернулась к зеркалу, стоящему неподалёку, всё так же отражающему красавицу, достойную сидеть рядом с великим визирем и будущим султаном. — Не нужно. Просто дождись меня. Со смертью Аладдина я получу свою свободу и тогда смогу в полном объёме выполнить самое заветное из твоих желаний. „Самое — это чтобы ты меня любил“. — Не стоит обещать того, что неподвластно даже могущественнейшему из джиннов, — вздохнула она. - А, может, не стоит недооценивать могущественнейшего из джиннов? — поинтересовался Джафар и его тонкие длинные пальцы легли на плечи девушки, немного сжав их. — Поверь мне, как только умрёт этот оборванец, мы с тобой получим всё, о чём мечтали. — Я тебе верю, — сумела она прошептать сквозь оглушительное биение собственного сердца. Он исчез в красном облаке, а она ещё долго сидела, прижав руку к сердцу, и вспоминая всю эту ночь, каждое её мгновение. И, особенно, те, где ловила на себе его взгляд, говорящий ей, что впервые в жизни она может быть усладой для его глаз.≠
Но всё исчезло, как и тот красный дым. Заслышав шум битвы, она не выдержала, полезла на внутреннюю стену, и увидела весь бой. Как огромного яростного могущественного джинна уничтожил маленький подлый попугай. Это было даже больнее, чем если бы её изнасиловал тот стражник. В мгновение ока исчезло всё: убранство комнаты, её наряд, макияж и украшения, все преобразования в архитектуре и ландшафте. А, главное, исчез Он. Навсегда, навечно. Они его убили. Единственным напоминанием о том, что всё происходящее не было сном, являлся крошечный кусочек чёрной лампы на её шее. И чувство невозможного тепла, которое осталось с ней после их долгого разговора. Несмотря на то, что она лишилась всего, и даже тайное убежище визиря ныне перестраивалось, ведь бывшим пленникам была известна его тайна, девушка всё равно не чувствовала пустоты и одиночества. Это тепло внутри помогало ей жить дальше. - Эй, стой! Ты! Ну, ты! Да послушай же! Остановись! — с громким воплем Яго почти что влетел ей в лицо. - Да, господин? — присела она в поклоне. — Да хватит тебе притворяться, ну! — Я не смею притворяться перед господином, — её голос был спокойным и бесстрастным, словно бы вместо неё говорила машина. — Зачем ты так? — Молю о прощении, господин. — Хватит! Кем ты вообще меня считаешь? — Вы — герой, спаситель Аграбы, доверенное лицо жениха принцессы, господин. — Прекрати, я же твой друг! — Упаси Аллах иметь таких друзей! — вырвалось у неё, и она поняла, что более не может сохранять спокойный тон. — Мерзкий, лживый, подлый и алчный пернатый эгоист. А я ведь действительно думала, что ты друг! — Ты преувеличиваешь! — он попытался улыбнуться, но понял, что номер не пройдёт. — Я и правда твой друг. — И когда планируется моё убийство? Предупреди хоть, чтобы я прилично умерла, во всём чистом. — Джафар был чудовищем! — Не смей, — прошипела она так, что попугай вздрогнул. — Купилась на его сладкие речи, да? Да он просто тебя использовал! Он передо мной явился через несколько минут после того, как ты ушла. Если он следил за всеми нами, ожидая подходящего момента, то наверняка слышал, как я сказал, что ты влюблена в него по уши. У Инайи из груди будто бы выбили весь воздух. Он знал. Он всё это время знал, что она его любит. Аллах, как же стыдно! Захотелось умереть. Нет, никогда не умирать, чтобы не встретиться с ним по ту сторону. Как же в глаза ему смотреть теперь после смерти? — Ау-у-у! Ты меня вообще слушаешь? — каким-то чудом удерживаясь на лету, Яго взял обоими крыльями её за скулы и повернул её голову к себе. — Он тобой просто воспользовался, как… — Не прикасайся ко мне, — от этого тона по его птичьему тельцу прошёл мороз, а когда он заглянул в её глаза, то спешно отлетел на несколько шагов. — Позвольте идти, господин, — произнесла она спокойно и бесстрастно. Но слово „господин“ всё же было приправлено крошечной толикой презрения, которую попугай уловил: он понял, что в её глазах продал друга, с которым был связан много лет, за положение и титул. И ещё он понял, что она никогда его за это не простит.≠
Не дожидаясь ответа птицы, она помчалась в свою каморку. В груди саднило. Он знал о её чувствах. Слушал её наивные попытки рассказать о своей любви, не называя имён. Подыграл ей с непониманием и представлением в женихи кандидатуры Аладдина. И весь этот разговор, её преображение, вся ночь, даровавшая ей столько тепла — всё было фарсом. Но во имя чего? Девушка неосознанно сжала кулон из частички лампы, как делала всегда, когда размышляла о Нём. Частичка лампы! Ну, конечно! Уничтожив лампу, уничтожаешь и джинна. А если же кусочек лампы уцелел, может ли вернуться джинн? Наверняка. Джафар спас её от стражника, пробыл с ней целую ночь и сделал такой щедрый благодарственный подарок, связав себя, помимо прочего, ещё одним желанием, на случай, если Аладдин окажется хитрее или удачливее, чем ему полагается быть. Он использовал её, как свой запасной план! Первым побуждением девушки было растоптать, сжечь, уничтожить этот кусочек, потому что нельзя так пользоваться людьми, особенно, зная об их чувствах. Но потом она рассмеялась. Смеялась хрипло и долго. И всё же джинны с потрясающей точностью исполняют желания! „Мне достаточно быть с ним. Даже если он меня использует, я буду счастлива, потому что просто буду рядом. Потому что он разыграет эту любовь для меня, и я смогу её почувствовать. Пусть ненастоящую. Но разве в процессе я буду менее счастливой?“, — она буквально слышала свой голос, взволнованный, переполняемый чувствами. И верно, в процессе она была не просто счастливой, а самой счастливой девушкой на свете. Перед глазами вновь пронеслись все события той ночи. И если поначалу его слова, его причины действительно казались натянутыми, то потом, в разговоре, он казался настолько искренним, что она вдруг засомневалась в словах попугая. Было ли это действительно притворством или же нет? А есть ли какая-то разница? Важно другое. Так значит, джинны очень точно выполняют желания и не могут отказаться от их исполнения? Ну, что же. Она сжала висящий на шее кусочек лампы и отчётливо произнесла: — Я желаю, чтобы ты снова вернулся во всей своей мощи. Несколько секунд ничего не происходило. „Ну же, ты джинн, ты просто обязан выполнить моё желание! Ведь я ничего не желаю сильнее. Ты только вернись!“. Но внезапно она почувствовала под пальцами биение. В маленьком кусочке лампы словно бы внезапно забилось крошечное сердечко. И оно билось в унисон с её собственным. Конечно, она понимает, что воскрешение могущественнейшего из джиннов маленьким кусочком лампы — дело очень сложное и долгое. Но она готова подождать. Она всегда будет его ждать, ведь он — её смысл. И может быть когда-нибудь между их именами и словом „любовь“ будет возможно поставить знак равенства.