Бессмертие

Анна с трудом разлепила отяжелевшие веки. Глядеть в темноту для нее было не ново, но в этот раз как-то слишком странно. Страх липкими лапами вцепился в нее, холодными иглами прошелся по спине. Девушка затаила дыхание и, оперевшись на локти, попыталась сесть. Что-то впереди зашуршало, и принцесса, протянув руку, почувствовала, как струился шелк длинной юбки под ее пальцами. Воспоминания беспорядочным потоком пронеслись в ее голове. Бесцветные, но горящие сумасшедшей страстью глаза Дракулы смотрели прямо на нее. Сама смерть холодом дышала ей в лицо. На мгновение опередил старуху в черной сутане Гэбриэл, появившись буквально ниоткуда. Но ему не помогло вспыхнувшее за спиной вампира пламя. Руки графа на талии Анны сомкнулись только сильнее, а горящая мантия соскользнула на пол. Принцесса никогда не забудет этот взгляд, которым повелитель кровопийц наградил охотника за нечистью: надменный и даже насмешливый. Если бы она его не заметила, так бы и думала, что глаза Дракулы не умеют выражать ничего, кроме пустоты. У нее еще будет шанс понаблюдать за его глазами, потому что, очевидно, она уже в его логове. Девушка несколько раз зажмурилась, а затем резко открыла глаза. Это не принесло ощутимых результатов — разглядеть что-либо ей так и не удалось. Тогда она мазнула ладонями в воздухе, надеясь ухватить какой-нибудь предмет и встать на ноги. Ничего не почувствовав, опустила одну руку на поверхность, на которой сидела. Мягкая и приятная на ощупь, похожая на бархат. Кровать. Покрывало на кровати. Несмело повернувшись и опустив ноги, услышала, как гулко стукнули по полу каблуки обуви. Анна вздрогнула от этого звука но, набравшись решимости, встала и неуклюже двинулась вперед. Перебиралась на ощупь, ухитряясь ничего не задеть. Тьма проникала в глаза, растекалась неприятной прохладой по голой коже, но принцесса не останавливалась. Единственное, чего она хотела, — уйти. Снова оказаться с друзьями, в привычной среде, где она способна была защищать и защищаться, а не осторожно, воровато красться, словно мышь. Куда она вообще идет? Найдет ли дверь или окно? Или просто уткнется носом в голую, посыревшую стену, пропитанную запахом смерти? И есть ли из этой комнаты вообще выход? Или все ведут в другие комнаты, оказавшись в которых становишься на шаг ближе к врагу, безжизненные глаза которого вновь вспыхивают огнем, когда их обладатель улавливает стук живого сердца? Внезапно споткнувшись, девушка беспомощно замахала руками в попытке найти опору и не очутиться на полу. Руки схватили что-то мягкое и тяжелое, но на ногах Анна не устояла — упала, потянув за собой ткань. Прежде темную комнату залил серебристо-голубой лунный свет, и принцесса прикрыла глаза ладонью. Затем, отдавая дань природному любопытству, осмотрелась. Обстановка, как она и ожидала, была незнакомой. В синеватом блеске все предметы, находившиеся в комнате, казалось, источали холод, давящий и душивший. Кровать с роскошным балдахином была словно выточена из огромной глыбы льда, деревянный платяной шкаф с причудливой резьбой был айсбергом, а кресла — бесформенными комами снега. И ветер, кружа пыль, ложился на плечи Анны этим холодом, который собрал. И хотелось выбраться, потому что везде было теплее, чем там. Подняв голову, она увидела, что от свободы ее отделяет лишь потускневшее стекло, и решила: это выход. Если она чудом сможет выбраться незамеченной, повезет. Поэтому нельзя терять времени. Забравшись на широкий каменный подоконник, весь в буграх, девушка взялась за ручку, чтобы открыть окно, но не сумела. Дернула сильнее. Рассохшаяся рама противно скрипнула, но не поддалась. Принцесса, едва дыша от напряжения и страха, отпустила ручку, на секунду взглянула сквозь стекло и тут же отшатнулась, увидев бездонную чернеющую пропасть, в которую она немедленно рисковала угодить, справившись с окном. Сердце в безумстве билось в ее груди, кровь ударяла в виски так тяжело, что казалось, будто череп изнутри дробит массивный медный маятник. Анна шагнула назад, спрыгнула на пол и начала озираться вокруг. Голубые блики собрались на закрытой на ржавый засов железной двери, и девушка бросилась туда. Разумеется, даже сдвинуть с места огромный кусок металла ей не удалось. Негромкий стон отчаяния сорвался с ее бледных губ, и принцесса в изнеможении опустилась на пол. — Думала, я не рассматривал в первую очередь возможность твоего побега? — раздался равнодушный, бархатный голос, достаточно тихий, но твердый. Анна, вздрогнув, повертелась вокруг себя, но никого не обнаружила. — Твоя смекалка немного огорчает меня, дорогая. Хотя, возможно, спросонья ты еще не пришла в себя. Впредь придется учиться реагировать быстрее. В голосе слышались нотки лукавства. И он разливался словно темным, с горьковатым шлейфом шоколадом по оледеневшим стенам, заставляя их оттаять. Он звучал где-то…наверху? Граф с невозмутимым видом устроился на изящном завершении декоративной каменной полуколонны, сложив ладони у острого подбородка. В темноте было не разобрать, закрыты ли его глаза, но в тот момент зрение ему было без надобности. Он прекрасно слышал учащенное биение чужого сердца и удовлетворенно улыбался тонкими губами, не потерявшими своего цвета. Слышал он и лязг, исходивший от фигуры средневекового рыцаря, пустого, облаченного в железо, у которого только что отобрали единственное оружие — затупившийся меч. Владислава даже позабавил этот бессмысленный жест. Со всей манерностью, присущей ему, он встал, вздернув ровный нос, и взглянул вниз, на девушку, вооружившуюся мечом. Затем с легкостью спрыгнул вниз, замедляя движение перед тем, как коснуться пола; полы черной мантии всколыхнулись, похожие на крылья гигантской летучей мыши, и снова опали, когда вампир замер на месте на расстоянии десяти шагов от пленницы. — Ты действительно так наивна или притворяешься, принцесса Валериус? — спросил он с искренним интересом. — Твой отец был умным человеком, в кого же ты пошла такой недальновидной? — Не смей упоминать моего отца! — гневно вскричала Анна, выставляя перед собой острие меча. — Ты заплатишь за его смерть своей! — Явно не сейчас, — с улыбкой произнес Дракула и уверенно шагнул вперед. Принцесса вскрикнула, когда железо почти беззвучно пронзило давно уже мертвую плоть, а граф лишь слегка поморщился. Он ощутил не боль, но странное удовольствие от наблюдения за тем, как меняется в лице его плененная птичка. В глазах ужас, но не от того, что она видела его неуязвимость. Она боялась, что каждый его шаг приближал его к ней, к ее трепещущему телу. Она будто его глазами видела слабо выступившую тонкую паутину вен на своей шее, таких упоительно сладких и желанных. Да, он был бы не прочь испить этой живительной влаги, которая, он точно знал, подарит ему чувство, сходное с тем, которое могут познать люди в минуты, когда солнечное тепло прогуливается по их коже после яростного дуновения ветра; сходное с тем, которое дарит прикосновение губ любовника. Влад давно не мог познать этих чувств, но и спустя сотни лет он помнил их, лелеял в своей памяти хрупкие осколки моментов, в которое он испытывал все это. И теперь кровь живых помогала ему воскресить те минуты и секунды, когда его сердце еще билось, билось сильнее от особенных ощущений. А кровь таких редких живых вроде Анны, которых он считал для себя интересными, и вовсе могла довести до исступления. Она это чувствовала. И, скованная первобытным страхом, отходила назад. Пока отступать стало больше некуда, и спина соприкоснулась с холодным камнем стены. А вампир небрежно, со скучающим видом извлек из груди меч, отбросил его в сторону — назойливый звон еще долго отдавался эхом в просторной комнате — и сказал с притворной жалостью: — Ты настолько его любила, что теперь пытаешься отомстить любыми способами. Даже самыми бесполезными. — Ты понятий не имеешь о том, что такое любовь, — гордо ответила та. — Исчадие ада, живущее в мире, где все умерло, где есть только тьма, в которой утонул весь мир. Граф посмотрел прямо на девушку. Она тоже не сводила с него ненавидящего взгляда. И будто против воли видела в его глазах… огонь? Искру? Нет, блеск, каким загораются глаза человека, когда он вспоминает. И в темных глазах напротив плескались, как дельфины в море, беззаботно и быстро, воспоминания. В безжизненных глазах отражались эмоции самой жизни. — А ты завидуешь мне, — спокойно сказал он. — Потому что я могу увидеть этот мир и узнать о нем больше, чем кто-либо сможет за всю жизнь. Я могу взлететь выше облаков, чтобы мир предстал передо мной, как карта, которую можно изучить, не торопясь, медленно упиться его красотами и изъянами. И он ничего не скроет от меня. Ты этому завидуешь, принцесса. Ты посвятила всю жизнь охоте на меня как на зло, но откуда бы ты знала, что есть добро, если бы не было меня, этого зла? За что ты сражаешься, принцесса, если и представить себе не можешь, что дает та жизнь, которую ты так стремишься забрать? Ее глаза широко распахнулись, и теперь уже он видел огонь. А еще немое, обескураженное выражение красивого, словно выточенного из мрамора, белого лица. Он усмехнулся: она в тупике. Но он не хотел делать из нее загнанного олененка. Открыть ей глаза и насладиться тем, как все, во что она верила, разрушится, — вот подлинный триумф. Она предана Господу? А что он может ей дать, кроме мнимого, призрачного обещания вечной жизни в раю? Да и что такое рай? Это прекрасное. А все прекрасное быстро надоедает и разочаровывает. И никогда никто бы не понял, что оно прекрасно, если бы не искупался во всем грязном, уродливом и жутком, что сам же Бог и создал, чтобы показать контраст. — Зачем такая жизнь, которая лишена света? — робко промолвила Анна. Владислав подошел вплотную и наклонился, обдав девичью шею холодным дыханием. Губы коснулись темных волос. Он уже представлял себе, насколько красивее они будут выглядеть, если он обратит девушку. Крупные каштановые кудри, отливающие бронзовым блеском при луне. Карие глаза, которые становились бы темно-синими, в цвет богато украшенного наряда. Идеальная белоснежная кожа без царапин и кровоточащих шрамов, неровно разрезавшими скулы и лоб. Легкие и изящные движения. Она бы была совершенной. Оставалась самая малость. — Жизнь без света вовсе не предполагает лишение его. Порой она нужна, чтобы по-настоящему оценить его великолепие. И я могу дать ее тебе, только шепни. Его губы, не касаясь, двигались совсем рядом с вспыхнувшими от негодования щеками, вновь налившимися цветом губами; одна рука лежала на плавном изгибе талии, удерживая и пресекая отчаянные попытки если не вырваться, то отстраниться, а другая, поднявшись, замерла в опасной близости от груди, там, где гулко стучало сердце. Неудачно дернувшись, принцесса подалась немного вперед и почувствовала, как дотронулась до нее прохладная ладонь. Дракула напряженно вздохнул, ощущая под пальцами живое тепло, движение, ритм которого на мгновение зазвучал в голове. Если бы он мог сойти с ума от этого, сейчас же сошел бы, но оставалось только молчаливо слушать, и это отдавало мазохизмом. Его одновременно и обращало в пепел, и заново возрождало это тепло и этот ритм. Но он не мог долго выносить это. И должен был дать ей понять. — Лучше умереть, чем стать такой, — прошипела Анна, бессильно поникнув в крепких руках, хватка которых ослабла, и девушка немедленно отбежала подальше, получив свободу, но продолжала пристально наблюдать за удалявшейся фигурой. У самой двери она остановилась, однако вампир не обернулся. — Советую подумать об этом получше, так как твои друзья мертвы, — неизменно спокойно проговорил Влад. — И вряд ли я смогу долго сдерживать нетерпеливое рвение Алиры. Она тоже жаждет стать тебе подругой в твоей новой жизни, принцесса. Поэтому у тебя мало времени. Спокойной ночи.