В дороге

Для Чонгука его двадцатидвухлетняя жизнь постепенно начинала менять форму и делиться на "до" и "после". Еще два месяца назад. Но осознание пришло только сейчас. Он смотрит видео, где они с Тэхеном и Чимином едят лапшу и из-за смеха у Тэхена из ноздрей вытекает говяжий бульон, а Чимин удушающе кашляет, потому что подавился. Чонгук смеется над ними, сильно краснея. И тут он совершенно другой, не то что теперь. Тэхен вот все тот же, да и Чимин не сильно изменился. Ха! Еще бы! Ведь прошло всего-то чуть больше месяца с момента съемки этого небольшого кусочка из их студенческой повседневной жизни. Но Чонгук уже не был прежним. Признаки были как и внешнего, так и внутреннего характера. И если первые были очевидны всем по понятным причинам, то вторые он тщательно пытался скрыть даже от самого себя. Но куда человек может убежать от своей сущности? Он по ощущениям за секунду набирал вес до невозможности пошевелить и единым пальцем, а в следующий миг его ноги с небывалой легкостью поднимали тело, что по невесомости могло конкурировать разве что с перышком. Биение сердца стало ощущаться значительно весомее, отзываясь протяжным эхом изнутри. А бывало и такое, что стук удушающими ударами принимался колотить его глотку, мешая в полной мере переваривать услышанную информацию. И тогда пульсация отдавалась во всем теле: в ушах, грудной клетке, позвоночнике, кончиках пальцев, коленях, пятках. Жар истязал все еще по-детски нежную кожу округлых щек. А пальцы не слушались всякий раз, стоило только занести руки над черно-белыми клавишами. Ступор, запинки, ошибки, раскоординация, повышенное потовыделение, безусловно препятствующее исполнению. И при всем этом поразительно сильное и не испытываемое до сих пор ни с кем чувство гармонии и домашнего комфорта. Чонгук уже давно не смотрит видео, где они, три главных героя - он сам, Тэхен и Чимин творят необъяснимые глупости. Его глаза внимательно рассматривают свои пальцы, держащие телефон. Форму ногтя, дугу кутикулы, еле заметные торчащие заусенцы от недавно появившейся привычки, небольшие ранки запекшейся крови. Теперь и пальцы его стали другими. Другие пальцы другого человека. Он блокирует телефон, из-за чего звук смолкает, а экране гаснет, и присаживается на край кровати. Его глаза теперь даже на комнату смотрят иначе. И Чонгук не уверен, что хочет сам себе хотя бы попытаться объяснить эти изменения. Меряя шагами квадратную комнату общежития с тремя кроватями, он закрывает глаза и видит на обратной стороне век чужие легкие пальцы, легко перебирающие наисложнейшие кульминационные моменты всемирной классики. Он помнит каждый изгиб каждой фаланги, особенно хорошо помнит сияющее на безымянном пальце кольцо. В груди екает. - Попробуете повторить? - Чонгук смотрит прямо в его глаза и видит слегка расширенные зрачки, внушающие ложную надежду. Чонгук разворачивается к инструменту, занося потные ладони над ним. Звукоизвлечение слишком далеко от идеального исполнения учителя Мин. Неритмично, сбиваясь, поджимая губы и задерживая дыхание. Чонгук торопливо убирает руки на колени, стесняясь смотреть на них сам, и уж тем более смущаясь из-за того, что на них смотрит учитель. Пальцы нервно сжимаются в кулаки. Он, сглотнув слюну, снова разворачивается слегка влево. Учитель поднимает на него голову, задумчиво кивая, но не успевает ничего сказать. - Это было не то, как я хотел сыграть, - сухо отзывается Чонгук, его горлу не хватает влаги. - Я слышал по-другому, - добавляет он. - То есть, со мной это часто случается. Ну, что-то подобное. Я чувствую это по-другому, но выходит оно так, как... - он смолкает, а потом на выдохе и с закрытыми глазами выдает: - Как сейчас сыграл. Нелепо, угловато, скомкано. Хотя чувствовал я широко. Так всегда. Я слишком плох в выражении. - Ничего подобного. Мне как педагогу и человеку со стороны куда виднее. Вы делаете определенные успехи. В начале занятия вы сказали, что чувствуете как топчитесь на месте. Но это не так. Ну а то, что у вас не получилось передать то, что вы хотели - это всего лишь вопрос практики. Другое дело если бы вы не слышали. Если вы слышите... Чонгук кивает по инерции, рассматривая свои пальцы. - Нужно просто делать, - говорит учитель Мин, чуть тише. Чонгук откидывается на спинку стула. Наступает тишина. Взгляд останавливается на фотографии, стоящей в рамке на рабочем столе. Красавица-жена с большими выразительными глазами лесной нимфы, волнистые волосы. А потом становится так хорошо, в один момент, болезненно-хорошо. Внутри расплывается жидкое тепло уюта. Учитель акцентирует внимание ученика на моментах, которые стоило бы отработать, но Чонгук слушает лишь мелодию голоса. Ему слишком хорошо слышать этот голос и совсем неважно содержание, какие слова Мин подбирает для выражения своей мысли. Чонгук и без того знает, что Мин прав и согласен с ним заранее. Он слишком устал. Так пусть же он посидит тут немного, лишь слегка прикрыв глаза. В месте, которое по сути не являлось его домом, но которое переполняло теплотой изнутри из-за присутствия одного человека. - Хорошо, я буду делать, - говорит Чонгук. Каждый раз по окончании урока он практически физически ощущает повисшую недосказанность. И часть её уносит с собой, закрывая дверь. Она копится, дополняя новым потоком после каждого следующего раза, и это напоминает удушье. Он не знает, что ощущает господин Мин, заставляющий переживать его такие сильные эмоции. Наверняка, ничего - говорит его разум. Возможно, все-таки что-то есть - говорит его неровно бьющееся сердце. Чонгук осознает всю безысходность своего болезненного ожидания, но ждать перестать не может. Он больше не может быть со своими друзьями, не может есть и делать все то, что всегда обычно делает Чон Чонгук, потому что он уже совсем новый Чон Чонгук, смотрящий на себя вчерашнего как на постороннего. И так после каждого урока. За своей спиной после каждой новой встречи он оставляет уже не существующего Чонгука, которым ему уже не стать никогда. Таким образом сотворяя некую цепь из себя прошлых. Однако в настоящем времени совершенно не понимающий того, каким он является теперь. Анализ уже прошедшего, хоть и пять минут назад, давит на него, наваливается массой не существующего тела, но от этого не становящийся легче. Он прокручивает это в своей голове заново по несколько раз, пока не выучит наизусть. От непрерывного потока мыслей разрывается голова. И по итогу уже не хочется никакой игры на фортепиано. Любовь к музыке убивается. Остаётся лишь пустота, а в последствии страх. Одиночество в этом пространстве и страхе, где он не может отыскать самого себя. Потому что не вспомнить о том, что он любит есть, какие книги читает, кто его друзья. Не вспомнить ни одной полноценной составляющей себя. А это значит, что ты просто перестаёшь существовать. И Чонгук просто перестаёт быть, лёжа на кровати в полнейшей тишине, слушая в своей голове отрывки из музыкальных произведений. Он впервые настолько сильно не знает что ему делать. Он впервые так сильно хочет, чтобы его кто-то полюбил. Однако же вместе с этим осознает в полной мере то, насколько это не возможно. И все равно продолжает надеяться. Он засыпает и видит ужасный сон о том, как окаменелые деревянные со внутренним гноем наросты покрывают его плечи и ключицы, а он, пытаясь от них избавиться, причиняет себе боль. После сна его ужасно тошнит. И он начинает ненавидеть чувство любви к человеку, которого любить нельзя. Но вместе с тем все-таки продолжает любить и хотеть обнять, чтобы в такую тяжёлую минуту после пробуждения ощутить разливающееся в груди тепло. А потом все происходит снова. Снова и снова. Когда это все уже закончится?