***
— Ло, открой глаза. Ло. Ты в ванне. Я тут, с тобой. Давай, я же ви…***
— … хуеть, как он похудел. Пиздец его жарит, лёд тает. Я сжал руку в кулак, силясь поймать ощущение тела. Понимание происходящего отсутствовало, ощущение себя потерялось. Я здесь и нигде, в темноте морока и где-то в реальности. Рука не послушалась. В груди бродила тяжесть, лоб жалило, кожа плавилась и скатывалась по вискам каплями. Волосы были мокрыми от крови. Под спиной она была холодная и раздражала кожу. — Раскрой его, Санджи, — сказала женщина. С кожи сошёл слой, она осталась беззащитной, красной и раздражённой. Плотный её пласт лежал и мокро давил на грудь. Под сросшимися веками бродил медленный красный отблеск. Дышать тяжело. — Он вспотел. Надо переодеть его, футболка вся вымокла. Дай футболку, Луффи. — Эй, Ло! Ло! Что с тобой, чувак?! Я спрос…***
— Я люблю тебя, Ло. Господи, что я натворил. Ло, проснись. Ты же можешь ещё проснуться, пожалуйста. Я люблю тебя. Ло, пожалуйста. Ради чего ты всё это сделал, Ло, господи… Ты же ребёнок, Ло, как я мог заставить тебя реша…***
— Мгм, — голос был мой. Я открыл глаза. Под веками жгло, полумрак ощущался ярчайшим светом. Я был в комнате. В комнате было тихо. На стене напротив висели часы. По часам я мог узнать время. Сквозь ресницы было видно длинную стрелку. Периодически комната опрокидывалась набок. — Ло?.. Ло! Эй, Ло, блять, Ло! Кровать накренилась, и страх облепил меня, красная вспышка на роговице, тревожный стук крови в висках. Я вцепился в простынь изо всех сил. Меня прошиб холодный пот, дыхание толкалось из горла тяжёлым хрипом. Грубые руки на плечах сломали кости, вздёрнули, и я ослеп, голова мотнулась, притянутая тяжестью к подушке так сильно, что в изломе шеи вспыхнула острая боль. — Росинант! Бля, боже, бля, боже… Сенгоку! Кто-нибудь уже сюда подойдите! — Ло?.. О боже, Ло… Тёплая тяжесть, большая, веская рухнула на меня. Я закрыл глаза, встречая её без сопротивления. Память тела подсказывала, что так ощущается безопасность. Но я не был в безопасности, меня пиздецки качало, голова кружилась, равновесие отсутствовало, а под горлом плескалось холодное и кислое. Мышцы болезненно прострелило судорогой, скрутило. Ещё раз прошибло потом: горячим и быстро остывающим. Стало легче. Звон в ушах появился и утих, тело расслабилось и приняло неустойчивое положение, как данность. Мир вроде как сделал медленный кувырок, в голову у затылка лёг приятный вес. Как опора или якорь. — Бля… Ну вот и вся вода, — сказали разочаровано. — Что случилось? — Его стошнило. Водой. — Придурки. Ясно, что не едой. Зачем ты его посадил? А ты зачем тискаешь? — Я испугался. Он стонал и задыхался. Простите. — Росинант, иди его отмой. Переложите потом куда-нибудь. Не поите больше, к капельнице подключим. Тони! Мне нуже… Тяжесть перетекла из затылка в лоб, захватило дух. Так, будто… ощущение попросилось в тело, выстрелило неясным смутным образом, но память отказалась его идентифицировать. Память. Я не совсем понимал, как работает память, но мысль об этом выглядела нелепо. С кувырком вокруг меня сомкнулась вода. Я доверчиво выдохнул. Во рту было сухо, тело колотило приступами короткой дрожи, лоб, затылок и виски обильно и горячо потели, клонило в сон. Я искал себя и не мог найти. Не понимал причин этого состояния, но не беспокоился об этом. Вокруг меня были люди и тёплое ощущение безопасности: тяжесть, ложащаяся на спину, ладонь, гладящая волосы. Я уснул.***
Лихорадка отступила ночью. Не знаю, первой или десятой. Я открыл глаза и сел, силясь не шевелить левой рукой: к запястью был приклеен катетер, синяк от него ныл. Было тихо. По углам комнаты были разложены матрасы, спальники и одежда, на которых вповалку спали друзья Луффи, Сенгоку и Росинант. Ничего себе, они даже доктора вызвали. На стуле у кровати дремал Зоро. Они дежурили, понял я. Это хорошо, что сейчас они спят, было бы неплохо получить дополнительное время на подумать. Своё тело под откинутым одеялом я не узнал. Ноги-палки, тонкие белые руки, дрожащие пальцы. Отёк и воспаление сошли с прокушенного запястья, рана была розоватой и бескровной. Любое движение: подтянуть колени, поднять руку, подержать её на весу, всё делалось через немыслимое усилие. Я был жив и не совсем понимал, как так получилось. Но чувствовал себя просто отлично для того, кто подошёл к грани, поэтому осторожно вынул катетер из вены, перекрыл подачу физика, опустил ноги с кровати и встал. В глазах потемнело, но неопасно. Двигаться было тяжело, слабость бродила в мышцах, но не невозможно во всяком случае. Шатаясь и раскачиваясь, я добрёл до кухни. Сознание прояснялось, боль в теле дифференцировалась из неясного ощущения болезни и слабости в локальные понятные очаги: болит затёкшее запястье, потянутая шея — я смутно помнил, как меня пытались усадить. Болели глаза и голова в висках, если переводить взгляд слишком резко. Спина, плечи и правая рука ныли, горели и пульсировали, значит, там явно жило воспаление. Надо было посмотреть на себя. Но потом. Избавиться от сухости во рту казалось более важной задачей. На кухне читала Робин. Она подняла на меня взгляд, её глаза остекленели. Отложенная книга прошелестела страницами, Робин молча поднялась, не сводя с меня растерянного взгляда. — Не надо никого будить, — сипло выговорил я. — Всё хорошо. Я хочу пить. Она поколебалась, борьба отразилась в её взгляде неприкрытой чистой эмоцией. Потом Робин свела брови и покачала головой. — Ло, садись, пожалуйста. Я не буду никого будить. Только сядь. Я послушно занял её стул, выдохнул медленно. Да, это не было плохой идеей. В голове поднялся рассеянный шумный туман, больная кровь тяжело билась в виски, в ногах и пальцах гуляла дрожь. Робин подала мне стакан и опустилась на соседний стул. Я медленно, осторожно выпил воду с горьким привкусом лекарств. Мы молчали. — Ты умирал, — сказала она мне мрачно. — Очень старался, но куда уж с вами, — без веселья пошутил я. — Ло. Мы очень испугались. Росинант рассказал нам всё. Не злись на него. Я тяжело посмотрел на неё, поставил стакан на стол. — Я понял. Я не зол, — глаза жгло невыносимо, я потёр их пальцами. Лекарственный морок крыл быстро. — Как можно на него злиться, когда я заставил его так переживать. — Он впервые за трое суток спит, — согласилась Робин, выдыхая и прибирая отложенную книгу. — Как ты? — Прекрасно для того, кто не умер. Хотя даже не представляю, что со мной. — У тебя открылась аллергия на Янтарный Свинец. Ло, ты почти весь белый. Янтарный Свинец. Понятно. Блестящая шутка, небесный пантеон, спасибо. Если не выживу, то обязательно найду юмориста, которому надо дать в морду. — И прогнозы? Робин посмотрела на меня, как на дурачка. — Ло… Какие прогнозы? Если исключить мизерный шанс выжить при аллергической реакции на Янтарный Свинец, то ты, кроме того, спал с человеком, который не является твоим соулмейтом. Обманул его. Каждая минута твоей жизни — чудо. То, что ты проснулся, сам дошёл до кухни и говоришь со мной — чудо. Ты с ног до головы обкормлен и обколот лекарствами. Неизвестно, ремиссия это, внезапное выздоровление или временный эффект лекарств. — Я понял, — голова гудела, уводя сознание обратно в черноту. — А это — транки? Зачем? Я не собираюсь буянить. Робин помрачнела, покачала головой. — В стакане? Нет. Витамины. Ло… не засыпай прямо сейчас, потерпи. Пойдём в кровать. Мне… разбудить остальных? Или ты хочешь так?.. Её голос сломался на последнем вопросе. Отчаяние тяжело толкнулось мне в сердце, удар вышел тяжёлым и болезненным. Чудесным выздоровлением это не было, конечно. Может, за моё неебическое благородство мне позволили попрощаться с ними по-человечески. Может… Я не знаю. Я должен был сделать это. Решиться принять смерть во второй раз было нетяжело, но достаточно горько, чтобы проглотить комок в горле. Я вспомнил о том, как заперся от них в комнате. О том, как Росинант показывал мне люцефериновых медуз. Его заботливые руки. Крикливую старшую медсестру, ту девочку, которая проглотила иголку, и с которой Росинант болтал часами. Свой скейтборд, низкие яркие звёзды, Джоя, драку с Зоро, парковку, угрюмого Эйса, севшего именно в мой вагон. Робин обняла меня. — Не плачь, Ло, — прошептала она мне в макушку, — идём. Я последовал за ней. Она аккуратно держала мою руку, вела по смазанной темноте коридоров. — Эй, — она сделала шаг за мою спину и покровительственно взяла за плечи. — Ло проснулся. Я уставился на Росинанта. Мир узился по краям, шумел и жил, а я смотрел на то, как он просыпается, моргает, находит меня взглядом. Он поднялся и оглядел меня в неверии. Прикусил нижнюю губу и в два широких шага оказался рядом, отнял и прижал к себе, жарко выдохнул в макушку, руками стиснул спину, погладил лопатку, шею, кромку волос. Не уверен, что мог бы выбрать более подходящий момент для того, чтобы уснуть окончательно. Я закрыл глаза и слабо обнял его в ответ, застыл и попытался сдаться подступившей темноте, но она всё ещё бродила вокруг, тянула и трогала, не спеша. — Зачем ты сделал это? — спросил Росинант на грани слышимости. Я крепче обнял его и промолчал. Будто он дурак и не понимает. Он понимал. — Я так за тебя боюсь. — Отойди, — потребовал голос совсем рядом. Сенгоку просунул между нами руку и бесцеремонно оттолкнул Росинанта. Я открыл глаза. — Недоумок, — прошипел он зло. — Проснулся? Хорошо. Хоть получишь своё. Я тебе говорил, мерзавец. Я предупреждал тебя. Почему так, Ло? Что тебе помешало послушаться? Он говорил и трогал лоб, щупал пульс, светил в глаза, оттягивая веки. Комната мрачно молчала и ждала вердикта. Я смирно стоял, игнорируя вопросы, и ждал вместе с остальными. — Всё в норме, — заключил Сенгоку. — Всё максимально хорошо для твоего состояния. Что чувствуешь? — В сон клонит. Доктор покачал головой задумчиво. — Не могу сказать, хорошо это или плохо. Может быть, выздоравливаешь. Может быть, опять лихорадить начнёт. Ло. Залихорадит — не переживёшь. Учти. Он посмотрел на меня прямо — очередная невысказанная правда. Ты или проснулся напоследок, Ло, или всё хорошо, и дальше будет ещё лучше. Я невесело улыбнулся. — Я понял. Давайте прощаться?***
— Сейчас ты отожрёшься, и мы тебя вытащим на север города. Не знаю, как ты мог упустить эту часть жизни! Там такая еда, какой нигде нет больше! — восхищённо вещал Луффи, бродя по комнате. Я смотрел в потолок, не на него. Росинант гладил мою сухую ладонь. Глаза жгло безумно. Я боялся моргать. — Короче, ещё… ещё там есть типа рампы. Может, Эйс тебе велик его взять разрешит. Эйс? — Пусть хоть деньги мои берёт, лишь бы не… — благодушно позволили из угла. Пока Луффи говорил, все остальные молчали. Я остро чувствовал на себе их взгляды. — Вот, отлично! Я тебя научу. Санджи усмехнулся. — Надо ему твоей хуйнёй страдать. Вчера град высыпал, кстати. Жаль, что ты проспал, такое нечасто происходит. — Где будешь жить потом? — робко поинтересовался Усопп. Я слабо усмехнулся. — Если Росинант меня простит, попробую к нему в сожители набиться. — Я прощаю, — горячо шепнул он, сильнее сжав мою руку. Комната погрузилась в тишину. Тишина длилась долго. — Я всё-таки не понимаю, чё за хуйня, — зло выплюнул Зоро. — У тебя Ди-патология, какого чёрта творится? И Росинант здоровенький. Это, блять, пиздец как несправедливо. Блять… — Иди транков пожри, — посоветовал ему Санджи, перебив. — Чоппер и Нами спят наверху. Разбудишь своим ором. — А надо бы, вообще-то, — протянул Усопп, шумно поёрзав. — Позовите их, ну… Нехорошо как-то, если…***
Чоппер доверчиво полез ко мне обниматься. Нами оттеснила Росинанта и присоединилась к нему. Объятия были длинными, неподвижными и искренними. Я почувствовал, как к ним присоединяется кто-то третий, четвёртый. Все они просто молча обнимали меня. Я прикусил губу, задавил дрожащий выдох и показательно фыркнул. — Ну что вы за идиоты.***
— Ло-о, ты молчишь, — предупредил Усопп. Большинство предпочли вернуться ко сну. Хотя я уверен, что им не спалось, и они просто мрачно лежали на своих местах, ожидая итога. В сон тянуло невыносимо, так что я решился на откровения и принялся сбивчиво и бестолково пересказывать оставшимся слушателям истории из своего приютского прошлого. — Да, — согласился я, — молчу. У неё было что-то странное с лицом, непроходящий нервный тик. Она пиздецки любила покричать и жутко бесила… Ей не нравилось, когда… долго встречаешься взглядом с… Она люто пиздела потом. Оскорбление или… вроде того. — Понятно, — кивнул Усопп, — ты про неё уже раз седьмой говоришь. Шачи. — Шачи? — Ты говорил про Шачи, — мягко напомнил Росинант. Я нахмурился. Кто такой Шачи, вспоминалось долго. Шачи. Знакомое-незнакомое имя… — Ло, не спи, пожалуйста, — попросил Росинант, слегка встряхнув меня. Я разлепил веки, скосил на него мутный взгляд. Не спи, не спи, неспинеспинеспи. Я поймал себя на том, что закрыл глаза снова. — Роси-я… — протянул я беспомощно. Я засыпал. Спать было нельзя, я не хотел спать, пожалуйста. Мне нужна была помощь. Пусть он поможет мне. Я сжал его ладонь насколько хватило сил. На секунду она потерялась, а потом Росинант пересел на кровать и осторожно взял меня на руки, усадив на свою согнутую ногу, будто держит большого ребёнка. — Всё, Ло… — он покачивался. Я позволил себе закрыть глаза и слушать его сердце у своего уха. — Спи. Я с тобой. Ты проснёшься и расскажешь мне про своего друга. Про всех своих друзей. Он перехватил меня по-другому, прижался сухими губами к волосам. — Мы научимся плавать. Попробуем еду, которую делают в северной части города. Ты расскажешь мне про книги и фильмы, которые тебе нравятся. Я расскажу тебе про свои. Хорошо? Я слушал и засыпал, темнота раскачивала меня, тянула вниз: в теплоту и покой, в безопасность. Я кивнул, улыбнулся, притёрся щекой к груди Росинанта. — Ты переедешь ко мне. Я помогу тебе с переводом в университет и работой. Мы продадим твою квар…***
У меня поднялась температура. Росинант укачивал меня до тех пор, пока я не перестал этого чувствовать.***
Я вошёл в свою квартиру: пустую и тихую. Мои глаза ничего не видели, я не ощущал рук и ног. Снял ботинки, прошёл в спальню. Флеванс гудел и жил, за окном была душная жара. Передо мной лежали его вещи: все, что у меня были. Я похоронил его сегодня. Вещи я сжёг. Костёр горел легко и жадно. Я сжёг всё. Даже то, что не принадлежало ему, но хранило хоть тень воспоминаний о его присутствии в моей жизни. Его подушку. Одеяло, под которым мы спали, чашку, из которой он пил хоть раз, стул, который он занимал на кухне, одежду, в которой я касался его, обнимая, всё то, в чём я с ним спал.***
— Что ты будешь делать дальше? Мы выиграли суд. Не было никакого смысла в том, что я продолжал существовать. Моей последней волей было завершить его дела, и я сделал это. В моей жизни не было и тени его присутствия. Я рвал с ним связь со всем отчаянием, которое только во мне было. — Просто забуду об этом.***
Я забыл о нём. Я виноват в том, что случилось. Я разорвал с ним связь. Росинант — нет. Ди-патология. Разрывная боль в спине, как спутник его присутствия. Он упрямый. Господи, какой он упрямый… Господи, как сказать ему о том, что он такой чертовски упрямый? Пожалуйста.***
Меня знобило. Трясло так, что еле удавалось дышать. — Что ж ты всё никак душу не отдашь, а? — раздалось голосом Зоро. — Нахуй, — выдохнул я, отчаянно стуча зубами. — Блять! Эй, эй, ну-ка тихо. Сядь. Я напряг руки: руки тряслись и подгибались. Отчаянным рывком я смог усадить себя и оглох от шума крови. — На, — излишне холодным от переживаний голосом выдохнул Зоро и пихнул мне в зубы стекло стакана. Немного воды попало в рот, и я инстинктивно сделал жадный глоток. — Пей, давай. Дело пошло легче. Зоро с самурайской выдержкой споил мне горькую от витаминов воду и только потом позволил себе перепугано сматериться. Я открыл глаза. Два часа ночи. Минул ещё день или? — Ещё два дня. Не хочу тебя расстраивать, но весишь ты сейчас сорок два килограмма. Критический вес при твоём росте. — Где Росинант? — спросил я рассеяно. Я забыл о нём. Я должен его увидеть. — Росинант! В коридоре громыхнула тумбочка. Сначала я увидел его руку, схватившую дверной косяк. Потом — всё остальное. Он тяжело дышал, его глаза были усталыми, воспалёнными и отчаянными. За его спиной показалась такая же беспокойная Робин. — Ло, — потеряно выдохнул Росинант. Я моргнул, щекам стало горячо. То, что я… О чём я… — Я живой, да? — поинтересовался я, опустив взгляд на свои дрожащие тонкие руки. Бледные. Не белые. Блять… — Блять… — Ло, господи, Ло, — Росинант прижал меня к себе, его сердце отчаянно колотилось. — Да, мальчик мой. Да, ты живой. Боже… Блять… Я подался назад, спутанные мысли ускользали, я был почти в панике от догадки. — Спина, — туманно сказал я, дёрнув плечом. — Что? — Спина. Росинант отодвинулся, заглянул мне через плечо и потянул футболку. Его пальцы дрогнули, сжали ткань сильнее. Я услышал, как он тонко, искренне завыл. — Там твоё имя? — спросил я едва слышно. Надежды в моём голосе было столько же, сколько отчаяния. Давай. Скажи, что там твоё имя… Блять, просто скажи. — Да, — плаксиво выдохнул Росинант. Я посмотрел потом. Имя тянулось через всю спину. Большие аккуратные буквы: от седьмого позвонка до копчика. Больше половины белых пятен не сошло с кожи, но какое это, блять, имело значение?