Открой своё сердце

      В комнату заглянул Мадара. Оценил картину, закатил глаза, скрылся. Вернулся через пару минут с полным подносом еды и влажным махровым полотенцем на сгибе локтя, чтобы утереть дорожную пыль. Срочно бежать купаться после вылазки не было необходимости: чем сильнее шиноби, тем меньше он нуждается в таких мелочах, как потение, но вот пыль, пыльца и прочие загрязнения воздуха на коже и волосах остаются охотно.       Тобирама на ещё одного Учиху среагировал не сразу. Посмотрел чуть настороженно, зацепился взглядом за поднос. Удивлённо дёрнул бровью.       А Хаширама благодарно кивнул, подхватил полотенце естественным, почти привычным жестом и мягко провёл влажной тканью по лицу брата, стирая пыль и грязь. Тобирама подавился вдохом — ани-чан выхаживал его во время болезней, поддерживал, когда было плохо…       Но эта задумчивая нежность точно не была чем-то привычным.       То есть… никто не против? Вот не смирился с обстоятельствами, позволяя слетающему с катушек брату-бывшему-врагу-союзнику получить желаемое и успокоиться, а совсем-совсем не против? Тобирама зажмурился, отчаянно пытаясь осознать настолько ослепительную истину.       Мадара поставил поднос рядом и разлёгся неподалёку, подперев голову ладонью и подгребая Изуну к себе. Младший Учиха смотрел на Сенджу, затаив дыхание. Он был в мозгу Тобирамы и примерно представлял, что он сейчас испытывает. И это было волшебно. Настолько волшебно, что Изу кольнула предательская мысль — а что, если все эти условности, мешающие удовольствию, являются частью этого удовольствия, эдаким усилителем? Для него самого целовать Мадару стало чем-то привычным и обыденным, но тот фейерверк, что взрывался в голове Тобирамы от простых, в общем-то, прикосновений… Может, оно стоит того?       Хаширама закончил протирать лицо, взялся за руки. Ласково, бережно… а потом наклонился и коснулся костяшек пальцев губами. Почти невесомо, больше чтобы проверить реакцию…       Тобираму тряхнуло так, словно это касание было полноценным разрядом, но глаза он так и не открыл. То ли потому, что так ощущения были острее, то ли просто легче было воспринимать происходящее, не задумываясь над тем, реальность это или сон.       — Отото… — Хаширама мягко расстегнул крепления хитай-ате. Убрал щитки в сторону.       — Да? — алые глаза всё-таки приоткрылись.       Взгляд старшего Сенджу мягко мерцал, почти переливался обилием чувств, гладил по коже. И пальцы тоже гладили — по щеке, вдоль старого шрама, очерчивая линию подбородка.       — Не бойся себя, Торью.       И так легко повернуть голову и прижаться к ладони в благоговейном поцелуе — как мечталось, как хотелось… Прижаться и на миг замереть, пережидая взрыв эмоций от собственного почти-кощунства, повернуть голову ещё немного, прижимаясь уже щекой. Снова зажмуриться, когда ладонь мягко скользнёт под затылок, поддерживая голову.       Это было настолько невинно, настолько интимно, что Изуна на мгновение почувствовал себя неловко, будто подглядывает. Но хренушки он пропустит хоть мгновение этого действа! Наоборот, активировал шаринган, чтобы лучше зафиксировать все детали.       Хаширама мягко коснулся губами лба. Погладил затылок. И едва продышался сам, когда Тобирама потянулся навстречу, обнял, скользнул лёгким поцелуем по скуле. Трепетно прижался губами к уголку рта.       Целоваться с братом было так странно. Понимать, что это вечно суровый Торью подрагивает в руках, приоткрывает губы навстречу, ловит каждое движение. Что-то будоражащее было в том, чтобы идти против запрета — но, право, главное ведь совсем не в этом.       Главное — что душу щемит от невыносимой нежности, что дыхание перехватывает от того, какой Тобирама сейчас живой и настоящий. И страшно спугнуть, не справиться… и хочется любить, нежить, ласкать. И невозможно не вздрагивать от ответных движений, таких неловких, неуверенных, будто Торью только учится. Будто для него всё впервые.       Мешать такому священнодействию было чистым преступлением, но Изуна не сдержал восторженного вздоха. Тобирама вскинулся, обернулся на звук, как-то разом напрягшись. К своему стыду, он совсем забыл, что тут рядом Учихи. А те неотрывно смотрели на него шаринганами и даже не моргали.       Младший Сенджу мгновенно залился краской.       Поняв, что всё священнодействие всё же нарушилось, Изуна подался вперёд и коснулся руки Тобирамы мягким поцелуем: мол, не волнуйся, продолжай, мы за тебя рады…       — …мы понаблюдаем? Если ты не против…       Тобирама моргнул.       — Только понаблюдаете?       — Пока да, — кивнул Изуна, целуя руку и улыбаясь при этом так лукаво. — Дадим тебе всё как следует распробовать.       Сенджу снова заалел ушами, но Хаширама уловил вспыхнувший в глазах брата огонёк. Зная Тобираму, можно было смело утверждать, что просто смотреть Учихам окажется сложно.       Особенно потому, что играть Торью не собирался.       Да и зачем бы, если искренность оказывается гораздо более сильным инструментом? Когда, рассказав откровенно, получил вместо воплощения страхов ту близость, которой сейчас буквально пропитан воздух? Какие игры могут сравниться с возможностью запустить руки в волосы брата, прижаться губами к жилке на шее, чувствуя биение пульса и почти умирая от того, как это хорошо?       Хаширама хватанул ртом воздух. В какой-то мере он даже жалел, что не обладает никаким додзюцу — потому что происходящее с Торью было невыразимо прекрасно. Он словно стряхивал с себя толстую скорлупу рациональности, извечной суровости и неодобрительно прищуренных глаз. Это хотелось разглядеть полностью, запомнить, запечатлеть…       Хотелось протянуть руку и помочь брату наконец-то вылупиться.       Ещё немного хотелось постучаться лбом об стену — нужно же было быть таким слепым, чтобы не разглядеть, что Тобирама живёт в таком коконе. Немного — потому что слишком завораживало то, как он раскрывается, чтобы думать о чём-то ещё.       Касания — всё такие же трепетные, нежные, но уже не робкие. Поцелуи крыльями бабочки — костяшки пальцев, прядь волос, скула. Объятие — тёплое, влюблённое.       Сияющие внутренним светом алые глаза.       — Торью… какой же ты красивый сейчас… какой же ты восхитительный, когда настоящий…       — Мадара, держи меня! — шёпотом попросил Изуна.       — А зачем? По-моему, они вполне освоились, — заявил нии-сан, предательски его подталкивая.       Изуна трагически застонал, прежде чем накинуться с поцелуями. Рука, плечо, шея, висок… Ну просто невозможно удержаться.       А Тобирама и не пытался зажаться, Тобирама откинул голову назад и сладко застонал, подаваясь под ладони, прогибаясь под ладонями… прижимаясь щекой к щеке Изуны, плавясь под его ласками.       Подумав, Изуна решил, что нечестно отбирать у Хаширамы… «площадь воздействия». Поэтому он приподнял несопротивляющуюся тушку Тобирамы, усадил его так, чтобы он упирался спиной ему в грудь, и начал беспрепятственно лапать, выцеловывать, поглаживать. Можно, наконец-то можно… откликается, о-о-о, как он откликается! Ласкать не устанешь! Он сам иногда подобным грешил и долго не понимал, почему Мадара ласкал и тащился, хотя к себе даже не прикасался… А тут прямо мурашками продирало.       Тобирама целовался, целовался до распухших губ и начинающей кружиться головы, тянулся к брату и откидывался обратно, под ласковые ладони Изуны. Выдыхал, отпускал с губ стоны, жмурился. Честно старался ласкать в ответ, но путался в собственных руках, тонул в ощущениях, как в самом сильном водовороте.       И, вынырнув на какое-то мгновение, поманил и Мадару к себе.       Тот чуть повернул голову и послал в его сторону серьёзный, тяжёлый, обжигающий взгляд. «Хочу. Сейчас. Всего. Полностью», — чётко и требовательно читалось в нём. В комнате мгновенно стало жарко, а дыхание перехватило от давления чакры. Учиха медленно, словно преодолевая статичность, приподнялся и двинулся в его сторону. Два почти незаметных движения, и одежда летит в сторону. Мадару не устраивал этот детский сад, когда все целуются, но даже никто до конца не разделся.       Тобираму пробрало до мурашек по позвоночнику и пересохшего горла. Он, как заворожённый, потянулся навстречу, вцепился в волосы, дёргая Мадару на себя, желая окунуться в это обжигающее пламя полностью. А тот не стал подчиняться, сам дёрнул его на себя, поднимая на ноги, вцепился в губы обжигающим, всепоглощающим поцелуем, почти удерживая на весу расслабленное предыдущими ласками тело. Освободить от одежды, прижать к себе, притереться, крепко сжать ягодицы и закинуть ногу к себе на бедро. Ощутить, как в плечи впиваются ногти, а поцелуй крепнет, становится кусачим — Тобирама неуловимо быстро перетёк от расслабленной нежности к яростной страсти. Это было именно то, что привлекало и завораживало его в Мадаре. То, на что хотелось отвечать собственными эмоциями.       А ещё — укусить Изуну было бы неправильно, ему не хотелось причинять боль. А вот удержаться от того, чтобы оставить алый отпечаток зубов на плече Мадары, оказалось просто невозможно.       Довольное шипение, скользнувшие по плечу жёсткие волосы, рука, просунутая между их животами и обхватившая оба члена.       — Кусай, не стесняйся, — поощрил Мадара.       Изуна хихикнул и снова мягкими движениями отвоевал себе частичку Тобирамы, слегка расцепив парочку ниже пояса. Учихе было любопытно, каков он на вкус там, и сдерживаться он не собирался. Прижался губами, лизнул. Посмотрел вверх с озорной насмешкой в глазах. Сенджу ахнул, сжал пальцы ещё сильнее — где тут удержишь равновесие, когда одна нога и так уже закинута на бедро, а Изуна ещё и гладит под коленом… ащ-щ-щ-щ-щ! Хаширама обнял брата со спины, давая опору, потёрся носом о затылок. Ощущения перехлёстывали друг друга, наслаивались, плескали. Разрывали в разные стороны.       Но Тобирама ни за что не отказался бы ни от малейшего градуса этого накала.       Изуна мурлыкнул довольно и заглотил, сразу и целиком, втянул в ненасытный влажный и горячий рот, наслаждаясь ощущением скользнувшей по горлу плотности. А руки уже скользнули выше, распутали пояс Хаширамы и ухватились за его твёрдую и нежную плоть.       — Мур-р…       Мадара опустил голову, посмотрел на брата. Опустился рядом с ним на колени, оттянул за хвост и крепко, развратно поцеловал в губы. А затем они переглянулись и перевели хищные взгляды на Сенджу. Тобирама нервно облизнул губы, Хаширама рвано вздохнул.       — Как вы похожи сейчас…       Добавлять, что вот от этого взгляда пробирает дрожью гораздо сильнее, чем от активированного шарингана, он не стал. Но Учихи и впрямь смотрели так, будто были готовы сожрать, лишь бы не делиться ни с кем, кроме уже присутствующих здесь.       Учихи рванулись вперёд, синхронным, слитным движением прижимая к себе Сенджу и жадно заглатывая до того, как они успели опомниться и как-то испугаться. Они умудрялись с урчанием сосать и ласкать друг друга, будто слепые, которым развязали руки спустя неделю. Мадара щедро облизал свои пальцы и завёл руку за спину брату. Хаширама запустил руку в жёсткие чёрные волосы, мелодично застонал. Тобирама запрокинул голову, жадно хватая ртом воздух. Старшему Сенджу было проще — более спокойный по темпераменту, более привыкший чувствовать открыто, да и уже успевший испытать на себе страстность Учих… но и ему сносило голову напрочь.       Учихи чуть сдвинулись, Изуна полууселся на колени к брату, чуть раздвинув ноги в стороны. Уселся раз. И ещё раз, запрокинув голову и сладко застонав. А затем он облизнулся и поманил Сенджу к себе.       Тобирама качнулся, как заворожённый, буквально стёк на пол. Потянулся поцеловать эти яркие, чуть припухшие губы. Поцеловать, вылизать изнутри рот, прижаться кожа к коже, чтобы прошибло жаром до самого нутра…       А через пару толчков Изуна приблизился совсем вплотную, обнимая ногами, ухватился там, внизу, направляя в себя, и со стоном насадился, не сдерживая дрожь наслаждения. Тобираму в очередной раз тряхнуло, бёдра сами дёрнулись вперёд. Разрядка, чтобы мысли не туманились? Сейчас такой вариант казался неимоверно глупым. Как можно отказаться от такого жаркого, податливого, страстного Изуны в руках? Как отвергнуть прижавшегося к спине Хашираму, который через их плечи втянул в поцелуй Мадару?       Как вообще можно думать о чём-то, кроме этой выворачивающей наизнанку близости?       Мадара целовал кусаче, заглянул в глаза, безмолвно спрашивая, не сильно ли его оттесняют. Они с братом как-то естественно действовали вместе, в основном на новенького и недолюбленного. Всё в порядке, безмолвно откликнулся Хаширама. Всё же он таким действом успел насладиться ещё позавчера, еле утром ноги унёс…       Мадара прижался к спине брата и толкнулся, направляя себя туда, где уже было не пусто. Изуна выгнулся, зарычал восторженно, закатывая глаза. Зрение расфокусировалось, и шаринган отключился. Тобирама сжал зубы, пытаясь сдержать клацанье — потому что справиться с прокатившейся по телу дрожью возбуждения было решительно невозможно.       — Ш-што вы твори-ите-е-е-е…       Мадара коснулся шеи брата губами, посылая в сторону Сенджу обжигающий взгляд.       — Мы делаем хорошо, ах! — прошептал Изуна, опуская голову и глядя точно таким же демоническим, обжигающим взглядом.       Не за то Мадару демоном прозвали, ой не за то…

* * *

      Утром Тобирама самокритично признал, что без помощи брата не справился бы. И потому, что Хаширама был первоклассным медиком, и потому, что вчера он всё же оттянул на себя хоть какую-то долю внимания Учих. Выносливость выносливостью, но если бы не милосердный Шосен от ани-чана, Тобирама просто не встал. Так и лежал бы высококачественным затраханным желе на противне имени Учих. А так — тело было лёгким-лёгким, голова — пустой-пустой, и даже мысли будто бы отрастили небольшие чакрогенераторы и стремились улететь. Торью казалось, что его буквально распирает изнутри энергией.       И дразнить красноглазый клан оказалось уже не так интересно. Хотелось разве что погладить котиков по голове и выдать им красивые, чёткие инструкции. И как-то оказалось, что, несмотря на отсутствие суровой концентрации, дела в таком состоянии решаются гораздо быстрее. Сенджу даже удивился, когда внезапно оказалось, что всё, запланированное на сегодня, уже выполнено.       А он-то удивлялся, как семейные куноичи находят время на всё…       Можно было бы потренироваться или найти ани-чана, а то и вовсе выцепить кого-нибудь из братьев-Учиха… но Тобираму отчего-то потянуло на скалу над новым поселением. Сесть на высоте, окинуть взглядом уже начинающие обретать очертания улицы между деревьями. Немного помечтать о том, каким будет это новое селение. Прикинуть, где может быть их дом. Общий, на четверых — почему бы и нет? Даже придумывать ничего не надо, всё равно во главе союза станет либо Хаширама, либо Мадара — другие просто не потянут. Или оба вместе…       Ощущение чужой чакры, толкнувшееся в упёртую в землю ладонь, заставило нахмуриться и накинуть технику хамелеона. Чакра была знакомая, но Тобираме просто не хотелось ни с кем сейчас говорить, чтобы не растерять это смутное ощущение, что вот-вот оторвешься от земли.       — Предатели… все предатели…       Голос тоже был знакомым, но по чакре Тобирама всё же опознал невольного нарушителя своего спокойствия быстрее. Шинджи, не самый лучший боец клана, но и не из последних. Холост, сирота, командовать группой не потянет, но хороший исполнитель. Что могло привести его сюда, да ещё и зацепить настолько, чтобы он начал разговаривать сам с собой? Нужно разобраться, такие гнойники имеют обыкновение отравлять всё окружение.       — Все предатели… — Шинджи наклонился, складывая печати.       Тяжеловесная чакра Дотона мазнула по восприятию, а мужчина наклонился, закладывая в свежесформированное отверстие… Тобирама прищурился… взрывпечать. Но какой смысл? Эта скала крепка на удивление, её и мощными техниками вдруг не обрушишь. Пожалуй, стоит подождать.       Пять взрывных свитков, двадцать, пятьдесят… Торью хмурился всё сильнее. Полностью схему минирования он не восстановил пока, но, судя по всему, ставка была не просто на «взять количеством», а ещё и на природную структуру самой скалы, чтобы усилить внутренние трещины и слабые места. Как пользователь Дотона, Шинджи вполне мог их найти.       Тобирама прищурился, превращая глаза в узкие щёлочки. Медленно, чтобы не сбить технику хамелеона, сложил печать концентрации. Растянул сенсорику по максимуму.       Печати. Очень много взрывпечатей — не только на скале. Внизу, под улицами будущего поселения — тоже. И на окраинах. И в лесу рядом, словно в расчёте на будущее. Просто удивительно, как на них никто не наткнулся… и как кому-то удалось протащить такое количество взрывных свитков, не наследив ни среди поставщиков, ни в бухгалтерии. Очень подозрительно, и с этим тоже нужно будет разобраться… а пока замена с камнем за спиной закладывающего очередную печать Шинджи и короткий безжалостный удар по затылку. Допросить его можно и чуть позже — а вот ани-чана известить нужно как можно скорее.       Рядом с Хаширамой оказался Учиха-старший, который разобрал всю бухгалтерию за двоих, чтобы с полным правом ворчать на скуку и уламывать Хашираму идти уже ловить биджу. На возникновение в кабинете Тобирамы с грузом оба отреагировали тишиной.       — Ани-чан, прошу, колодки для него, — Торью сбросил свой груз на пол.       Хаширама вздёрнул бровь, но сложил печать и на всякий случай проверил состояние. Шинджи он тоже узнал, но отото просто так хватать на улице людей не будет. Тобирама вкратце прояснил ситуацию. Мадара присвистнул:       — Всё-всё заминировал?.. И не лень ему было?..       — Меня больше беспокоит, откуда у него столько свитков, — ещё сильнее нахмурился Хаширама. Свитки — это сообщники.       — Мгм. Только хотел сказать, что у вас как минимум двое часть трофеев не регистрируют…       Тобирама коротко кивнул:       — Я выясню, насколько большую часть и насколько они были осведомлены об этой акции.       — Предатели, — прохрипел очнувшийся Шинджи, сверля Учиху ненавидящим взглядом.       — Согласно предпосылкам объективной реальности, предатель здесь пока только один, — безмятежно сообщил Тобирама. — Мадара, кто именно?       Учиха зарылся в документы.       — Этот. И этот, — Мадара выложил два отчёта. — Тут подозреваю в основном безалаберность, стащил бусы и не записал. А вот тут явное сокрытие оружия, в экипировке того клана гораздо больше ценного, а регистрируется как раз мелочёвка и расходники — таскать друг у друга те же кунаи было распространённой практикой, — и особо ценные вещи вроде мечей. Но нет упоминаний ни о каких ядах, взрывпечатях и дротиках, а ведь этот клан их вовсю использует. Но я в ваши документы всего два раза зарылся, могут быть ещё кандидаты.       Сенджу коротко кивнул и исчез с таким же лёгким хлопком, как и появился.       — И чего предатели? — риторически спросил Мадара.       — Ты брата моего убил! Думаешь, я забыл, Учиха?!       — Хм… Нет, не забыл. И не надо забывать, ничего не надо забывать… — задумчиво проговорил Мадара, разглядывая возникшую в голове идею. — Слушай, Хаширама. Пустишь в ваших архивах событий порыться?       — Конечно, — Сенджу свёл бровки домиком. — Но что ты хочешь там найти?..       — В основном тех, кто хронически утаивает трофеи. Но вообще хочу проследить историю мести.       Хаширама нахмурился и кивнул:       — Я дам тебе доступ.

* * *

      Идея Мадары состояла в том, чтобы напомнить. Напомнить о павших, напомнить о жертвах войны, о которых и так не забудут. Показать, что кровавое прошлое не стёрто разом из истории, как нелепая ошибка. Но при этом надо было показать всё это так, чтобы ни у кого больше не возникало желания мстить. Показать, что идея о мире возникла не просто так, а как жизненная необходимость.       Сначала Мадара хотел сделать просто два обелиска, на которых выгравированы имена, но это просто имена. Имена, за которые захотят мстить. Два дерущихся шиноби в камне, в узнаваемых клановых одеждах и с завязанным глазами, типа ослеплённые местью? Нет, тоже недостаточно наглядно.       А зачем всё усложнять? Образы какие-то, статуи?.. Жизнь и так достаточно наглядна. Стоит только нарисовать схему, чтобы самые горячие сообразили наконец, что не только они должны отомстить за убийство родича, но ещё и этого родича убили именно потому, что мстили уже ему.       Мадара подозревал, что схема выйдет гигантской, но даже по примерным прикидкам она выходила невероятно сложной. На плоскости её изобразить, конечно, можно, но тогда все ниточки-связи и не проследить зрителю будет.       А Учиха хотел наглядно.       Тогда он решил сделать это в виде водопада. Подвесить камешки с именами на тонкую леску и соединить их цветными шерстяными нитками. Красное — кровь, убийство. Контрастный ему цвет зелёный, будет означать рождение. Разделить так два водопада… камнепада, сверху прошлое, снизу настоящее, два клана, текущих параллельно и связанных кровной враждой. А камешки сделать одинаковыми.       Идея была хороша, но оставалось самое сложное — собрать по архивам обоих кланов, кто кого убил и кто кого родил. Сколько там война длилась? Поколения три-четыре, ну пять. А трупов было столько, что волосы на голове шевелились даже у Мадары.       Забегал Изуна. Полюбовался частично воссозданной схемой в гендзюцу. Зашмыгал носом, притащил еды и Тобираму. Тот, посмотрев гендзюцу, начал оформлять инструкции. Реализовать такой проект в одиночку не стоило пытаться даже Мадаре. Надо сделать помещение, в котором всё это будет развешано, столбы или лестницу, чтобы можно было вчитаться, посмотреть имена и возраст. А ещё сами имена гравировать заебёшься…       А Хаширама заметил, что в создании этой схемы полезно было бы поучаствовать всем. Не просто им четверым. А всем в кланах. Мадара согласился, что может доверить им расписывать камни.       Впоследствии Мадара отказался от идеи с зелёной ниткой, вместо неё используя красную. Красную линию мести, которая сначала убийством тянется от убийцы к жертве, а от жертвы — к родственникам, обязанностью мести. А от того, кто месть реализовал, к новой жертве и новым обязательством мести уже на его родственников.       И достаточно брать только конфликт Учиха с Сенджу, без участия других кланов, чтобы в глазах рябило от красного цвета.       Имена, имена, имена… всё увеличивающееся количество камешков, будто набирающая силу лавина. Имена самых первых убитых установить не удалось — война быстро истирала память, да и архивы где-то не велись, где-то уничтожались. Поэтому верх алого водопада скрывал свисающий с потолка плющ. Поначалу зелёный, ближе к нитям он темнел и тоже приобретал тревожный алый оттенок. А между листьями прятались первые камни с именами.       И то, как быстро густела алая сеть, пробирало почти до дрожи.       Имена, имена, всё больше алых нитей мести, всё больше траурно-чёрных камней — Хаширама настоял, чтобы в этом обелиске использовались камешки только уже погибших. Камни с именами ещё живых — тёмно-серые, не чёрные — лежали внизу. Вроде бы небрежной горкой, но при желании вполне можно было найти каждого члена кланов. Алые нити тянулись и к этим камням, словно щупальца неведомого чудовища, но не доставали — совсем чуть-чуть, от силы пару пальцев, и выглядели так, словно их срезало невидимым мечом.       А из-под груды серых камней пробивались пока ещё зелёные ростки.       Над освещением тоже поработали — свет как бы шёл изнутри каменной истории войны, а всё окружение тонуло в полумраке. Ставить Древо Мести решили в центре нового поселения, небольшим таким залом, чтобы любой желающий мог зайти и посмотреть на историю конфликта. И не повторять его.       А разминировать погнали оба клана: совместный труд облагораживает. В конце все дружно решили, что главы кланов специально лично позасовывали взрывпечати в самые труднодоступные места.       — А придурка-то куда дел? — уточнил Мадара у Тобирамы.       — Тиграм ани-чана скормил, — безмятежно отозвался Сенджу.       — Хоть какая-то польза, — согласился Мадара. — Я своими розы удобряю.       — Ты даже не спросишь, что это за тигры?       — Подозреваю, большие и толстые. И белые. Обнимашек хочешь?       — Полосатые и рыжие, — хмык вышел почти весёлым. — Но ты прав, крупные… Хочу, но лучше вечером — сейчас у нас всё-таки дела.       — Ага, ладно, — но несмотря на это, Мадара всё равно быстро обнял его и прижался, пока никто не видит.       А затем отстранился и побежал по делам.       Долго ли, коротко ли, а селение строилось, и осторожно начали присматриваться другие кланы к подобному образованию. Сначала союзные, а потом и не очень. Ведь если Учиха с Сенджу смогли как-то поладить, то остальным и вовсе не составит это труда.       Хотя больше было тех, кто объединялся в страхе перед ними.       — Кого главой новой деревни назначать-то будем? — задал Изуна вопрос, волновавший оба клана.       — Мадару, — Хаширама не колебался ничуть.       — А может, Тобираму? — уточнил Мадара лениво.       Обсуждали они это дело как положено, в кровати, голыми.       Торью дёрнулся:       — Ну и шутки у тебя, Учиха.       — А что? У меня репутация плохая, даже котиками не исправить, Хашираму нельзя, это удар по моей гордости и статусу, будто сдался. Изуну мне жалко, а ты шикарно справляешься со всеми административными делами.       — Не думаю, что твой клан будет в восторге от того, что правителем стал Сенджу, — вышло суховато, но на деле Тобирама был растерян.       — Новое поколение, обновление и всё такое, — добавил Мадара по инерции. — Ну, кто-то же править должен? Если главой стану я, то недовольны будут Сенджу. Да и Учиха тебя обожают, не скромничай.       Тобирама дёрнул плечом. Он так привык быть всегда вторым, всегда — только идущим следом, что просто не находил слов. Единственной территорией, где Торью не задумывался ни о чём и ни во что не ставил авторитеты, были его исследования.       И тут вдруг это предложение. Какими бы мотивами ни руководствовался Мадара, лицом селения станет Тобирама. Не солнечный и улыбчивый ани-чан, не сам Учиха, вокруг которого воздух трещит от силы, а хмурый и не слишком-то умеющий находить общий язык с людьми Сенджу.       Так… странно.       — Ты в порядке? — уточнил Изуна, тревожно заглядывая в глаза. — Мы тебя, конечно, не бросим на произвол судьбы, но нии-сан прав, лучше у чего-то нового будет всё новым.       — Я не уверен, что справлюсь. Да и любовь Учиха ко мне Мадара преувеличивает.       — Хочешь, гарем тебе заведём, посмотришь, — проникновенно предложил тот.       — Э? При чём тут гарем? — так откровенно тупить было тоже непривычно, но уловить, к чему клонит Учиха, как-то не удавалось.       — Из Учиха, — уточнил Изуна с улыбкой. — Для практического эксперимента.       — Издеваетесь, — хмыкнул Тобирама, переворачиваясь на спину и потягиваясь. — Но попробовать можно. Заставлю всех сдавать нормальные отчёты наконец-то.       — Шутим. Но это не значит, что мы неправы, — заметил Мадара лениво. — Ты справишься точно лучше меня.       — Ну-ну, — Сенджу перевернулся набок. — Когда обрадуем кланы?       — В самый последний момент, — Изуна сладко улыбнулся. — Чтобы не нашли что возразить.       Тобирама вздохнул. Что-то подсказывало ему, что это будет тот ещё пиздец.