Монстры — это только мы

Айзек не назвал бы Дерека плохим человеком. Даже при том, что человеком тот никогда и не был. Он пытался заботиться о них, было видно, что он старается, но стоило в полной мере осознать, что они, он сам, Эрика и Вернон, нужны альфе куда больше, чем он нужен им. Или был нужен. Для Айзека все не так уж сильно изменилось с укусом, окей? Мир вокруг покрылся еще одним слоем дерьма, на этот раз сверхъестественного, а у Айзека вместо лопаты были когти. Не самый лучший инструмент, серьезно, не тогда, когда попадаешь в ту дерьмовую, засасывающую трясину, которую Дерек Хейл называет своей жизнью. Эрика и Бойд просто ушли - и, кстати, даже не позвали его с собой, любовнички. Даже не предупредили. Обидно. И это, кстати, тоже провал Дерека - пытаться собрать стаю из таких как они, из одиночек, привыкших закрываться от всего мира, реально хреновая идея. Айзек, возможно, тоже виноват, не вписался в происходящее между Бойдом и Рейес, не застолбил для себя место лучшего друга для Эрики (с Бойдом вообще пытаться было бесполезно), и вместо него Эрика прихватила с собой флакончик любимых диоровских духов, спертый в магазине на позапрошлой неделе. А сегодня альфа швырнул в него бутылку, прикрикнул, и Айзек, неожиданно даже для себя, послушался. Развернулся и ушел. Потому что Дерек, мать его, Хейл, обещал, что после обращения жизнь станет лучше. Айзек реалист, и он согласен не на “лучше”, а, хотя бы, “на прежнем уровне”, но то, что происходит последние несколько месяцев - это уже перебор. Бежать только некуда. Есть надежда, что этот странный, вечно ухмыляющийся тип, по какому-то вселенскому недоразумению оказавшийся дядюшкой неизменно хмурого Дерека, наведается к племяннику, как-то успокоит его, что ли, и Айзек сможет вернуться так, чтобы не пришлось ни о чем говорить, просто, чтобы можно было сделать вид, что он и не уходил. Это же не бегство, ладно? Просто иногда нужно среди ночи свалить глубоко в лес, чтобы оказаться как можно дальше, от всех проблем, оставшихся в черте города. И оказаться как можно ближе к новым. Буквально - вплотную. Буквально… Айзек затылком чувствует, что за его спиной стоит как минимум гора. Халк, если быть точно, потому что гора эта явно дышит. И, как кажется волчонку, недобро усмехается при этом. Айзек делает шаг вперед не столько потому, что надеется сбежать, сколько из-за нежелания оборачиваться. Айзек никогда, блядь, не любил Халка. Айзеку нравился, например, Хоукай. Хотя он вроде как не был настоящим супергероем, так ведь. Ну, в смысле, ни инопланетного происхождения, ни ядовитых пауков, ничего такого. Надо было брать пример с Клинта и оставаться человеком. - Серьезно? - красивая, но откровенно пугающая женщина, вынырнувшая из темноты в паре шагов перед Айзеком издевательски улыбается. - Твой альфа разогнал всю свою недо-стаю в надежде, что демон-волк не придет по его душу? Смешной мальчик, со всем уважением к его матери, конечно, - волчица закатывает глаза и скалится. - Давай просто прикончим его, - низким, хриплым рыком разражается Халк за спиной Айзека. - Да я вроде как погулять вышел, - Айзек кривит губы. - Может вы свои взрослые разборки между альфами отложите вроде как… до встречи с альфами? Сильный удар по затылку выбивает из Айзека весь воздух, словарный запас и способность видеть. Заодно подкашиваются ноги, и он падает на колени, упираясь руками в землю - перед глазами все плывет, как-будто его не кулаком приложили, а миксер в черепную коробку засунули. - Дев сказал притащить ему всех, - доносится откуда-то сверху голос волчицы. Айзек видит её босые ступни с жутковатым педикюром - удлиненные, черные когти. - Он сказал, что и двоих хватит, - рокочет гора, легким пинком по бедру укладывая подростка на бок. Айзек серьезно не думает, что попытки сопротивления - лучший выход. Он никогда не был достаточно везучим для этого. - Девкалион сказал привести ему всех. “Двоих хватит” - это не “теперь у нас все трое”, Эннис. Бери его и пойдем. Хоть не зря вышли. - Скучно, - недовольным рокотом отзывается Халк Энис, коротким рывком вздергивая Айзека на ноги. Тот пытается устоять, хотя ноги не слушаются, а все внутренности собираются в районе глотки, вместе с колотящмся на рекордной скорости от испуга сердцем. Айзек улавливает только одно - если не злить волчицу, то прямо сейчас его убивать не будут. - В цирк сходи, весельчак, - фыркает женщина и, судя по удаляющимся едва слышным шагам, уходит вперед. Айзек жмурится перед еще одним ударом, пришедшимся ровно в висок.

***

- Нет, не нужен… - первые слова, которые слышит Айзек, очнувшись, произнесены скучающим тоном и мягким, можно даже сказать красивым баритоном. Айзеку не до того - смысл фразы ему предельно ясен, и от страха все сложнее сдерживаться и не выблевать всего себя под ноги человеку, её произнесшему. Хотя Айзек уверен, что это нихрена не человек и никогда им не был. Вот только на глазах у Айзека плотная повязка и он совершенно ничего не видит, а запахов вокруг так много, что они смешиваются в сплошной, непроницаемый и непонятный Айзеку фон - наверное, от страха. - Ты хотела в детстве завести домашнее животное, Кали? - продолжает тот же голос. - Нет, - это та же женщина, которую Айзек видел в лесу. - У меня была младшая сестра, спасибо. - Вот и я не хотел, - мужчине явно скучно, вот только Айзек сильно сомневается, что его отпустят за ненадобностью. Убьют за ненадобностью - более вероятно. - Запри его в подвале, - продолжает мужчина. - Дом крепкий, выдержит, тем более, что мы уже проверяли. Проследи, чтобы не сдох в ближайшие дни, я пока подумаю, что с ним делать. - Хорошо, альфа, - почтительно отзывается женщина и с размаха вгоняет когти в загривок завывшего от боли волчонка, уводя его вслед за собой и безжалостно раздирая загривок за каждый неверный шаг. В конце концов Айзек слышит звук открывающейся двери, чувствует, как с глаз падает повязка, а с запястий - удерживающая их веревка, и, не успев сориентироваться, кубарем летит вниз по небольшой лестнице, после короткого сильного толчка в спину. - Веди себя хорошо, детка, и проживешь еще немножко, - нараспев мурлычет волчица. Единственное, о чем может думать Айзек: “зато здесь нет этой грёбаной морозилки”.

***

Айзек просыпается под утро, во всяком случае, из узкого, как пенал, окошка под самым потолком комнаты, льется сероватый, какой бывает перед самым восходом солнца, свет. Себя Айзек обнаруживает на потрепанном, видавшем виды матрасе, пропитанном запахом слез Эрики и молчаливой яростью Вернона. От этих знакомых, внезапно показавшихся почти родными, запахов, Айзеку хочется заскулить, и он не сдерживается - кому теперь какое дело? Волчонок тихо, монотонно подвывает какое-то время, зарывшись лицом в матрас, помимо этого пахнущий еще и плесенью. Никакой реакции - никто даже не приходит, чтобы заткнуть его, видимо здесь хорошая звукоизоляция. Утомившись от собственной тихой истерики, Айзек перекатывается на спину, разглядывая потолок - не обшарпанный, не потрескавшийся, как ожидал парень. Ремонт, кажется, делали недавно, просто по стенам этого не заметить - они все искрошены когтями, не разобрать даже, в какой цвет они были выкрашены, теперь это красно-рыжий цвет обожженной глины, кирпича, которым выложен этот каменный мешок. Достаточно большое помещение, раза в два больше, чем гостиная в отцовском доме, и комнатка с унитазом и крохотной раковиной с монотонно подтекающим краном. Стук капель о железное дно раковины уже не раздражает, уже почти сводит с ума. Кажется, была подобная изощренная пытка где-то на востоке. Они точно проходили что-то подобное на истории. Только там вода, кажется, капала на темечко заключенному. Разница, впрочем, не велика - Айзеку кажется, что вода с мерзким металлическим “кап” бьется о его макушку. Во всем надо искать плюсы. Зато вода есть. Всё лучше, чем в морозилке, кстати. Айзек вытягивает вверх руки, бездумно разглядывая свои длинные, похожие на паучьи лапки пальцы. Айзек себе никогда не нравился - угловатый, худощавый, высокий, да еще и кучерявый, как овечка Долли. Ничего общего с лощенной красотой Джексона, ничего даже слабо напоминающего очаровательную дружелюбную улыбку Дэнни, просто сметающую все недостатки его внешности, даже пиздливый и шебутной Стайлз обаятельнее и, будемте честными, симпатичнее чем то, что Айзеку приходится каждый день лицезреть в зеркале. Айзек оглядывается, поднимается с матраса и проходит в соседнюю комнатушку, чтобы убедиться - зеркал действительно нет. Теперь и смотреть на себя в зеркале не придется. Из горла рвется нервный смешок. Бойтесь своих желаний, ага? Свет, льющийся из оконца, сменяется рассветно-розовым, а затем и вовсе золотистым, но никто так и не отвлекает Айзека от методичного исследования помещения - не то чтобы Айзек надеялся сбежать. Просто нужно чем-то занять себя, а еще Айзек был бы очень благодарен Вселенной, если бы запахи Вернона и Эрики побыстрее выветрились. Раздражает, давит на сознание - приходится постоянно думать - а что с ними? Ведь не убили, потому что Айзек уже лишний, ненужный для плана, а трупов в задуманном альфами деле много не бывает. Значит живы, значит где-то в другом месте, вот только у Айзека предельно мало шансов узнать, в каком. Вымотавшись ожиданием и тревогой Лейхи снова опускается на матрас, перетащив его в другой угол, под окно, чтобы удобнее было наблюдать за ползущим по полу пятном света. Кали приходит, когда цвет узкого прямоугольника становится по-вечернему хмурым. - Ведешь себя хорошо? - женщина усмехается, пренебрежительно разглядывая молодого волчонка. Сама она не спускается по ступенькам, стоит на верхней, разглядывая пленника. - Это нечестно, - Айзек, нахмурившись, кивает вперед, намекая на пренебрежение во взгляде женщины. - Вы родились такой и это ваша жизнь. А меня обратили полгода назад. - Тебе не повезло с альфой, щенок, - волчица оскаливается показывая вжавшемуся спиной в стену мальчишке длинные белоснежные клыки. - Но не жди сочувствия. Айзек фыркает. Теперь пренебрежение исходит от него - сочувствие, серьезно? Этим дерьмом он сыт по горло. Сочувствие никогда не означает помощь, окей? Кали удивленно, кажется, моргает, и через всю комнату кидает Айзеку КФСишный пакет, одуряюще пропахший маслом, курятиной, бензином, незнакомыми людьми и смутно знакомыми Айзеку местами. - Спасибо, - вежливо, как хороший и воспитанный мальчик говорит Айзек уже в спину почти закрывшей дверь волчице. Несмотря на голод, Айзек предпочитает не набрасываться на еду. Отец иногда держал его по несколько дней в подвале, в основном на каникулах, когда это не вызывало подозрений, и тоже, конечно, кормил. В одно и то же время, перед тем, как самому сесть завтракать - в восемь утра. Обедал он на работе, а ужин приходился на восемь вечера. Правда это прекратилось пару лет назад, когда Айзек осознал, что он вымахал уже чуть ли не выше отца, и попытался предпринять слабую и не особо убедительную попытку выбраться. Но мистера Лейхи это вполне убедило в том, что нужно чаще запирать сына в морозилке, там он не сопротивляется. Так вот, еду следовало растянуть на весь день, а в данном случае - вообще, насколько хватит. Не факт, что эти ребята каждый день будут заглядывать в заведения быстрого питания. А еще бесит отсутствие стакана. Воду приходится пить из горсти. Там, в подвале его родного дома, у Айзека был какое-то время стакан и бутылка с водой - до тех пор, пока Айзек не швырнул стакан в отца. Тот ударил его пару раз, неделю закрывал на ночь в морозилке и только потом, когда Айзек осторожно пожаловался на боль в груди, отвел к врачу. Кудахтал вокруг сына как наседка, но только в больнице. Искренне изумлялся, откуда бы у Айзека трещина в ребре. Действительно. Вы, доктор, еще спросите, как Айзек в прошлом году руку сломал. Такой неуклюжий, да. В лакросс не очень хорошо играет.

***

Мысли немного путаются к ночи - Айзек съедает перед сном еще пару кусков курицы и проваливается в беспокойный, нездоровый сон, соскальзывающий с него словно простыня с трупа в морге с первыми лучами, пробивающимися в окно. Айзеку кажется, что его лихорадит - он убеждает себя, что это невозможно, что он оборотень и не болеет, что это защитная реакция организма, но это так и не срабатывает - в очередной раз вымотав себя, волчонок беспокойно задремывает, почти даже не удивляясь, что сегодня к нему никто не заходит. Зато на следующий день, где-то в середине солнечного дня, когда Айзек готов завыть от скуки и безысходности (и воет иногда, но тихонько), приходит Халк, которого только сейчас Айзек имеет возможность рассмотреть. Энис, кажется так его назвала леди с когтями. Он огромный. Просто огромный, как скала или как… как Халк. И такой же страшный - Айзек чувствует исходящую от него ярость, запах крови, чувствует, что мужчине требуется выплеснуть злость, и прекрасно понимает, зачем тот пришел. Бежать некуда, отползать - тоже некуда, тем более, что и сил нет - курица кончилась вчера вечером, и есть хочется неимоверно, а привкус ржавчины на языке от воды делает все только хуже, гаже, отвратительнее. Энис не разменивается на слова, а Айзек прекрасно понимает, что заговаривать с ним бесполезно. Волк просто бьет мальчишку - долго, тщательно, не обращаясь. Айзек старается закрыть лицо - больше по привычке, и только скулит, тоже по привычке, потому что хочется орать, а сил орать нет. Айзек чувствует себя как пудинг, а вкус ржавчины во рту сменяется вкусом крови. Он медленно, осторожно обводит кончиком языка кромку зубов и по-настоящему удивляется, когда обнаруживает, что все на месте. Айзек не слишком хорошо понимает, что происходит дальше - в подвал залетает волчица, оттаскивает Халка от его несопротивляющейся жертвы, рычит, что никто не давал отмашку на этого пацана, что альфа еще не решил, что с ним делать, а Энис, зло рыкнув на девицу, брезгливо отряхивает руки и уходит, бросив напоследок: “он у вас все равно здесь сдохнет”. Айзек не хочет сдыхать, не сам. Кали чертыхается, разглядывая его сверху - волчонок очень смутно видит её лицо, но ничего хорошего оно, кажется, не предвещает. - Сам оклемаешься, - резюмирует волчица, коротким пинком переворачивая волчонка набок, то ли, чтобы не захлебнулся булькающей в глотке кровью, то ли, чтобы не видеть его лица. А еще через несколько часов, когда уже темнеет, она приходит снова и кидает на верхнюю ступеньку лестницы новый пакет с курицей. И даже с картошкой - видимо, как бонус за вчерашний день. Айзек пытается с ней заговорить, но Кали рычит так, что Айзеку кажется будто его голову стягивают раскаленными стальными обручами.

***

Тело медленно регенерирует, наверное, от голода, но постепенно боль уходит, сломанные кости так или иначе срастаются, порезы от все-таки выпущенных пару раз когтей еще не зарастают, но слегка затягиваются, оставляя Айзеку бонусом нестихающий зуд, жжение в неторопливо регенерирующих тканях. От этого волчонок не может заснуть, часто поднимается, чтобы промыть ранения холодной водой, надеясь слегка сбить жжение, и в итоге всю ночь, до того момента, как полоска света снова окрасится светло-серым, бродит вдоль стен, водя когтями по кирпичной кладке и задаваясь вопросом, для чего в некоторых местах в стены намертво вкручены прочные железные кольца. Ответ, впрочем, приходит сам собой, в рассветных сумерках, заполняющих каменный мешок неверным, дрожащим полусветом. Полнолуние скоро. Если Айзек доживет, то наверняка узнает, как именно используются эти кольца в стенах - а в том, что вкручены они намертво, чтобы удержать даже оборотня, Айзек не сомневается. С рассветом накатывают мысли о Дереке - будет искать или нет? Если и будет, то вместе со всеми остальными, а если найдет их, то решит, что Айзек или сбежал, или его уже убили. Так, наверное. В любом случае, у Хейла достаточно забот и без его бестолкового, удивительно невезучего беты. От скуки Айзек начинает скрести кирпичную крошку когтями, постепенно вырисовывая не очень достоверный, но, в целом, узнаваемый силуэт дома Дерека - полуразрушенный, сгоревший остов хорошо, на взгляд Айзека, смотрится на раскрошенном кирпиче. Это занимает почти весь день, пальцы болят от постоянного напряжения, еда снова кончается и снова никто не приходит. Айзек уже готов завыть в полную силу - от безысходности даже больше, чем от страха, но дверь, ведущая в подвал открывается, и Айзека обдает почти незнакомым запахом - тот, кого Кали называла альфой. Девкалион, значит. Тот самый, которого Дерек боялся до ломоты в висках, но никогда бы этого не признал. Да и не нужно признавать. Они чувствовали его страх. Даже Питер, который казался непробиваемой скалой в плане эмоций, и то выражал какое-то ехидное беспокойство при упоминании имени Девкалиона. Айзек почти не видит его - свет с первого этажа бьет мужчине в спину, а в подвале уже темно. Только силуэт - не высокий, не мощный. Пониже Дерека, например. От этого становится даже еще более жутко - Айзек осторожно отступает вдоль стены, стараясь оказаться подальше от волка, до тех пор, пока не упирается спиной в угол. - Надо же, я совсем про тебя забыл, - опасно-мягко произносит мужчина, приближаясь к Айзеку медленными, плавными шагами. - А ты всё еще живой. Не кричишь, не бьешься в истерике и не пытаешься на меня напасть. Любопытно. - Охуеть просто как, - Айзек больше вздыхает, чем огрызается. - Не плачешь и только вяло огрызаешься, - со смешком продолжает оборотень, подходя к Айзеку вплотную и бесцеремонно принюхиваясь. Айзек вздрагивает и жмурится, чувствуя чужое дыхание на своей коже. - Твои друзья были куда более шумными, - демон-волк медленно ведет носом вдоль шеи Айзека к виску и обратно, а волчонок даже дышать боится, только вжимается в угол, зажмуриваясь, представляя, как ему вот-вот сейчас будут вспарывать глотку когтями. - И пахли истериками и злостью, - продолжает Девкалион, внезапно проводя длинную влажную линию языком от изгиба шеи до уха. Айзек тихо скулит от неожиданности, тут же обрывая себя, затихая и съеживаясь, пока волк задумчиво и даже как-то довольно порыкивает, упираясь локтями в стены, закрывая Айзеку и без того весьма ненадежный путь к бегству. Даже если бы тело не болело так сильно после вчерашней встречи с Энисом, если бы все еще не заросшие раны не саднили так сильно, Айзек все равно не попытался бы сбежать. Нет. Это всегда заканчивается чем-то плохим. Наверное, есть такие люди, которым везет в побегах. Стилински наверняка везет, и Скотту. Айзеку - нет. Каждая попытка сопротивления, побега, непослушания - шаг к глубинам локального, личного ада. От самого волка пахнет концентратом ничем не разбавленной мощи, как если запах озона приправить запахом металла, крови и безумия - последний запах Айзек чуял на Питере и только поэтому знает совершенно точно, как оно пахнет. Запах страшный, но выглядит альфа не слишком пугающе, даже по сравнению со своей стаей - сейчас, когда глаза привыкают к неудачному и недостаточному освещению, Айзек может более менее разглядеть Альфу Альф. Ни пугающей красоты, как у Кали, ни устрашающей мощи, как у Эниса в нем нет - Девкалион просто жуток, без видимых на то причин. - Как тебя зовут, щеночек? - альфа низко рычит прямо в ухо судорожно вздохнувшему мальчику. - Айзек, - волчонок опускает голову, напряженно глядя строго в пол. - Кто тебя ждет дома? - Девкалион, кажется не собирается отстраняться, продолжая с отчетливым удовольствием втягивать в легкие чужой запах. - Никто, - Айзек не может не скривиться на этих словах, все еще испытывая отвращение к собственному дому и к собственной жизни, даже несмотря на то, что происходит с ним сейчас. Девкалиона это, кажется, несколько удивляет. - Почему так? - Все умерли, - тише отвечает Айзек, внезапно чувствуя возникшую неизвестно откуда горечь. Не из-за отца и не из-за матери, а из-за старшего брата, единственного, кто мог защитить Айзека. Раньше мог. Давно. Так давно, что Айзек почти не помнит, как выглядел Кэмден. - Ты убил? - альфа явно неверно толкует эмоции волчонка. - Нет, - Лейхи устало качает головой. - Нет, не я. Я никого не убивал… - Какой же ты после этого оборотень, щеночек? - в голосе Девкалиона слышится насмешливая издевка, а сильные, увенчанные смертоносными когтями пальцы сжимают подбородок, заставляя Айзека поднять голову и посмотреть в темные глянцевые стекла очков, скрывающих глаза безумца от окружающих. - Паршивый, - соглашается Айзек с непроизнесенным альфой утверждением, и тот внезапно смеется - коротко и лающе, отходя на шаг. - Вот здесь ты совершенно прав. Айзек, - альфа пробует имя на вкус, запоминая. - До встречи, юноша. До скорой, я думаю. Айзек, так и не проронив ни звука, сползает по стене на пол, забиваясь в угол своей просторной камеры, понимая, что хорошего от этого обещания скорой встречи ждать не приходится. В ожидании проходит весь следующий день - от скуки Айзек даже пытается постирать свою основательно истрепанную футболку. Отсутствие мыла делу не способствует, но хоть какую-то часть грязи смыть с ткани все-таки удается. Айзек вешает её на один из вбитых в стену крюков, чтобы просохла, но к вечеру снова натягивает её на себя, еще влажную, потому что вид висящей на крюке футболки в подвальном полумраке каждый раз, стоит Айзеку на неё взглянуть, вызывает в нем нервную дрожь, напоминая висельника. Ближе к ночи снова приходит альфа. На этот раз закрывает за своей спиной дверь, и только после этого аккуратно спускается по ступенькам, примерно на три четверти лестницы, садясь. Айзек напряженно наблюдает за ним со своего матраса, стараясь не думать о том, что в руках у Девкалиона пакет с традиционной курятиной, потому что это выглядит странно. Серьезно, странно. Альфа вспарывает хрусткую упаковку когтями и задумчиво принюхивается. - Вот этим, значит, тебя кормит Кали, - задумчиво тянет мужчина, кривясь. - И как тебе, Айзек, эта дрянь? - Съедобно, - осторожно отвечает волчонок, сглатывая слюну. - Даже вкусно. Однообразно только немного. - добавляет, сам удивляясь проснувшейся в нем, наверное от голода, наглости. Волк хмыкает, подцепляя на когти один кусок курятины и принюхивается к нему тщательнее, затем поворачиваясь в сторону Айзека. - Подойди. Лейхи не думает, что это хорошая идея. Правда ответить отказом - идея еще худшая, потому что мужчину совершенно точно не волнует мнение Айзека. Шаг, другой, третий - с каждым становится все страшнее, а желудок сводит от голода - чертовы усиленные добавками запахи просто сводят Айзека с ума. Даже не потому, что курица кончилась утром - за ночь Айзек нервно умял большую часть порции, а потому что хочется уже наесться вдоволь, не растягивая и не осторожничая, и плевать, что вкус у курицы так себе и хочется хоть какого-нибудь разнообразия. Впрочем, следует радоваться, что вообще кормят. - Сядь, - роняет альфа, когда волчонок подходит, и Айзек послушно выполняет, садясь на нижнюю ступеньку лестницы. Девкалион протягивает Айзеку кусок курицы, но когда тот тянется за ним, предупреждающе цокает, покачав головой. - Я не понимаю… - тихо бормочет Айзек, убирая руку и пытаясь понять, как слепец вообще определяет, что происходит. - Без рук, - терпеливо уточняет Девкалион, заинтересованно наклоняя голову к плечу и принюхиваясь. От Айзека пахнет возмущением, даже негодованием, таким смешным и детским, что альфа-оборотень невольно фыркает. - Я не стану, - ворчит мальчишка, отодвигаясь от волка, но не вставая со ступенек и не уходя. Голодный. - Я не животное. - Совершенно неуместное своенравие, - Девкалион качает головой, аккуратно убирая курятину обратно в пакет, который ставит рядом с собой, вытирая руку выуженной из кармана пиджака салфеткой. В следующую секунду Айзек получает такой удар по лицу, от которого валится на пол, словно переспелое яблоко, хотя мужчина, кажется, даже не замахивался - Айзек бы успел заметить. Рассеченная щека кровоточит, болит просто дико, а голова раскалывается от боли, накатившей после удара об пол. - Или ты ешь так, или никак вообще, - ровно информирует его Девкалион. - Самое плохое в этом то, что без еды ты протянешь очень долго. И это будет очень мучительно. Выбирай. Айзеку хватает двух секунд, чтоб принять решение, потому что в словах Девкалиона он не сомневается ни секунды. Альфа выжидает еще полминуты, до тех пор, пока в волчонке не стихнет совсем внутренняя борьба. Тогда Девкалион снова подхватывает когтями кусок курицы, протягивая волчонку, и тот аккуратно принимает его, сжимая зубы на ароматной курятине. Распоротая почти насквозь, как кажется волчонку, щека от каждого движения вспыхивает огнем, и Айзек, не сдержавшись, тихо скулит от боли, тяжело, нервно вздыхая. Девкалион удовлетворенно хмыкает, протягивая свободную руку, чтобы коснуться раненой щеки. Волчонок зажмуривается, ожидая новой вспышки боли, но она напротив уходит, стихает под касаниями чужих пальцев. Альфа неспешно облизывает вымазанные в крови кончики пальцев, смакуя вкус чужой крови, и следующие куски разрезает когтями на две части, чтобы волчонку было удобнее. - Молодец, - кивает альфа, когда Айзек едва слышно мычит, мотая головой, пытаясь показать, что наелся. - Вот видишь, это не так уж сложно, молодой человек, - Девкалион касается лица Айзека второй рукой. При том, что все движения альфы исполнены уверенности, нельзя с первого взгляда заподозрить его слепоту, лицо мальчишки он ощупывает медленно, осторожно, действительно вслепую, без нежности, с одним интересом выглаживая линии губ, подбородка, скул, в конце концов зарываясь пальцами в мягкие кудри. - Ты знаешь, как меня зовут? - спрашивает альфа, оттягивая голову Айзека назад. - Да, - хрипло отзывается волчонок, замирая от страха, когда волк снимает очки - в сумраке подвала его радужки светятся мутным багровым светом, почти ничего общего не имеющим с алыми всполохами в глазах обычных альф. Словно разлитая кровь, так же ясно различимая в ночи, как и при свете дня. - Девкалион. - Молодец, - еще раз повторяет альфа, отпуская волчонка и поднимаясь на ноги. - Скоро увидимся, Айзек. Девкалион уходит, оставляя пакет с остатками курицы на ступеньках.