Красавица и Чудовище

      Лондон в феврале та ещё конфетка. Нет, это, конечно, всё же лучше родных заснеженных просторов Норвегии, но нет. Природа решила, видимо, поиздеваться над лондонцами. Минус один уже катастрофа: жители закутаны по самое не могу, носа не кажут, и выглядит это столь презабавно, что невольно возникают ассоциации со снеговиками. Но не сказать им так, верно? Поэтому она пыталась скрыть открытую улыбку-насмешку, чтобы не подумали невесть что. Хотя, нет, на самом деле ей было неинтересно, что подумают про неё, это была просто игра.       Прохожие странно косились на её распахнутое пальто и фетровую чёрную шляпу, руки без перчаток (рукава-то пальто были не самые длинные) и голую шею. Но если ей не холодно, то зачем одеваться как чучело?       Ветер бросал ей волосы в лицо, но не спутывал, как обычно бывает, а аккуратно клал на место в красивом хаосе. Да она и выделялась на их фоне.       Ей оглядывались вслед, когда она что-то спрашивала, потому что её акцент очаровывал. Красивая иностранка в Лондоне — что удивительного? Позже очарованный прохожий даже не поймёт, что он нашёл в красавице — ведь таких не мало — но этот секрет останется с ушедшей незнакомкой.       Пальцы начали подрагивать, она натянула длинные чёрные кожаные перчатки, зная, что не стоит играть со здоровьем. Может, сейчас она не болеет, но в недалёком детстве была очень болезненным ребёнком.       Она не обращала внимания на других, а смотрела по сторонам и запоминала то, что её окружает. В Лондоне она впервые, ей хочется увидеть всё, может быть, она здесь останется. А что, заманчиво. Здесь нет этих отвратительных снегов и холода, мороза, пощипывающего лицо.       Она почувствовала свежий запах выпечки, раздразнивший её. Сладко. Машинально повернулась в сторону, откуда нёсся запах, и увидела, что это кондитерская с яркой вывеской, манящей рисунками еды и выставленными на витрину экземплярами.       — Мисс, не подскажите который час? — из грёз о пирожных и булочках вырвал мужской голос, так не вовремя отвлёкший от мысленного спора с самой собой.       Но она всё же скосила взгляд, чтобы увидеть — действительно — мужчину в скроенном по его фигуре тёмном костюме, белоснежную рубашку и поблёскивающие серебром часы одной из прославленной марок. Пальто также распахнуто, будто бы ему ничуть не холодно, хотя у него этот очаровательный британский акцент, который ласкал слух.       Она хмыкнула, переведя взгляд снова на кондитерскую, откуда вышла мама и сын, державший в руках пакет, видимо, с продукцией заведения.       Тонкий свежий запах порфюма перебил идеальную гармонию кондитерской, в котором чувствовалось что-то горьковатое. Хотелось прочувствовать и вдохнуть глубже. Она вообще была падка на запахи. И это её раздражало. Точнее, наглый незнакомец, влезший в её симфонию.       — У вас часы на запястье, — пренебрежительно бросила она и тронулась с места, желая, чтобы он отстал от неё. Она не видела его лица, но она прекрасно знала, что это какой-нибудь самодовольный болван, возомнивший, что она падёт к его ногам, сражённая таким высоким остроумием!       — Куда же вы так спешите, мадемуазель? — он вырос прямо перед ней.       Ох, быстро бегает, паршивец.       Она смерила его взглядом, помня, какой эффект это оказывает на всяких приставучих личностей. Но этот даже не шелохнулся, а только ухмыльнулся, кривя губы. Это и заставило её вглядеться в его лицо, потому что глаза — зеркала души. Она всегда вначале смотрела в глаза. По ним многое можно понять.       Лицо хитрое, яркое, не лишённое харизмы. Но глаза чёрные-чёрные, антрацитовые, будто в них разлилась тьма, которая плещется, не зная выхода. И они молчат. Как у куклы.       Она невольно отшатывается, пытаясь скрыть свой страх от увиденного. Страшные, страшные глаза. И человек страшный. От него бежать надо.       В них не было жизни.       Незнакомец улыбается.       — Не хотите чашечку кофе за счёт заведения?       Наваждение спадает, всё снова возвращается на круги своя. Её окружает привычный гул жизни, живых людей. Вакуум, охвативший их, распадается.       Глаза смотрят пристально, но с желанием покорить. А тьма словно уползла, словно её и не было.       Она выдыхает про себя — показалось. На самом деле? Но такое случается, когда перенапряжёшься.       — Терпеть не могу кофе. А, и да, вам не к лицу работа в кофейне, — пренебрежительно окидывает его взглядом и устремляется к кондитерской, чтобы с успехом забыть незнакомца, вкусив восхитительное пирожное.

***

      Экран телефона оживает, высвечивается фотография сестры, которая, конечно, же обеспокоена судьбой сбежавшей сестры, но ей впервые действительно хорошо, потому что нет этой вездесущей опеки. Она свободна! Правда, десятый звонок начинает раздражать, а терпение у сестры гранитное. Со вздохом она ответила, проведя по экрану пальцем:       — Да.       Пальто и шляпа в одиночестве висят рядом с её столиком. Она доедает булочку с корицей и почти выпила горячий шоколад — куда лучше кофе.       — Ох, Бель, Слава Богу, ты взяла, — с придыханием начинает вещать её сестрица, словно разгоняется.       Бель закатила глаза, ожидая речь длиною в поезд. Или длиною в несколько составов с грузом.       — Ага, и я рада тебя видеть, — иронично проговорила она и откусила от булочки.       — Бель, ну не будь такой! — она морщится и отводит телефон от уха, зная, что за этим последует: проповедь.       Вынос мозга какой-то. А ещё удивляются, почему она их тихо терпит, игнорирует, огрызается и молчит.       Её семью не исправить, нет.       — Чего ты хотела? — прерывает она поток морали от старшей сестрёнки.       — Ну, папа требует тебя домой… — чтобы он сгнобил её окончательно? Будь прекрасной дочерью, Бетти, и дальше.       — Что ещё он требует? — Бель с холодом крошит несчастную булочку, кусая губу. — Прощай, дорогуша, — с не меньшим льдом чеканит она и выключает телефон.       Надо найти деньги на то, чтобы поменять его.       И не её вина, что Бет до сих пор пляшет под дудку папочки, а мамочка сидит тише воды, ниже травы, не кажа своего мнения.       Бель кривит крашенными в красный цвет губами. Ничего не смазалось. Она была идеальна. Снова берёт телефон в руки и, чуть подумав, набирает номер, но включается автоответчик, и девушка блокирует телефон. Отмечает задней мыслью, что пора снять с ногтей лак и дать отдохнуть ногтям, но это позже. (Сторонний наблюдатель вряд ли бы увидел что-то не так в маникюре этой девушки).       Она вышла из кафе, допив шоколад и раскрошив булочку до последней крошки, не потрудившись застегнуть пальто в который раз. Бель не акцентировала внимания на взглядах, брошенных ей вслед, на то, как мужчины и женщины неуловимо принюхивались к духам, она привыкла. Привыкла быть выделенной из толпы, привыкла быть выше других, диктуя свои условия.       Бель погрузилась в свои мысли, которые ворочались с ужасающей медлительностью, распространяя горький запах, от которого туманились движения. Она свернула в переулок, намереваясь укоротить свою дорогу и огородиться от лишнего внимания. В следующий раз она оденется менее приметно и косметикой не воспользуется. Наверное. И девушка совершенно не заметила тёмную фигуру, застывшую в тени стены. Его пальцы сомкнулись на запястье Бель и дёрнули на себя. Она от неожиданности поддалась, пошатнувшись, но, быстро сориентировавшись (удивившись), заломила руку незнакомца, вывернувшись и отбежав на пару шагов назад, с удивлением понимая, кто сейчас рухнул на колени, матерясь.       Её глаза округлились.       — А вы настойчивы, — она хмыкнула. — Похвально, — отряхнула руки и критично оглядела свои ногти.       Прямо встретила взгляд мужчины, который медленно — показушно — встал и отряхнул полы пальто и брюки.       Чёрное-чёрное. И сам он тонет в этой черноте. Бель отчётливо понимает, что не ошиблась. Этот человек слишком опасен, чтобы иметь с ним знакомства. Следует немедленно исчезнуть, раствориться, чтобы и следа её не осталось, а не вспоминала эти жуткие глаза.       — Зря, — спокойно проговорил он и, развернувшись, широкими шагами ушёл прочь, а полы пальто будто ластились к его ногам, как шавки.       Бель недоумённо подняла бровь, смотря ему вслед. Это она что ли преследовала сейчас? Идиот. Псих. Да, точно, богатенький скучающий со скуки — совсем мозги набекрень.

***

      Звонок в дверь. Она топчется на месте, кусая губы и не зная, примут ли её. Долгое ожидание, хотя на деле прошло не больше минуты. Она знает, что её изучают через глазок, а поэтому даже сняла шляпу, хотя это и было не обязательно. Всё равно, кроме неё, тут нет таких, как она. Она выделяется в этом небогатом спальном районе Лондона.       — Блудная пташка, — встречают её такие знакомые слова.       — И тебе привет, Молли, — Бель встречается взглядом с карими глазами и с удивлением отмечает распущенные тёмные волосы, которые Хупер обычно убирает в хвост или ещё как. Волосы Бель же свободно струятся по спине и плечам.       Молли смотрит на неё, выискивая что-то одно ей понятное, а затем со вздохом отходит от проёма в квартиру и делает рукой приглашающий жест. Как истинный англичанин идёт в кухню и предлагает чай. Бель не отказывается, потому что у Молли Хупер нельзя отказаться от чая.       Бель снимает пальто и шляпу, вешая их на вешалку, которая стоит в небольшом холле в углу, суёт ноги в гостевые тапочки и следует в кухню, откуда доносятся звуки.       — Ты голодна? — спрашивает Молли, поворачиваясь к гостье.       Бель мотнула головой.       — Нет.       Тогда Хупер снимает чайник с плиты, наливает горячую воду в две высокие тёмно-синие кружки и толкает одну из них к севшей за стол девушке. Бель пускает сахар и отпивает, чувствуя обжигающее тепло, растёкшееся внутри её тела. Хозяйка берёт в руки песочное печенье и аккуратно откусывает, так что ни одной крошки не падает на стол, а потом запивает горячим напитком. Бель чувствует жар от боков кружки, которые она обхватила своими ладонями.       — Я могу остановиться у тебя ненадолго? — разрушает тишину Бель, но эта тишина уютная, словно её любимый клетчатый плед.       Молли резко отрывает взгляд от стола и цепко смотрит на неё.       — Ты поссорилась с отцом?       Бель кивает, кусая губу.       — Да, ты всегда это можешь сделать, но условие одно — завяжи с остальными.       Бель непонимающе смотрит на Молли — в чём дело? Когда звонит телефон Хупер. На глазах девушки Молли меняется: взгляд становится обречённым, и она отвечает тихо:       — Да? Да, конечно, Шерлок, — выдыхает имя губами по-особому. И Бель прячет свой сочувствующий взгляд в кружку с чаем. Молли Хупер не из тех, до кого достучишься, а Бель не из тех, кто сочувствует. Хупер кладёт телефон обратно на стол и бросает, вставая: — Мне нужно на работу, дополнительный комплект ключей лежит где обычно, — она исчезает пулей в недрах квартиры, а Бель качает головой — это безнадёжно.       Она выходит из кухни, чтобы отдать телефон Молли, когда та накрашенная и одетая появляется в холле. Быстро надевает сапоги и пальто, берёт сумку, положив туда телефон.       — И, Бель, будь осторожнее.       — Что-то не так?       — Всё не так, — качает головой Молли. — Расскажу, когда вернусь. Пока, — Бель закрывает дверь за Хупер и устало прислоняется к двери, не в силах унять усиливающуюся головную боль.

***

      В его кабинете царит полумрак, приятный глазу. Панорамные окна открывают вид на ночной Лондон, по которому снуют огни машин, а огоньки в окнах небоскрёбов зажигаются один за другим. На столе мерцает лампочка, мягко разгоняя тьму тёмно-жёлтым цветом. Этот свет едва ли освещает того, кто сидит за удобным креслом, мерно покачивающимся в определённом ритме. Пальцы порхают по листам документа, бережно листая их вперёд и возвращаясь назад, чтобы запечатлеть в памяти наиболее интересные моменты. А их более чем предостаточно. Наконец, он закрывает личное дело, принесённое и добытое по его личному приказу, и гладит пальцем лицо человека, чьё досье в его руках.       Она не улыбается, но какая-то скрытая усмешка сокрыта в её чертах. Синие глаза с намёком на фиолетовый смотрят прямо, но сокрыто. Губы изогнуты в намёке на улыбку, но будто бы кривую. И от неё невозможно отвести взгляд, будто она гипнотизирует.       А это очень, очень знакомо.       — Значит, Изабель Дроув, — молвит он в тишину, и с громким хлопком разбивается стеклянная ваза, в которой стоят прекрасные лилии, источающие тяжёлый, дурманящий запах.