Via del ritorno

Спустя столько времени, Лаура только сейчас вдруг не без причины забеспокоилась и нервно заерзала старыми джинсами на шершавой тканевой обивке стула, пытаясь дотянуться к мобильнику лежащему рядом с двумя чашками свежесваренного мятного чая, который так любила ее близкая подруга. Только вот одна чашка оказалась на столе немного раньше, поэтому и остыла тоже раньше. И в тот миг, когда последний вздох теплого пара лег одеялом на травяной отвар и сразу остыл, дверь маленького кафе на окраине главной площади резко выдернулась из исходящего положения и впустила в помещение волну зимнего океана, напоминающего о стоящей холодной поре. Такая перемена обстановки заставила Кейн судорожно дернуться внутри, будто задевая все нервные окончания леденящим крючком. Девица наконец рассмотрела знакомый силуэт, и немного привстала, пока улыбка невольно засвечивалась на ее лице, но когда из-за спины подруги выскользнул еще один образ — вполне симпатичного по ее мнению парня, который почему-то держал спутницу за запястье, нервно оглядываясь — та медленно опустилась обратно на стул, будто ее сверху чем-то придавило, и спрятала радость от ожидаемой встречи в кулак. — Здесь может быть не безопасно, — в пол голоса прошипел кареглазый, немного пригибаясь. — Эцио! — немного вскрикнула та, сбрасывая руку собеседника со своей ладони. Девчонка ускользнула от сопровождающего, прямо к столику тихо наблюдающей Лауры, которая скорее всего больше хотела сейчас быстрее укутаться в принесенную теплую куртку, чем разузнать у Роджерс все интересующие подробности. Мика подошла ближе и немного наклонилась над столиком дабы стиснуть Кейн в дружеских объятьях. К сожалению умостившись на удобном стульчике и вдохнув аромат едва теплого чая, Микаэла совершенно позабыла об ответственности за своего средневекового друга, который совсем не воспринимал все окружающее его, и всех окружающих, а точнее - не умел воспринимать. Аудиторе остановился посреди забегаловки и окинул пристальным взглядом каждого мирного жителя, пытающегося насладится своей послеобеденной трапезой: Много. Слишком много врагов. Ассасин неприятно сощурился, сжал кулаки скрипя кожей перчаток, и немного понаблюдав, резко присел и прибился к прилавку с выпечкой, как раненное животное. Сначала нужно покончить с толстяком. У него самое странное оружие, которое мне приходилось видеть, наверное он доминирует здесь. Недолго побыв в укрытии мужчина решил медленно, но уверенно вытащить свой хитрый нос, дабы понаблюдать за потенциальным противником. И когда его глаза оказались немного выше над уровнем прилавка, рядом работающий бармен заметил данное действо, но почему-то не удивился, и невозмутимо продолжил потирать скрипящие от влаги стаканы, осуждающе наблюдая за происходящим — казалось его глаза в любой момент завернутся назад. У него слишком сильные сторонники — они даже не бояться меня. Пожалуй, мне не поразить их стойкость. Эцио лишь громко выдохнул пред тем как принять прежнее положение, но не успел тот что-нибудь предпринять, как о него кто-то — случайно или нет — споткнулся, с грохотом падая на твердый и скользкий обложенный плиткой пол. — Господи! Что за бесня в капюшоне? — испуганно замешкался оказавшийся на полу пожилой мужчина, дрожащей рукой устремляясь в сторону Аудиторе. И очевидно юношу это оскорбило, ведь он резко поднялся на обе ноги и вытащил из ножен длинную тонкую саблю, издавая скрипящий звон металла, отбивающийся от толстых стен помещения, который вонзаясь в уши невинных посетителей, навеял на их сердца страх и многие решили уйти для своей же безопасности (а ведь хорошая возможность не платить за ужин). На своем пути опрокидывая стул, Микаэла неслась со стороны столиков у окон, с напуганными круглыми глазами, дабы облагоразумить раскаленного итальянца. — Боже, Эцио! — крикнула она ему вслед и словно отважная женщина начала отталкивать юношу от бедного старца, и наверное вообще от всех ошибок которые он сейчас или потом мог совершить. Та в последний раз толкнула ассасина в грудь, бросив на него злобный взгляд и взялась помогать официанту и подруге поднимать седого мужчину в синем свитере с холодного грязного пола. — Простите за его поведение, он не местный, — начала оправдываться Роджерс, пытаясь стряхнуть грязь с одежды пострадавшего, пока Лаура аккуратно придерживала деда с опаской не вывихнул ли тот себе что-нибудь. — Да, я вижу, — досадно промурлыкал тот, пристально и оценивающе осматривая одеяние бойца напротив. Глаза того все еще выглядели оскорбленными, а нахмуренные усилиями брови никак не отступали от век, но огонь в нем все еще бушевал, и казалось любая мелочь в любой момент разожжет его сильнее дозволенного. — Да сними ты этот капюшон! — снова гаркнула Мика, а после резко сорвала с головы ассасина неотъемлемый атрибут, отдавая его волосы цвета ореха в плен окружающей среде и на всеобщее обозрение. На данное действие молодой лев среагировал на удивление спокойно. Он лишь вновь незаметно сжал кулаки облеченные в кожаные перчатки, и покорно опустив глаза, вернул шпагу в ножны, медленно просовывая ее в футляр. Но через секунду, один из его кулаков уже оказался на шее несостоявшейся подруги, скользя по ней пальцами ищущими важные артерии которые можно немедленно сдавить. Видимо девушка слишком рано приняла его за своего, возможно даже доверилась его терпению, и тому, что он не способен навредить невинным. — Я бы не советовал этого делать, — за спиной двоих патокой потянулся знакомый приятный мужской голос, практически остановивший Аудиторе на пути к убийству, уже готового сжать тонкую кожу вовсю силу. За спиной прибывшего просветлялись еще несколько высоких голов в капюшонах разных цветов, угрожающим видом нависая над юношей, наблюдая таким же угрожающим взглядом и неся в себя такие же угрожающие намерения, которые могли бы настигнуть Аудиторе в таком молодом возрасте. Кроме гула взъерошенной, обсуждающей все толпы, кроме страха в глазах незнакомого старца в очках с треснутым стеклом и иностранной подруги Микаэлы с темными волосами и не менее темными глазами, кроме ассасинов, гораздо старше и гораздо опытнее него, жутко окружающих со всех сторон и всюду — Эцио слышал свои мысли, и они были гораздо громче настигающего чувства поражения и громче испуганной толпы. В тот момент итальянца вполне можно было понять даже Мике. Ведь его злоба и паранойя вечной угрозы зародилась не на бесплодной почве. Как и все остальные ассасины, он остается одиноким, напуганным и чужим, даже в такие моменты.