Тест по самообладанию.

      Эта опасная, но такая притягательная женщина лишила меня возможности быть нормальной ячейкой общества на следующую неделю. Мои друзья и близкие всерьез начали беспокоиться о моем психическом здоровье. У меня было три состояния, с поразительной скоростью сменяющие друг друга без предупреждения и основания.       Я глупо улыбалась от уха до уха к месту, а чаще нет, попадая попутно в неловкие ситуации. Например, начав глупо улыбаться в кульминационный момент разборок с пассией (за что получила оплеуху), а также в тот момент, когда декан устраивала «показательную порку» меня перед курсом за очередное опоздание на лекцию, за что была приговорена к часовому разбору бумажек в архиве с двоечниками, зарабатывающими на дополнительную пересдачу.       Или совершенно отключалась от реального мира, включая в воображении сохраненное в архив памяти видео с небезызвестным сюжетом моего провального теста по деловым коммуникациям, попутно останавливая запись на полюбившихся моментах. Что скрывать, я затерла в своей голове это воспоминание до дыр. Так я проезжала свою остановку, замирала у кассы магазина, пялясь в одну точку, не раз безнадежно портила черной корочкой ужин, получала злые взгляды собеседников с последующими обвинениями в отсутствии моего интереса к беседе.       Или поддавалась возрастающей с каждым днем панике, связанной с приближением желанного и устрашающего дня пересдачи. Я нервно перелистывала конспекты и швыряла тетради в стену, когда ловила себя на том, что вместо понимания тем я вспоминаю, как выглядела или в каком настроении была Мельникова, когда рассказывала нам их.       — Нет, это какое-то наваждение, — в очередной раз откидывая безнадежно потрепанную тетрадь в другой конец комнаты, пробубнила я себе под нос и с силой потянула свои волосы. Голова раскалывалась.       — Детка, первый раз вижу, чтобы учеба так выводила тебя из себя, — Лена обвила руками мою шею и села рядом на кровать, прижимаясь к моей спине. — Хотя, правильно сказать, чтобы тебя вообще выводило хоть что-то.       — Чертовы коммуникации сведут меня в могилу.       — Или их не менее деловая преподавательница? — засмеялась Лена.       — Иди к черту!       — Не может быть, — голосом исследователя, в эйфории от только что совершенного открытия, воскликнула моя избранница, — ты влюбилась!       Хорошо, что на моем затылке нет глаз, потому что они расширились неимоверно, мне потребовалось несколько секунд, чтобы изобразить серьезное выражение лица и повернуться к девушке.       — Все встает на свои места! Орлова, — знает ведь, засранка, как я не люблю ее обращение ко мне по фамилии, смеется, — когда Мельникова успела стать твоим новым увлечением?       Я заваливаю девушку на диван и прижимаю сверху своим весом, а она так заливается смехом, что слезинка скатывается по виску и прячется в волосах.       — Она, должно быть, хороша, раз влезла в твое и без того тесноватое требовательное сердечко, — улыбается и тянет меня за футболку, вовлекая в поцелуй. Не перестану удивляться ее феноменальной проницательности.       Стоит ли говорить, что я три часа собиралась в университет в день пересдачи теста, не один раз перебирая гардероб. Я растерянно стояла в любимых темно-синих джинсах и лифчике, когда ухмыляющаяся Лена мягко отпихнула меня от шкафа и достала фиолетовую хлопковую рубашку.       — Подчеркнет твои наглые зеленые глаза, — протягивая рубашку, сказала она.       Пропущу часть пребывания на совершенно неинтересных мне сегодня лекциях до того момента, когда я нерешительно стояла у двери в аудиторию, где предстояла пересдача. Я не питала иллюзий, что окажусь наедине с Викторией Александровной, потому что она была одной из тех идеалистов (правильно читать садистов), которые мучают студентов до победного, поэтому такие счастливцы наверняка под завязку заполнили помещение. От этого, однако, не становилось легче.       Я пыталась успокоить сбившееся дыхание, задавая ровный и спокойный ритм вдохов и выдохов под беззвучный счет «раз…два…». Когда я успела так расшатать свои нервы?       В конце коридора, где располагалась сегодняшняя пыточная, было тихо, дневное отделение уже довольно сбежало домой, а для вечернего рановато. Мои собратья по несчастью (хотя куда им до меня), вероятно, приступили к оценке знаний, а я все еще снаружи. Уверена, что похожа на умалишенную, стоя уже несколько минут после назначенного времени и неосознанно поглаживая дверную ручку.       Я вздрогнула от неожиданного прикосновения к моей руке, безобидно покоившейся на ручке, и знакомого тихого голоса позади.       — Увлекательно за вами наблюдать, Анастасия, но сомневаюсь, что нас простят ваши сокурсники за отнятое у них время на написание теста.       Повернувшись вполоборота к преподавательнице, я застыла, безмолвно хлопая ресницами и всматриваясь в лицо, по которому успела соскучиться. Ее взгляд задержался на мне на долю секунды, этого времени ей хватило, чтобы оценить мою заторможенность. Она крепче взялась за ручку поверх моей руки и помогла открыть дверь.       — Прошу, — отойдя в сторону, женщина жестом пригласила в аудиторию.       На ватных ногах я прошла жалкий метр и остановилась, осознав, что свободное место только на одной из первых парт, рядом с рыжеволосой и симпатичной девчонкой из параллельного потока. А на что я надеялась, опаздывая на пересдачу… Классика жанра. Я становлюсь героем своих подростковых фантазий.       Усевшись за парту, я зажмурилась и закрыла лицо руками, честно пытаясь собраться с мыслями, силами и чем-то там еще, способным помочь мне пережить эту муку. Моя попытка с крахом провалилась, когда рука преподавательницы легла на мое плечо.       — Все в порядке? — с отсутствием хоть каких-то эмоций поинтересовалась она.       — Да, — ответ был дан точно не мной, а каким-то хриплым заядлым курильщиком.       — Замечательно, — она уже не смотрела на меня, скользя взглядом по заполненной аудитории, — желаю вам удачи, у вас полчаса.       Недовольный гул поставил точку в ее предложении, а Мельникова, игнорируя недовольство, отправилась к своему столу. Какое-то время я наблюдала за преподавательницей в надежде поймать взгляд, но она была погружена в чтение, изредка оглядывала аудиторию, но ни разу не обратив внимания на нашу парту. Бросив это занятие, я сосредоточилась на тесте, только пользы от этого не прибавилось. Слова перед глазами с трудом объединялись в предложения, а уж понять их смысл я была не способна. Я начала злиться на нее, на себя, на бесполезную ручку в руке.       Не питая особых надежд, я подняла глаза и чуть не подавилась слюной. Виктория Александровна изучающе смотрела на меня, облокотившись локтями на деревянный стол, покручивая карандаш и покусывая его кончик. Мне потребовались неимоверные усилия, чтобы отлипнуть от ее губ и завистливых ощущений в адрес чертова карандаша в ее руках. Станет ли это нашей традицией, не знаю, но я медленно осмотрела ее с ног до головы (еще бы стол не закрывал мне обзор на тело этой невыносимой женщины). Под столом можно было видеть ноги, одна на другую, на которых красовались черные туфли, одна из которых частично снята и покачивается, держась лишь на пальцах ноги. Черная юбка-карандаш — она знает, чем подчеркнуть свои достоинства, а у меня в голове уже рисуются пошлые картинки того, с каким удовольствием я бы задрала эту юбку. Шелковая блузка в тон цвету глаз. Мое маленькое путешествие заканчивается именно на этих серых глазах, которые теперь блестят, а губы женщины выдают явную усмешку.       Она не иначе как решила отобрать последние капли разума, которые я пытаюсь сберечь. Мой пропитанный желанием мозг выдал за считаные минуты сотни вариантов развития событий, в том числе и тот, что я уложу преподавательницу на стол при всех.       — Надеюсь, что в этот раз ваша попытка была успешней, — вставая, говорит Виктория Александровна, — у вас минута, чтобы закончить и сдать работы.       Я опускаю взгляд в свой, как и прежде не запачканный чернилами текст, и понимаю, что у меня большие проблемы. Ребята начинают собираться и складывать работы на преподавательский стол, мне остается только последовать их примеру. Подписываю нерешенный тест и кладу пустой листок в стопку. Успеваю сделать лишь шаг, и меня тормозит властный голос:       — Стоять.       Не дожидаюсь уточнения, потому что ясно знаю, кому был адресован приказ, покорно жду до тех пор, пока аудиторию не покидает последний человек.       — Садись, — указывая на стул рядом со своим столом, говорит она. — Что мне с вами делать, Анастасия?       — А что бы вы хотели со мной сделать? — очевидно, что я не в себе, потому что только растерянный взгляд женщины приводит меня в чувство. — Эм…       — У вас была неделя на подготовку, этого было недостаточно? — делая вид, что не заметила подтекста, говорит она. — Разве для вас учеба не на первом месте?       Мне хочется громко кричать. Я или теряю ощущение реальности, или у нее отшибло память о моей прошлой попытке сдать зачет, или, на худой конец, у одной из нас раздвоение личности. И ведь смотрит так невинно — актриса.       — Вы знаете, я думала, что это так, но неожиданно появилось увлечение… — будем играть по твоим правилам. — Так настойчиво и независимо от моего желания вторгшееся в процесс моего обучения, уверена, что оно мимолетное, и мне удастся с ним справиться.       Смотрит внимательно, видно, что злится, хоть и пытается скрыть. Молчим какое-то время. Не уступаю ее испытующему взгляду.       — В таком возрасте уже пора научиться самообладанию. Я советовала бы вам сконцентрироваться на учебе, Орлова, — спокойная, как удав, а у меня от злости уже ноздри раздуваются.       Она встает и уходит, а мне требуется какое-то время, чтобы убедить себя в несправедливости ситуации и сформировать в себе намерение выразить свое негодование этой сумасшедшей женщине.       Через ступеньку бегу два этажа вверх по лестнице. Уверена, она направилась в свой кабинет, где ей уже не удастся от меня отвертеться. Догоняю как раз в тот момент, когда она закрывает за собой дверь, преимущество обуви на плоской подошве уничтожили ее фору.       — Послушайте, … — эмоционально начинаю я и затыкаюсь, а на меня устремляются две пары удивленных глаз — Виктории Александровны и ее помощницы. Черт, как я могла забыть, что она в кабинете не одна сидит.       — Света, сходи попей кофейку, пожалуйста, — быстрее, чем я, приходит в себя преподавательница. Помощница быстро берет сумку и ретируется, а на ее лице явно читаемое любопытство сменяется разочарованием, что она не станет свидетелем и не получит повода для сплетен.       Я стою, устремив неловкий взгляд в пол, Мельникова обходит меня и закрывает дверь.       — Слушаю, — говорит с явной издевкой в голосе, и я быстро разворачиваюсь к ней.       Она всего в шаге от меня, ухмыляется. Темные вьющиеся волосы собраны на затылке в творческом беспорядке, хочется схватить их и потянуть с силой, ей бы пришлось откинуть голову, чтоб я получила доступ к беззащитной шее для будущих отметин, которые непременно оставлю. От этих мыслей я теряю контроль и уверенно шагаю навстречу. Она пятится, поэтому мне остается лишь подтолкнуть ее к закрытой двери. Чуть сильнее, чем собиралась, поэтому преподавательница с глухим стуком впечатывается в единственную преграду, отделяющую нас от пустого коридора.       Подхожу непозволительно для своего статуса близко и, уперев в дверь руки с обеих сторон от нее, отрезаю любую возможность для маневра. Это занимает какие-то секунды, за которые на ее лице сменяют друг друга разные эмоции: от неожиданности, удивления, сомнения, до интереса, с которым она сейчас на меня смотрит. Во всяком случае, я надеюсь, что это интерес, и я не получу в следующее мгновение по лицу.       Мое сознание затуманено желанием, я не могу упустить такой возможности, поэтому молча немного отстраняюсь и уверенно, насколько это возможно, начинаю расстегивать пуговицы на ее блузке. Женщина наклоняет голову и опускает взгляд на мои почти не дрожащие руки, я делаю то же самое. Видя, как ткань, теряя то, что ее останавливало, расходится в стороны, я затаила дыхание. Я физически не могла вздохнуть, когда открылся вид на выступающие ключицы, черный бюстгальтер и упругий живот. Пока я вытягивала края рубашки из-под юбки, наши взгляды снова встретились. Очевидно, что она подняла голову гораздо раньше и наблюдала за моим румяным лицом все это время.       Серые глаза блестят, рот чуть приоткрыт, а сухие губы подтверждают, что невыносимо жарко стало не только мне. Медленно провожу тыльной стороной ладони по животу, отчего он слегка втягивается, уже ладонью веду выше от солнечного сплетения вверх по шее к уху. Провожу большим пальцем по ее губам, которые немного цепляются за него из-за сухости.       Отстраняюсь, она смотрит на меня с нескрываемым желанием, зрачки расширились, облизывает губы. Чувствую, что уже теряет терпение от моей медлительности. Притягиваю за шею к себе, прижимаясь всем телом, и целую.       Она впивается в мои губы с такой страстью, Маркиз Де Сад бы позавидовал, мне не хватает воздуха, ну и плевать, я готова умереть здесь и сейчас от этого поцелуя. Жадный, влажный, требовательный.       Мне становится мало, хочу большего — хочу ее всю. Не отпускает, приходится вырываться из поцелуя. Сжимая грудь, кусаю шею, свободной рукой притягиваю ближе к себе за талию, хотя уже ближе некуда. Она сминает ткань рукава моей рубашки, а другой зарывается в мои спутанные кудри, периодически сжимает их, доставляя болезненное удовольствие. Кажется, не осталось и сантиметра ее шеи, которого бы не коснулись мои губы, зубы, язык. Она резко отталкивает меня.       По инерции делаю два шага назад, и мое замешательство прерывает новая волна возбуждения, когда я вижу целиком перед собой эту женщину. Этот вид бесценен. Она, прислонившись к двери, глубоко дышит. Прическа взлохмачена, несколько прядей выбились, глаза бешеные, на шее красные следы от моих поцелуев, блузка распахнута, но края так и заправлены в строгую юбку.       Теперь ее черед раздевать меня взглядом, так, что я даже смущаюсь. Поражаюсь совершенному отсутствию ее привычной для меня игривости, какие-то животные инстинкты оголились. Успеваю подумать, что не я одна думала о ней, становится любопытно, какие фантазии могли родиться в ее голове. Она медленно подходит, оттесняет меня дальше вглубь кабинета, пока я не упираюсь в стол.       — Расстегни рубашку, — низкий голос с хрипотцой нарушает долгую тишину.       Я торопливо расстегиваю пуговицы, наблюдая, как она закусила губу и следит за моими движениями. Дело сделано, и она запускает руки под рубашку, притягивает меня за талию для нового поцелуя. Уверена, что останутся следы от ногтей на спине, но сейчас меня это не волнует.       Чуть толкнув мою ногу в сторону, она придвигается ближе, удобно устраиваясь между моих расставленных ног. Она медленно проводит языком от ключицы до уха и одновременно рукой по молнии джинс, получая несдержанный стон, рвущийся ей в награду. Чувствую щекой, как она улыбается, чуть прикусывает кожу скулы и ловко расстегивает пуговицу на моих штанах.       Ее сдержанности хватило ненадолго, и вот она во время поцелуя уже стаскивает мою рубашку, следом кидает на пол мой бюстгальтер и, едва касаясь, скользит ладонями по моей груди, несильно сдавливает пальцами соски. Я теряюсь в ощущениях, пока эти желанные прикосновения сводят меня с ума. Закрываю на мгновение глаза, но она не дает расслабиться.       — Посмотри на меня, — просит она, расстегивая ширинку на моих джинсах.       Я открываю глаза, и этот гипнотический встречный взгляд завораживает. Она запускает руку под джинсы и трусы и, чувствуя, как я возбуждена, пошло облизывает губы. Я, черт возьми, готова расплакаться сейчас от избытка рвущегося из меня желания. Движения невыносимо медленные, что я невольно подаюсь ближе к руке.       Больше всего мне хочется сейчас, чтобы она поцеловала меня, но она просто смотрит мне в глаза, словно пытаясь запомнить плещущиеся в них эмоции. Движения ускоряются, а сила прикосновений к самому чувствительному месту становится идеальной. Ноги дрожат, а напряжение внизу живота говорит о неминуемом приближении развязки.       — Ты прекрасна, — говорит она, и меня накрывает волной оргазма, такой силы, что меня разве что не складывает пополам.       Ноги подкашиваются, и она вовремя удерживает меня от того, чтобы я не свалилась на пол. Что она со мной делает? В моих фантазиях сценарий был все совсем другой. А теперь я беззащитно стою в ее объятиях и не понимаю, что только что произошло. Какие-то жалкие мгновения она прижимается ко мне, затем отстраняется.       Преподавательница поднимает мои вещи с пола, протягивает их мне. Я совсем не понимаю по ее лицу, о чем она думает. Она оставляет короткий поцелуй на моих губах и отходит на безопасную дистанцию, разрушая магию происходившего ранее. Она смотрит на часы.       — У меня совещание через пять минут, — женщина застегивает и поправляет блузку.       Рубашка болтается в моей руке, а я молча смотрю на нее. Как же быстро она переключилась на свое обычное настроение. Только серьезность в глазах выдает, что положение дел изменилось. Запихиваю бюстгальтер в рюкзак, надеваю рубашку, наспех застегиваю несколько пуговиц, привожу в порядок джинсы. Она наблюдает, кажется, хочет что-то сказать, потому и приходится себя останавливать, прикусив губу.       Пока я собиралась, успела разозлиться от того, что с ней невозможно по-человечески. Хватаю рюкзак, подхожу к двери и поворачиваю ключ. Стараясь не выдать обиды, бросаю напоследок:       — Пожалуй, вы дали дельный совет, Виктория Александровна. Сконцентрируюсь-ка я на учебе.