Трактат о Фэанаро и его сыновьях

      Берен прославился своим бесстрашием, ещё когда Барахир был жив [285] (т.е., до 460 г. П.Э. [20]), а о том, что он совершал один, преследуемый врагами, слагали песни, и его слава распространилась широко [285], дойдя даже до Дориата [4]. Тем более она дошла до нолдор, и Тьелкормо и Куруфинвэ не могли не слышать о Берене, который в одиночку сражается с врагами в захваченном Дортонионе — они сами готовились и готовили Нарготронд к войне, и сведения о ходе войны и союзниках были важными для фэанариони. Поэтому, когда Берен пришёл в Нарготронд, для Тьелкормо и Куруфинвэ это не был просто неизвестный смертный, который хотел завоевать Сильмариль для Эльвэ и искал помощи в этом.       Сам Берен очень мало знал о Камнях (когда Тингол потребовал у него принести Сильмариль, Берен отнёс его к «самоцветам, вещам, созданным мастерством» [4], «кольцам и золотым вещицам» [203], то есть к богатствам, считая просто знаменитой драгоценностью). Не знал он и о Клятве Фэанаро — 'о ней рассказал Берену Финдарато [117, 4], так что Барахирион не мог предвидеть возможных последствий своего обета. Но Эльвэ Тиндаколло знал гораздо больше и, желая погубить Берена, считал что его убьет или Враг, или Первый Дом.       Хотя Эльвэ дал своей дочери клятву не убивать и не заточать Берена [4, 203], и Мэлиан призвала Тингола оставить свою гордыню, и предупредила, что что не ему убивать Берена, но его судьба связана с судьбой короля Дориата [203] — Тиндаколло всё равно решил отправить Берена на верную смерть [119, 20]:       — …Смотри же! Я тоже желаю сокровища, которое таят. Ибо камень, сталь и пламя Моргота хранят драгоценность, которой я хотел бы обладать — против всех сил эльфийских королевств. Но как я слышал, такие преграды тебя не страшат. Поэтому ступай своим путём! Принеси мне в своей руке Сильмариль из короны Моргота; и тогда, если Лутиэн захочет, она может вложить свою руку в твою. Тогда ты получишь моё сокровище; и хотя судьба Арды зависит от Сильмариллей, ты сочтёшь меня щедрым [4].       Тиндаколло не только считал оскорбительным брак своей дочери со Смертным, 'но ставил Лутиэн выше всех принцев эльдар [4]. Возможно, Эльвэ желал видеть своим зятем маиа (например, из свиты Оромэ - Эльвэ спрашивал Даэрона, не Оромэ ли вернулся и вспоминал его охотников как раз перед тем, как Даэрон выдал ему Лутиэн [203]).       О том, что воины Тингола (и тем более он сам) 'знали, что сыновья Фэанаро поклялись об этих Камнях страшной Клятвой, говорится и в «Лэ о Лэйтиан» [203]. Но, как видно из слов «я хотел бы обладать против всех сил эльфийских королевств», Тиндаколло не просто знал и о том, что в Камнях заключена судьба Арды, и о Клятве Фэанаро. Он рассчитывал на то, что против Берена, помимо Врага и его слуг, должны встать и сыновья Фэанаро. Если суммировать это знание; то, что Эльвэ оскорблял беоринга, 'глумился над ним [20], уже увидев его отвагу и гордость; и намерение Тингола именно погубить Берена [20] (а не вынудить уйти восвояси) — то он сознательно провоцировал Берена дать обет, зная, что адан не откажется от него, как сам Тингол (как скажет Эльвэ позднее своей королеве — если бы была надежда, что адан вернётся живым, «Берен не увидел бы света небес, несмотря на мою клятву» [4]). Если Берен попытается в одиночку или с остатками своего народа заполучить Сильмариль, то наверняка будет убит или сгинет в плену у Врага; если обратится к эльфам за помощью, пробудит Клятву Фэанора. Недаром Лутиэн 'назовёт обет отца коварным, понимая, что Тингол обрёк Берена на смерть или оковы [203], а Мэлиан назовёт план Эльвэ хитроумным [4, 20].       Мэлиан тогда же предсказала, что Тингол обрёк либо себя (если Берен сумеет исполнить обет), либо свою дочь (если не сумеет), и втянул Дориат в судьбы более могущественных королевств [4]; услышав это предсказание, Тиндаколло ещё мог послать за Береном и освободить его от обета, и последующих трагедий не случилось бы. Более того — данная самим Тинголом клятва должна бы побуждать его не губить адана. Но Эльвэ лишь ответил, что, если бы была надежда, что Берен вернётся живым, «он не увидел бы больше света небес, хотя я и поклялся" [4].       Как можно будет видеть, во всех событиях, которые привели к тому, что Камень попал в Дориат, только Элу Тингол не был вынужден принимать решение в сложной ситуации, и рядом с ним была мудрая советчица — Мэлиан. У Эльвэ был большой выбор: он мог, преодолев гордыню, согласиться на брак Берена и Лутиэн — это был бы правильный поступок, который возвысил бы Элу Тингола; мог потребовать от Берена трудных, но исполнимых подвигов как доказательства, что он достоин Лутиэн — это не добро, но и не зло; мог, наконец, повелеть выгнать Берена из Дориата и бдительно следить за границами, чтобы он не мог войти снова — это уже явно неправильно, но по крайней мере, Тингол сдержал бы данную клятву. Но Тингол поступил так, как захотел.       Когда фэанариони узнали обо всём этом, их отношение к Эльвэ не могло не стать ещё более враждебным, чем было после Дагор Браголлах. Но Тьелкормо и Куруфинвэ могли узнать всю историю полностью, только когда в Нарготронд пришла Лутиэн.       Идя в Нарготронд в 465 г. П.Э. [20], Берен, зная, что он в опасности (не из-за Первого Дома, а из-за обычаев нарготрондцев, которые, видимо, были таковыми ещё до Браголлах — иначе Берен не смог бы узнать о них), всё время выкрикивал своё имя и держал поднятой вверх руку с кольцом Фэлагунда. Потому что на всех границах Нарготронда, во всех лесах и полях таились лучники [4], чьи стрелы не знали промаха и тайно убивали всех, кто проникал туда против их воли [116] — то есть не только врагов, но и случайных путников или тех, кто хотел бы искать помощи в Нарготронде; но не трогали, к примеру, гонцов, о которых знали. Берен отнюдь не был похож на орка и не крался тайком, и всё же "его смерть была близка" [4].       Когда говорят о том, какой страх в сердцах нарготрондцев пробудили речи Тйэлккормо и Куруфинвэ, стоит помнить, что жители города и раньше так боялись, что не стали бы задерживать или расспрашивать одинокого адана, разбираясь, несёт ли он опасность, но убили бы его из засады. Как говорится в «Квенте Сильмариллион», 'в мрачное время после Дагор Браголлах сердца эльфов Валариандэ были так омрачены страхом и отчаянием, что и в намёках посланников Морингото на предательство одних другими была доля истины [36]. Но, судя по тому, что Берен знал об обычаях нарготрондцев, этот страх, видимо, появился в Нарготронде ещё до Битвы Внезапного Пламени. Он никак не связан с Тьелкормо и Куруфинвэ — и мог несколько уменьшиться за годы жизни братьев в Нарготронде, благодаря их охотам и тому, что они усилили войско Нарготронда.       Правда, позже, когда фэанариони уже покинули Нарготронд, нарготрондцы, убивая чужаков, 'забыли и о родстве [116], то есть убивали и путников-эльдар. Но 'когда часть нарготрондцев захотели убить Тьелкормо и Куруфинвэ, Артарэсто не дозволил это, так как, если бы жители Нарготронда пролили кровь родичей, Проклятье Мандоса связало бы их ещё крепче [4] (умайа, которого многие приняли за от Намо Мандоса, придал своим словам вид приговора за Братоубийство: «Вы пролили кровь ваших родичей несправедливо и запятнали землю Амана…» [112]). Вероятно, нарготрондцы не убивали эльдар ранее изгнания Тйэлкормо и Куруфинвэ, тогда как позже стало известно, что такие убийства были.       На первый взгляд, слова о том, что 'лучники Нарготронда тайно убивали всех, кто проникал туда против их воли [116] противоречат тому, что это не относилось к эльдар. Но противоречие снимается, если нарготрондцы в то время позволяли эльфам проходить в земли Нарготронда — тогда эльфы приходили не против воли стражей.       В самом деле, только в 488 г. П.Э., после убийства орками Халдира, сына Артарэсто, нарготрондцы перестали дозволять даже эльфам проходить через их земли; тогда же они стали более скрытными и подозрительными [20], их страх перед Морингото усилился и, видимо, привёл к тому, что нарготрондцы нападали уже на любого пришедшего как раз в то время, спустя более 20 лет с изгнания Тйэлкормо и Куруфинвэ.       С другой стороны, то, что нарготрондцы, несмотря на свой страх и готовность стрелять в чужаков, не проливали крови родичей до изгнания Тйэлкормо и Куруфинвэ, а потом уже убивали всех, даже эльдар, объяснимо и психологически. У нарготрондцев рука не поднималась стрелять в эльфа, это внутренний барьер; но когда одни из них хотели убить Тьелкормо и Куруфинвэ, другие одобряли их убийство — они уже внутренне перешли эту грань. Уже дозволили себе убить родича, принца нолдор, недавнего кумира, притом их ничто не принуждало к этому (как будет видно из последующего, они хотели найти козла отпущения). 'Артарэсто удержал жителей Нарготронда [4], но не они сами остановились. И потом — уже были способны стрелять в каких-то незнакомых эльдар, которые могли оказаться вражескими лазутчиками…       По пути в Нарготронд и по городу до тронного зала Берен не встречался с Тьелкормо и Куруфинвэ — 'Финдарато рассказал адану, что братья сейчас живут в Нарготронде [4, 116].       Когда Лутиэн придёт в Нарготронд, она скажет, что 'ни эльфы, ни люди не вспоминают о Берене [116], то есть в Нарготронде в это время жили и люди (возможно, присоединившиеся к войскам Тьелкормо и Куруфинвэ, когда они спасали Артарэсто). Но нет упоминаний, что Берен встречался с ними - он оставался в Нарготронде очень краткое время.       Как сказано в «Лэ о Лэйтиан», когда Берен пришёл к Фелагунду и рассказал о требовании Тингола, вначале Финдарато сказал Берену не только о том, что Тингол желает его смерти, и о Клятве Фэанора (о чём говорится и в «Сильмариллионе»), но также о том, что только сыновья Фэанаро могут владеть Камнями по праву [116]. То есть, ни Тингол, ни Берен (а значит, и его наследники) не имеют права владеть Камнями, даже если беоринг сумеет, вопреки всему, вырвать его у Морингото. В дальнейшем, к сожалению, ни сам Берен, и никто другой из его сторонников и наследников не будут вспоминать об этом.       Также Финдарато предупреждает, что требование Тиндаколло не только незаконно (он не имеет прав на Камень) и опасно для него самого, но и бессмысленно:       — Тингол не мог бы надеяться сохранить Камень в своих тайных запасах, даже будь он королём всего эльфийского народа [116].       Сам Тингол, по-видимому, считал, что он за Завесой в полной безопасности и может спровоцировать пробуждение Клятвы Фэанаро, навлекая беды на других, но ничем не рискуя сам. Финдарато дкмал, что Эльвэ обольщался: «…Тот, кто хотя бы выскажет желание обладать ими (Сильмариллями), пробудит от сна могучие силы; и сыновья Фэанора скорее обратят в руины все эльфийские королевства, чем допустят, чтобы кто-либо иной получил Сильмариль или владел им, ибо их ведёт Клятва» [4].       Однако Берен дал обет принести Сильмариль, и Финдарато, предупреждая о бедах, которыми грозит такой поход, и рассказав, что Тьелкормо и Куруфинвэ в Нарготронде [4, 116] заключает: «Всё же я скован своей собственной клятвой; и так мы все попали в одну сеть» [4]. «Мы все» — то есть сам Финрод, Берен, Келегорм и Куруфин. Таким образом, Финдарато считает ситуацию безвыходной: Берен не может отказаться от замысла получить Сильмариль, так как и он дал обет Тинголу, сам Финдарато не может не помочь Берену в силу своей клятвы, Тьелкормо и Куруфинвэ — не могут не помешать им в силу своей.       Но то, что Финдарато не нашёл иного выхода, кроме как призвать народ Нарготронда выступить в этот поход, невзирая на все беды, которыми это может обернуться — не значит, что другого выхода не было, и единственной альтернативой было отречение от клятв. 'Берен поклялся не отдать Сильмариль, а вернуться, когда Сильмариль будет в его руке, и судьба сложится так, что беоринг исполнит обет, не принеся в Дориат сам Камень и не отдав его Тинголу [4]; значит, возможно было, например, решить заранее, что в случае успеха Берен принесёт Камень в Дориат на время, но не отдаст его и после передаст сыновьям Фэанаро.       Этот или иной выход, которых не нашёл Финдарато, могли бы найти Тьелкормо и Куруфинвэ, если бы кузен посоветовался с ними. Тьелкормо и Куруфинвэ — близкие родичи Финдарато, они поступали с ним по-дружески, оказывали ему любую помощь [4, 116] (судя по всему, такая помощь была оказана не единожды и не дважды, но несколько или даже много раз), спасли его брата. Теперь же речь идёт о судьбе их Камня, что крайне важно для них, и об их Клятве, о том, что Финдарато в ответ на сделанное ему добро, выступит против кузенов. Поэтому Фелагунд не только мог, а должен был обсудить ситуацию с фэанариони или хотя бы предупредить их, что из-за обета вынужден пойти против них и понимает, что Клятва побудит их действовать против такого похода.       Возможно, итогом стал бы совместный поход за Камнем (уже не с целью отдать его Эльвэ) в самое благоприятное для этого время — когда 'Морингото так боялся, что покоя ему не давал ни раб, ни враг, и Увала (слово, составленное по аналогии с «умайа», упомянутом в «Серых Анналах») увеличил свою охрану втрое [213]. Берен знал, что идёт на смерть или бесконечные мучения, о чем сказал Фелагунду [116], и фэанариони, знающие, что Берен — герой, 'за голову которого Морингото назначил награду, как за короля нолдор [20], тоже не допустили бы, чтобы этот атан отправился один в Ангамандо на бесконечные муки. Как видно по предыдущим поступкам, не в характере Тьелкормо и Куруфинвэ было оставлять других в беде.       Но мысли и страх Финдарато о том, как поступят фэанариони, как только будет упомянут Камень, как мы видим из дальнейших поступков фэанариони, был не оправдан. Это подтверждается самим советом и действиями братьев после него. Тьелкормо и Куруфинвэ произнесли речи против похода Нарготронда за Сильмарилем, но не против Берена: не обвиняли беоринга, не призывали к каким-либо действиям против него. И когда Финдарато и Берен с десятью спутниками ушли из Нарготронда, тогда как почти весь весь народ поддержал фэанариони — братья ничего не предприняли против Берена или всего отряда, не мешали им выйти в поход. Отсюда видно, что если бы Финдарато обсудил с родичами обет Берена, атану не грозило ничто худшее, чем речи фэанариони перед народом Нарготронда; напротив, мог быть найден другой выход, и всё могло разрешиться гораздо лучше.       Летописец после слов Финдарато о том, что Берен не найдёт ни любви, ни милосердия у сыновей Фэанаро, пишет: «Правдивы были те слова» [116] — но дальше описывает именно совет и речи братьев. 'Финдарато созывает весь народ и рассказывает ему «об этих вещах» (т.е., об условии Тингола и обете Берена), затем о своём обете Барахиру, о том, как эдайн спасли Фелагунда, и многие вновь загорелись желанием битвы — и тогда среди толпы поднимается Тьелкормо — гордый, с горящими, как пламя, глазами и сияющими волосами [116].       Упоминание о пылком, горячем нраве Тьелкормо [32] создаёт у многих впечатление, что он очень вспыльчив и нетерпелив. Но характер Тьелкормо хорошо проявляется в этой ситуации. Речь идёт не о какой-то мелкой обиде — но о Клятве и о походе с целью отдать Камень Фэанаро Эльвэ Тиндаколло. Однако, Тьелкормо не перебивал Финдарато, не выкрикивал с места (как вскоре будут выкрикивать нарготрондцы) и даже не поднимался, привлекая к себе внимание, пока Финдарато не договорил (успев даже воодушевить свой народ идти в бой). Только тогда 'Тьелкормо поднимается, и все слышат его громкий возглас [116], он обнажает 'сияющий меч и повторяет Клятву Фэанаро [116], напоминая о ней собравшимся (По «Серым Анналам», братья клянутся, что если цель похода будет достигнута, они убьют любого, кто сохранит Сильмариль или передаст его кому-то [20], но, конечно, они напоминали об уже данной Клятве, а не произносили новую с тем же смыслом, только об участниках похода).       Они не пытаются здесь же, в Нарготронде, напасть на Берена и так исполнить свою Клятву — сейчас он не владеет Сильмарилем, а лишь хочет получить его, и у Кэлэгорма с Куруфином нет причин верить в успех Берена.       Арандиль в переводе «Лэ о Лэйтиан» пишет: «И увидали одного в толпе — безумно пламя глаз, мерцание волос у плеч…», что тоже создаёт впечатление, что после упоминания Камня Тьелкормо впадает в безумие, может сразу же на кого-то напасть. Но в оригинале таких слов не было — только «flaming eyes» [116].       Тьелкормо поднялся один среди толпы [116], то есть до того сидел (видимо, в тронном зале были какие-то места для лордов и командиров), но его обступал народ. Фэанарион обернулся к собравшимся — 'все смотрели на его суровое непреклонное лицо, и опустилась великая тишина [116]. То, что жители Нарготронда были поражены суровым лицом и горящими глазами Тьелкормо, показывает, что его очень редко можно было видеть таким.       Повторив Клятву (её текст приведён в главе «Клятва»), Тьелкормо продолжил: «Только мы одни претендуем по праву на наши трижды зачарованные Камни» [116] (на тот момент истории не только фэанариони, но и остальные ещё помнили, что Камни по праву принадлежат только Дому Фэанаро). Так началась его речь, в которой фэанарион предрекал войну между друзьями, вызвал видение гибнущего, залитого лужами крови Нарготронда — если его войско отправится с Береном — и возможной битвы, горя и разрушений в Дориате, где правит великий Тингол, если тот получит Сильмариль [116].       Его речь была длинной; в «Лэ о Лэйтиан» говорится: «Много неистовых, безумных («wild») и могущественных слов он произнёс [116]. Но можно обратить внимание на то, что Тьелкормо 'назвал Тингола великим [116], хотя у него были причины говорить о короле Дориата совсем иначе, резко и обвиняюще. Но он произносил речь перед Финдарато и Артаресто, родичами Эльвэ, и их подданными из Третьего Дома, и как видно, выбирал слова, чтобы лучше убедить их — его речь была обдуманной, а не эмоциональной, не импульсивной. Фраза «неистовые слова» здесь, видимо, выражает впечатление нарготрондцев или отношение летописца.       В «Лэ о Лэйтиан» также говорится, что речь Тьелкормо в Нарготронде была подобна речи Фэанаро на Туне [116] перед Исходом. 'Речь Фэанаро также называют неистовой, могущественной и одновременно — мудрой [116] (причём, как отмечалось раньше, в летописях сказано, что он видел то, чего в то время не видели и Валар); а то, что столь многие воодушевились идеей Исхода, происходит не без ведома Илуватара [57], то есть особая сила речи Фэанаро была связана не только с его красноречием, но и с его соответствием Замыслу Единого. Возможно, когда летописец назвал речь Тьелкормо в Нарготронде подобной речи Фэанаро, он не понимал, что сказал (сравнивал две речи только по внешнему впечатлению). С другой стороны, Тьелкормо в своей речи предсказывает будущее (и кровь в Нарготронде, и битва и горе в Дориате [116] действительно будут, несмотря на то, что в то время Дориат был защищён Завесой и казался недоступным). Если это было не предсказание эльфа (на основе логики), а было дано свыше, тогда речь Тьлкормо действительно могла быть подобна речи Фэанаро.       Теперь даже наиболее верные Финдарато сожалели о его обете [116], но они сожалели бы о нём и без речи фэанариона (как только узнали бы, что из-за этого обета сам Финдарато «обречён сойти во мрак» [4]). Но 'они начали обдумывать, хотя с ужасом и отчаянием, как же можно забрать у Морингото Сильмариль силой или хитростью [116], тогда как других 'охватил тёмный страх [116] (слышали они одно и то же, но одни были действительно верными, а другие нет).       Когда Тьелкормо замолчал, вслед за ним заговорил Куруфинвэ [116], более спокойно, но c той же силой, подобной силе речей Фэанаро в Тирионе (как сказано в «Сильмариллионе»), также вызывая видения войны и гибели Нарготронда [4], и его речь ещё больше отпечаталась в умах [116] нарготрондцев.       Во многих текстах утверждается, что Тьелкормо и Куруфинвэ своими речами запугали нарготрондцев [4]. Более того — по «Лэ о Лэйтиан», Куруфинвэ опутал их разум колдовством, так что они больше не выходили в открытые битвы до дней Турина, и защищали Нарготронд с помощью засад, шпионажа и знаний о волшебстве, вступая в молчаливый союз с дикими тварями (или вещами — «wild thing" [116]); они стали подозрительными призрачными охотниками, полными страстного желания и ненависти, такой, что весь день безжалостно преследовали добычу, и застав врасплох, ночью убивали, пользуясь искусством невидимо красться и ядовитыми дротиками. И нарготрондцы забыли о родстве и торжественных обязательствах (договорах и клятвах) [116]. Они были полны ненависти к любому, кто пришёл на их земли, страстного желания преследовать и убивать всё равно кого, и родичей, и тех, кому давали клятвы, стали безжалостны (то есть убивали даже тех, кто вызывал жалость — например, идущую через их земли семью беженцев-мориквэнди, или тех, кто просил пощады) и трусливы — незаметно преследовали, чтобы внезапно напасть ночью. И всё это, как сказано, 'было вызвано страхом перед Морингото, который искусство Куруфинвэ пробудило в их сердцах [116].       Но никакое колдовство не может отнять свободу воли, заставить отважных и добрых поступать трусливо и безжалостно. Не могло колдовство и оказать труднопреодолимое воздействие на целый народ — даже 'Морингото, придя к людям, не околдовал весь народ разом, но постепенно соблазнял его [17]. А перед Тйэлкормо и Куруфинвэ не наивные люди, перед ними были нолдор, которые и сами владеют чарами (и как сказано выше, будут их применять). При этом никто, включая Финдарато, не возмутился применением тёмных чар и не попытался им противостоять, снять заклятье. Похоже, во время самого совета никто колдовства не заметил, и это уже домыслы тех, кто пересказывал историю позже, оправдывая себя.       Кроме того, стоит отметить, что причиной темных и безжалостных действий стражей-нарготрондцев, назван 'страх перед Морингото [116] (и по самим действиям видно, что нарготрондцами будет двигать страх раскрыть тайну города, впустить лазутчика или врага). Но Тйэлкормо и Куруфинвэ говорят о тех последствиях, которыми грозит пробуждение Клятвы, а не об опасности самой войны против Морингото. И они не стали бы внушать страх перед Увала, так как готовились к войне с ним и готовили войско, желали собрать 'все силы эльфийских королевств для войны против Морингото [4]. К тому же, если Тйэлкормо и Куруфинвэ владели чарами, могущими подчинить себе сердца целого города (ведь все, и слышавшие, и не слышавшие их впоследствии были согласны, что надо убивать каждого, кто приблизится к Нарготронду), то почему братья не могли предотвратить то, что нарготрондцы попытаются их убить и изгонят? А отвергнувший фэанариони народ отчего-то не скинет чары (как бывает в таком случае), не станет вести себя лучше, но, как сказано выше, напротив, опустится в своих действиях и станет поступать намного хуже.       Отсюда видно, что слова о чарах — либо иносказание летописца, либо, скорее всего, позднее оправдание нарготрондцами своих поступков, появившееся уже после изгнания Тйэлкормо и Куруфинвэ. Тогда как причина такого падения нарготрондцев, видимо, в их предательстве. Жители города предали Финдарато и не интересовались его судьбой, но не раскаялись в этом, даже не считали это своей виной, но виной фэанариони; предали Артарэсто, не считаясь с ним как с правителем; затем предали Тьелкормо и Куруфинвэ и хотели их убить, и тоже не раскаивались. Поэтому изгнание Тйэлкормо и Куруфинвэ лишь углубило это падение…       Эльдар никогда не применяли ядов даже против самых жестоких врагов, чудовищ или орков - отравленный кинжал, брошенный Эолом был ужасом и постыдным делом для эльдар [16], и нарготрондцы, конечно, позже не хотели вызывать ужас и стыд в своих родичах, признать, что по своей воле делали то, что противно другим (в том числе и фэанариони).       Есть упоминание, что Нарготронд сокрылся уже после этого [305] — учитывая, что город и ранее был тайным, а его стража стреляла в чужаков, которых сочла подозрительными, не разбираясь, это означает «сокрылся от всех»: перестал принимать кого бы то ни было, выходить на битвы.       Во время же совета Тйэлкормо и Куруфинвэ не призывали жителей Нарготронда к отречению от своего короля или восстанию против него. В краткой «Квенте нолдоринва» сказано, что сыновья Фэанаро 'подняли мятеж против Финдарато [119]. Когда фэанариони выступили, нарготрондцы подняли мятеж и 'стали роптать, что сын Финарфина — не Вала, чтобы командовать ими [4] (странный аргумент — старшие из жителей Нарготронда ушли из Амана, не подчиняясь и Валар). Но не фэанариони начали говорить Фэлагунду «Ты не Вала», и хотя их речи приведены не полностью — очевидно, Тйэлкормо и Куруфинвэ не стали бы приводить такой довод (это означало бы убеждать народ, что стоит слушать только Валар и подчиняться только им). А если бы Тйэлкормо и Куруфинвэ убеждали оставить короля иными доводами, нарготрондцы, подняв мятеж, повторяли бы именно их.       Тьелкормо и Куруфинвэ чётко и открыто обозначили свою позицию — и ни одно из приписанных им впоследствии обвинений не является справедливым. Фэанариони ни на кого не напали, никого не обвинили, просто сказали без обиняков, как вынуждены будут действовать в случае чего (если цель похода будет достигнута). Тьелкормо обнажал меч лишь для повторения клятвы, так как она произносилась с мечом в руке, но никому не угрожал им, Нарготрондцы отреклись от своего короля по собственному выбору, из страха перед Морингото, а не перед расправой со стороны фэанариони (хотя братья «запугивали» или предупреждали именно этим), но позже нарготрондцы обвинили в своём предательстве братьев.       Однако, хотя и против намерений Тьелкормо и Куруфинвэ, 'нарготрондцы были сильно запуганы их речами [116, 4]. Означает ли это, что если бы братьев не было на совете или в городе, войско Нарготронда выступило бы вслед за Финдарато? Кажется, что это так — ведь король 'воодушевил многих идти на битву [116]. Но можно заметить, как скоро нарготрондцы от желания идти в бой перешли к 'тёмному страху [116], словно сразу же позабыли слова Финдарато, которые их только что так впечатлили. Но Тцэлкормо и Куруфинвэ не сказали ничего, что было неправдой, иллюзией — в сильных словах братья высказали то, что нолдор должны были знать и так — и о чём позже вряд ли умолчал бы сам Финдарато.       Можно сравнить слова Тйэлкормо с тем, что Финдарато говорил Берену: «Сыновья Фэанора, если смогут, убьют тебя или когда ты добрался бы до леса Тингола, или положил на его колени это пламя, или хотя бы исполнил своё заветное желание [116]. «…Тот, кто хотя бы выскажет желание обладать ими (Сильмариллями), пробудит от сна могучие силы; и сыновья Фэанора скорее обратят в руины все эльфийские королевства, чем допустят, чтобы кто-либо иной получил Сильмариль или владел им, ибо их ведёт Клятва» [4]. По сути Финдарато говорил о том же, о чём сказали Тйэлкормо и Куруфинвэ. Но никто не говорит, что Финдарато запугивал Берена (и тем более не обвиняет Финдарато в применении чар) — Артафиндэ предупреждал беоринга о последствиях, и Берен не исполнился страха… То, что речи фэанариони были пламенными или убедительными, не превращает предупреждение и попытку предотвратить зло в запугивание.       Но даже если не рассматривать последствия исполнения обета, связанные с Клятвой, Артафиндэ призывал свой народ идти малыми силами одного Нарготронда войной на Ангамандо, которое не могли взять и за века Осады. 'Сам Фелагунд понимал, что эта задача за пределами его сил [119]. В комментарии к «Лэ о Лэйтиан» сказано: «Номы (нолдор) боялись войны в Нарготронде или войны против Тингола и в любом случае совершенно не имели надежды проникнуть в глубины Ангбанда силой или хитростью, и не поддержали Фелагунда» [304]. Отсюда ясно видно, что даже если бы нолдор Нарготронда не слышали и не боялись, что получение Сильмариля для Эльвэ может привести к братоубийству, они всё равно не поддержали бы Финдарато, потому что у них не было надежды проникнуть в глубины Ангамандо. А им ещё предстояло узнать о том, что 'по пророчеству Финдарато обречён из-за своего обета «сойти во тьму», а от его владений (то, есть от Нарготронда), из-за того же обета ничего не останется [20] — то есть поход не может закончиться хорошо для Нарготронда.       Однако будущее могло быть и иным. Нарготронд был разрушен потому, что его жители всегда потакали своим капризам и импульсам, в конце концов, они отвергли и Артарэсто, и повеление Ульмо (хотя он-то был Вала, в отличии от Артафиндэ), и пошли за Турином, которого в конце тоже предали (когда Турин бежал спасать пленников, его все бросили [125]). Но поступи Финдарато в самом начале иначе, поговори он с кузенами до совета, быть может, и история оказалась бы иной, так как ничто бы не напугало нарготрондцев и не склонило их ко злу. Быть может, не сам обет Артафиндэ привёл Нарготронд к гибели, а то, как Артафиндэ выбрал исполнить свой обет.       Возможно, если бы братьев не было в Нарготронде или именно на совете, всё происходило бы иначе — но большинство нарготрондцев всё равно не поддержали бы Финдарато. Возможно, к нему присоединились бы самые доблестные из воинов Нарготронда, как отряд Гвиндора, но Финдарато и Берен всё равно ушли бы только с малым отрядом, и Нарготронд всё равно предал бы своего короля. Чтобы исполнить такую миссию, нужны были твёрдая надежда, доблесть, готовность жертвовать собой ради того, чтобы только дать шанс герою; нужно было войско, подобное тому, которое Арагорн повёл к Мораннону, чтобы дать шанс Фродо. Но такое войско и нельзя было бы запугать самой сильной речью, как не запугали Берена ни угрозы Тингола, ни сама необходимость идти в логово Врага; как не запугал «Рок нолдор» самих фэанариони.       Сказанное братьями могло бы привести совсем к другому результату — обсуждению ситуации и поискам выхода из неё, если бы нарготрондцы были более отважными и верными. Но поскольку они боялись Морингото и 'не надеялись проникнуть в Ангамандо [304], никто из собравшихся на совет лордов и командиров Нарготронда даже не спросил короля, точно ли нет иной возможности помочь Берену (как расспрашивал Берена сам Финдарато).       Видя, что весь народ отрёкся от него, Финдарато бросил свою корону со словами:       — Нарушайте свои клятвы верности мне, но я должен сдержать свою [4], и оставить это королевство. Но если бы здесь был кто-то, чьё сердце не дрогнуло или кто верен Финроду, я нашёл бы хоть нескольких, кто пошёл бы со мной, и не ушёл бы отсюда, как нищий [116], которого выгнали за ворота [4]. (Последнее выражение, видимо, поздняя вставка людей-переписчиков, так как Артафиндэ не мог знать о нищих и о том, что их выгоняют за ворота — вряд ли у беорингов были такие обычаи)       Нарготрондцы позже обвинят Тьелкормо и Куруфинвэ, что они предали Финдарато [4], но даже сам Финдарато, будучи в гневе, обвиняет в трусости и предательстве нарготрондцев, а не Тьелкормо и Куруфинвэ. Они поступили именно так, как им следовало поступить согласно Клятве, и при этом лучше, чем ожидал Финдарато (думавший, что братья могут напасть на Берена). Стоит отметить, что и Артарэсто после ухода отряда не винит кузенов ни в том, что они «изгнали» короля Нарготронда, ни в применении колдовства, ни в захвате власти; лучшее подтверждение этому — то, что 'Артарэсто разрушит дружбу с Тьелкормо и Куруфинвэ только ко времени их изгнания [195], то есть до того они продолжают оставаться друзьями. Все это показывает, что все эти обвинения против фэанариони появились значительно позже самого совета (самое меньшее спустя месяцы).       В «Сильмариллионе» говорится, что у братьев после совета зародился чёрный замысел — послать Финрода одного на смерть, и позже — захватить трон Нарготронда [4]. Но даже по тексту «Сильмариллиона», этот план не привёл ни к каким действиям — братья произнесли свои речи, потому что были связаны Клятвой, а после народ уже отрёкся от Финдарато, и именно поэтому он ушёл едва ли не один. За все годы жизни в Нарготронде братья ничего не сделали, чтобы обрести власть; как сказано выше, они говорили против похода, но не против Финдарато и его власти; и позже ничего не предприняли, когда Финдарато передал корону Артарэсто [4]. Более того, Артарэсто правил в Нарготронде и до изгнания братьев [195], то есть Тьелкормо и Куруфинвэ не захватили власть в городе за всё это время, а только обладали большим влиянием. Ни в одном из текстов не сказано, что фэанариони отдавали какие-либо приказы жителям Нарготронда. Более того, из диалога братьев на охоте видно, что они не повелевают нарготрондцами, а доказывают им, что продолжают служить городу: на охоте Куруфинвэ посоветует брату: "...Скажи "Я отправляюсь на охоту", и народ решит, что ты больше всего заботишься о благе Нарога" [116] (братья думали не об одном Нарготронде, но и о других землях, о том, как очистить их от Врага, однако нарготрондцы уже ценили только заботу о безопасности и благе своего Нарготронда).       Из приведенного хорошо видно, откуда взялись обвинения Тьелкормо и Куруфинвэ: это не только не «объективная правда», но и не оценка лордов Третьего Дома (которые должны бы наиболее возмутиться тем, как с ними поступили двоюродные братья — если бы все обвинения были правдивы). Это то, в чем нарготрондцы стали обвинять фэанариони, когда они узнали о гибели Финдарато и уже не могли делать вид, что всё в порядке, но, не желая признать свою вину, стали искать, кого объявить виноватым в случившемся.       А в «Серых Анналах» сказано, что когда Финдарато собрался уходить, Тьелкормо обратился к нему [20]:       — Знай: твой путь напрасен; ибо если бы вы достигли цели поиска, это ничего бы не дало. Ни тебе, ни этому Человеку мы не позволим оставить себе или отдать Сильмариль Фэанора, скорее против тебя выступили бы все братья, чтобы убить тебя. И если Тингол получит Камень, мы сожжём Дориат или погибнем, пытаясь. Ибо мы дали нашу Клятву [20].       Отсюда хорошо видно, что Тьелкормо и Куруфинвэ не только не желали, чтобы Финдарато отправился один на верную смерть, подобно тому, как Эльвэ намеренно посылал на смерть Берена — напротив, Тьелкормо пытался удержать Финдарато от похода, который приведёт его к гибели (говоря о том, что этот смертельный риск напрасен — Финдарато всё равно не поможет Берену таким путём, только навлечёт беды и на себя, и Дориат, а может быть, это приведёт к гибели самих фэанариони). То, что эти слова были предупреждением, видно и по тому, что Тьелкормо не говорит о том, что он сам вместе с Куруфинвэ что-то предпримут против Финдарато или Берена — и братья действительно не предпринили, хотя у них были все возможности.       Финдарато ответил Тьелкормо:       — Я тоже дал клятву, и не ищу, как избавиться от нее. Храни и ты свою, пока не знаешь большего. Но я скажу тебе, Кэлэгорн (Тьелкормо) беспощадный, о видении («sight» [20]), которое было дано мне в этот час — что ни ты, ни другой сын Фэанора не добудете Сильмариллей до конца мира. А тот, который мы ищем, действительно придёт, но никогда не в ваши руки. Ибо ваша клятва поглотит вас, и предоставит другим хранить свадебный выкуп Лутиэн [20]. И в этот раз предвиденье Артафиндэ хотя бы частично было ложным или не исполнилось, потому, что два из трёх Камней сыновья Фэанаро получили [39], а согласно другому пророчеству, до Конца Мира все три Сильмарилля вернутся к Первому Дому [129].       Но в этом ответе названа причина, по которой Финдарато не отказался от похода, даже если он будет напрасным, о чём сказал Тьелкормо — Финдарато считал такой отказ поиском лазеек, способов уклониться от клятвы. И признание, что если Клятва дана, её правильно хранить («Храни и ты свою» [20]). И предупреждение о пришедшем видении — или, скорее, своих выводах из видения (вряд ли Финдарато увидел в этот миг всю историю до Конца Мира). И вместе стем резкий упрёк (он называет Тьелкормо «the fell» [20] — беспощадный, безжалостный) — то ли за его слова (но и слова самого Финдарато могли бы показаться Берену беспощадными), то ли из-за того, что всё ещё ожидает от братьев нападения.       В таком случае Финдарато скоро мог убедиться, что оклеветал братьев в своих мыслях: как видно по завершению совета, фэанариони не мешали Финдарато, десяти воинам и Берену, даже зная, что короля никто больше не поддержит. 'Сыновья Фэанаро просто ушли из зала, и Куруфинвэ улыбался [116]. Стоит заметить, что улыбалась и Мэлиан [116] после того, как Берен уже дал обет и ушёл, а Тингол отверг и её советы, и даже предсказание, и сообщил, что преступил бы и клятву — то есть Мэлиан улыбалась, когда сделала, что могла, чтобы предотвратить беды, но всё оказалось напрасно. Так и в улыбке Куруфинвэ не стоит видеть радость об уходе Финдарато на верную смерть (возможно, не поняв этого, его и обвинили в чёрных замыслах).       Сами братья остались в Нарготронде, а не отправились в Ангамандо, чтобы вырвать Сильмариль у Морингото потому, что 'не намеревались добывать Камни силой или хитростью, или позволять другим это сделать, пока все силы эльфийских королевств не будут в их руках [4] (т.е., пока все войска не будут собраны в единый союз, готовый выступить против Ангамандо — тот, что в будущем назовут Союзом Маэдроса). Из этого видно, что хотя фэанариони и не отрекались от клятвы, первой своей задачей они видели победить Врага, и только потом вернуть себе Сильмарилли: это была война с Тьмою, а не собственническое желание вернуть «сокровища». Тьелкормо и Куруфинвэ как полководцы вместе с братьями собирали силы для большой войны. А тогда, в 465 г. П.Э., Тьелкормо и Куруфинвэ не отправились бы в поход ни с войском Нарготронда (которое только дружно отвергло идею любого похода против Морингото и пришло в ужас перед ним), ни с одними своими силами, слишком малыми для победы, когда ещё не было сделано всё, чтобы их собрать. На чудеса можно надеяться, особенно когда других надежд нет, но нельзя рассчитывать.       Намерение обрести силой или хитростью [4], при том, что и для того, и для другого требовалось собрать как можно больше войск, видимо, означает выбор тактики: либо открытый штурм Ангамандо всеми войсками эльдар (нолдор и мориквэнди) и их союзников, либо нападение с использованием тех или иных военных хитростей. Собирание войск и нападение планировалось довольно скоро, и поскольку это стало известным — Тьелкормо и Куруфинвэ, видимо, обсуждали выбор тактики нападения не только друг с другом или с братьями, но и с войском Нарготронда или его командирами.       Тьелкормо и Куруфинвэ не оставили Нарготронд — для них было важным узнать, как завершился поход Финдарато, и позже, как сказано в «Лэ о Лэйтиан», они попытаются узнать эти вести [122].