Локи все-таки будет судить асгардский суд?

             «Люди», «Смертные», «Мидгардцы» — как только Беркана не называла обитателей подчиненного Асгарду мира, до того как попала на благословенную землю. Теперь она выучила новое слово, ставшее символом всего неизведанного и таинственного — «американцы». Так именовали себя почти все люди в доме и телевизоре.       Столетия напролет Дочь Одина изучала удивительную науку людей. Со всей серьезностью подходила к разработке новой меди — вещества с бесконечно слабым сопротивлением, которое совершило бы переворот в электрохимии; или к жидкости на основе ртути, соли, купороса, золота и спирта, исцеляющей от всех болезней — теперь оказалось, что все это давно в прошлом и даже наукой не считается. Сын Джозефа с явным недоумением слушал ее рассказы о том, что все металлы состоят из ртути: гермафродита среди металлов — текущего, но не мочащего поверхности, и серы — жизненного огня, сгорающего и испаряющегося без остатка; что нашатырь дает масло, твердеющее от огня — мягкое начало эликсира бессмертия; что если правильно обработать атраментум — черную землю, издающую при горении сероподобный запах, то он станет красной или цветущей универсальной краской. Люди давно уже не занимались ирибацией, кохобацией и цинерацией. Даже не облицовывали глиняные сосуды с помощью красного свинца. О том, что сера бывает белая, красная, зеленая, черная и мертвая — не слышал даже никто из местных ученных. А когда Одинсдоттир подала рецепт универсальной соли, для изготовления которой требовалась свинцовая посуда, ступка и печь для обжига, ее чуть не подняли на смех. Люди изменились: говорили по-другому, писали по-другому, а, главное, снимали движущуюся реальность. В Асгарде Дочь Одина не стремилась смотреть фильмы на маленьких ноутбуках, но здесь, в Мидгарде, огромный плоский экран во всю стену создавал полный эффект погружения. Она вместе с Иваром пережила самые знаменитые американские фильмы и сериалы: «Блондинка в законе», «Секс в большом городе», «Дневник Бриджит Джонс», «По признаку совместимости», «Диана, история любви». Подборку сделал электрический раб сына Говарда — Джарвис — механический разум, уверивший асов, что именно по этим фильмам лучше всего изучать современных людей и их повадки.       Ивар наблюдал за экранной жизнью с огромным вниманием, даже с большим, чем сама Беркана, а потом обсуждал их с сыном Говарда и сыном Джозефа.       — Суть ваших кинематографических лент меня удивляет, — говорил он мягко. — Конфликт везде строится на том, что женщина или мужчина делят постель с несколькими партнерами. Почему ваша мораль считает такое поведение недопустимым, но не считает безнравственным общение мужчин и женщин один на один, а также сожительство до проведения официальной церемонии и выкупа?       — А в вашем Асгарде за измену по головке гладят, должно быть? — сын Говарда предпочитал отвечать в язвительной манере, еще более грубой, чем Локи, последовательно выпивая одну чашку воды с газом за другой. В Мидгарде существовало огромное множество сосудов для пития: каждому напитку полагался свой. Беркана не видела никакой разницы между ними, но людей почему-то огорчил тот факт, что в комнате нашлись только чашки, и газировку пришлось пить из них. Сходить наверх за подходящей посудой поленились.       — У нас вообще нет понятия «измена», — Ивар множество раз за два месяца пытался объяснять очевидные вещи, но получалось неизменно плохо. — Если в дом входит странник, бравый воин, которому сопутствует удача во всех делах, то супруга хозяина дома почитает за честь возлечь с ним и зачать от него ребенка.       — А что же сам супруг? Как смотрит на не своего ребенка? — Тони разве что ноги не положил на стол, а весь его вид выражал крайнее презрение. Он не нравился Беркане, она предпочла бы держаться от него подальше.       — Почему не его? — Ивар давно устал удивляться глупости людей, но виду не подавал. — Ребенок принадлежит тому клану, где воспитан, а чья кровь в его жилах — какое имеет значение? Почему все ваши фильмы посвящены тому, как мужчины или женщины устраивают трагедию из того, что предначертано самой природой?       — Что же именно предначертано самой природой? — Сын Джозефа поднес к губам свою чашку.       — Даже ваша естественная наука признает, что самки обычно выбирают самых могучих, выносливых и лучших самцов, ведь от них самое жизнеспособное потомство, — Ивар встал и чуть склонился, что означало, что его речь будет долгой. Люди, правда, не поняли странного жеста. — Животные ничего не знают о генетике, но поступают в соответствии с ней. И разве не честь для мужчины растить ребенка более сильного, здорового, который сам сможет в будущем продолжить род таких же здоровых и сильных? А мораль, нравственность и характер даст ему семья, тот самый мужчина, который будет его отцом. Обычно крепость тела и физическое здоровье встречаются отдельно от благородства нравственного, и если первое дает природа и гены, то второе — воспитание. И к лучшему будет, если здоровый ребенок попадет в руки того, кто воспитает в нем благородство души и помыслов.       — Как пафосно-то! — Тони подался вперед, а Стив наоборот откинулся на спинку стула. Он слушал с явным вниманием. — Вот ты говоришь, что неважно, кто отец… А что ты запоёшь, если я скажу тебе, что ваш божественный Локи сводный, — он сделал ударение на последнем слове, — брат Тора. Тор сам так сказал, могу показать записи скрытых камер, только не упомянул, с какой именно стороны сводный. А если он вообще усыновленный, что ты на это скажешь?       Сын Говарда смотрел на Ивара так, будто и в самом деле считал, что происхождение Локи имеет значение для асов. Беркана и рада была бы объяснить ему суть родственных отношений в Асгарде, возможно, у нее получилось бы, но она немного трепетала перед его напористостью и дерзостью и никак не могла решить, на кого он походит больше: на Раиду или на Локи.       — Меня так печалит, что мы не понимаем друг друга, — тяжело вздохнул Ивар. — Попробую объяснить еще раз. Локи может быть хоть последним рабом, но он усыновлен Одином, он выращен Одином, и уже неважно, из какой семьи он происходит. Сын — вовсе не тот, кто родня тебе по крови, тем более, что установить биологического отца невозможно иначе, чем вашими методами экспертизы генов, а их остальные миры еще не знают. Сын — это тот, кого ты воспитал, обучил, поставил на ноги, кому передал свою удачу, кто защищает тебя и пасет твоих овец.       — Пасет овец? — Тони не сдержал приступы истерического хохота. — Я не могу с тобой, асгардец! Кэп, убери колу, налей чего-нибудь покрепче. Я с ними с ума тут сойду. Пасет овец… Локи…       — Я рад, что смог поднять тебе настроение, — произнес Ивар, вставая. — И если фильмы мы больше смотреть не будем, я хотел бы откланяться.        С этими словами он вышел в сад, избавляя себя от очередных бессмысленных вопросов. Беркана хотела последовать за ним, но любопытство победило, и она осталась у дверей. Подслушивать Дочь Одина любила с детства, но считала подобное поведение непозволительным в Асгарде. Среди людей она чувствовала себя более раскованной и дерзкой, тем более что сами люди не чурались подобных приемов. Все, кроме сына Джозефа.       — Это маразм! — донеслось до ее чуткого уха. — Один сплошной маразм. Я недавно пообщался с этим ненормальным, который говорит стихами… да и с Иваром. Они знают закон Ома. Не так называют, но знают. Труды Архимеда и Зенона… Да что про них! Труды Абеля, Паскаля, Ферма! Они откуда-то знают теоремы, гипотезы и доказательства прошлых столетий, но при этом, судя по их рассказам, в Асгарде процветает родоплеменной строй и даже до феодализма им плыть еще море тысячелетий. Одно с другим сочетаться не может! Покалеченная девка вообще заявила тут недавно, что лазурит — минерал! — можно сделать из ртути, серы и нашатыря с помощью, угадай, чего? Возгонки!!! Я спросил у этих липовых ученых, откуда у них все эти знания, они говорят — из книг. Я очень хочу посмотреть на эти книги. Откуда они могли появиться в таком отсталом мире? А ведь еще богами себя считают! Ненормальные. Я решил во что бы то ни стало вывести из себя этого чертового Ивара. Хоть бы что. Хуже дока. Везде эта улыбка, везде зубодробительная вежливость!       — Радуйся, что они скоро уедут, — донесся усталый голос Стива. — Ты сможешь вернуться домой и больше не вспоминать о них.       — Уедут ли? — фыркнул Тони. — Или решат сидеть тут до последнего? Что им три месяца при их бесконечной жизни? Черт, завидую!       Голоса стихли. Возмущенный Тони и что-то тихо отвечающий ему Стив удалились в другую комнату, а Беркана поспешила в сад за Иваром. Разговоры о фильмах, о научных достижениях лишь ретушировали настоящую проблему, вскользь упомянутую сыном Говарда — каскет. За два месяца люди не смогли ничего узнать. Артефакт постоянно был на шаг впереди. Ученые проводили громоздкие вычисления, подставляли голубую жидкость под множество неведомых приборов, но результата не было. А если так и не будет… Беркана хорошо знала, что каскет — сердце ледяного мира, и если оно потухнет окончательно, то мир погибнет. Не сразу — пройдет миллион зим, прежде чем он разрушится, но это будет начало легендарного Рагнарека. Вслед за Етунхеймом исчезнут и другие миры. И все из-за Локи. Не она, так ее далёкие правнуки будут жить в мире, в котором погаснет Солнце, Етунхейм развалится и его осколки уничтожат жизнь во всех девяти мирах.       — У нас нет выбора, — объявил недавно Ивар. — Надо узнавать у Локи, что за магия сломала каскет. И с новыми знаниями возвращаться сюда. Придется надавить на самого сына Одина — других вариантов нет, хотя и признавать это ужасно! Придется соврать про нестабильность каскета.       Лагур пожал плечами, Беркана смолчала, а про себя горько усмехнулась. Скажет Локи, конечно. Он не говорил правды даже отцу, мучившему его, и вдруг расскажет им, проникнется судьбой Иггдрасиля? Да он будет только смеяться. Не зря в человеческих мифах именно Локи — причина Рагнарека. Реальность недалеко ушла от вымысла.       — Возможно, стоит поступить так, — предложил Ивар. — Привести Локи сюда. Если он так боится рассказать нам правду, пусть расскажет местным ученым, от них-то, в случае чего, легко можно избавиться.       Беркана передала идею сыну Джозефа, но тот воспринял ее без особого энтузиазма. Слишком однозначное впечатление Локи оставил о себе. Хорошо хоть, что не об асах в целом. Стив настойчиво предлагал Дочери Одина остаться в Мидгарде. Якобы для того, чтобы помогать ученым, но Беркане было приятнее думать, что дело в ней самой. Во многих мифах описывалась любовь смертного к богу, а ведь она для людей та самая богиня. Мидгард нравился ей гораздо больше асгардской тюрьмы и вызывал множество вопросов, на которые она могла ответить и стать полезной для родного мира. К примеру, в местной библиотеке она нашла мифы, подозрительно напоминающие мифологию народа Алькеро. Обряды, описанные в них, слишком уж походили на то, что рассказывал Локи о получении легендарного лука. И в ванахеймской книжке, и в мидгардской фигурировали чуть различные имена доброго Адоро и его злых брата и сестры Арболя и Биенте, а также приводился миф о рождении Флорас — ужасного чудовища, детеныша Арболя: оно более всего походило на прекрасное поле цветов. Своей красотой и приятным ароматом заманивало жертву, а потом поедало. Беркана изучила книжицу с большим интересом и решила взять с собой — показать Локи. Может ли быть такое, что старинный род лучников гостил в Мидгарде? А если не он, то кто? Ведь об их мифах никому ничего не известно.       С такими мыслями Дочь Одина шагнула в портал, открывшийся по давней договоренности. Она обещала Стиву, что вернется, но не могла сказать, в ближайшую ли сотню зим.              Наконец-то наступили устойчивые заморозки! Раньше Локи люто ненавидел зимнюю половину года из-за постоянных болезней, теперь же не мог дождаться холодов: ему не терпелось проверить чудодейственные таблетки. С наступлением настоящих морозов он вышел на улицу в одной рубахе и устроил длительную прогулку вдоль Речки. На следующий же день проснулся с ужасной головной болью и температурой. Рабы перешептывались между собой, решая, кому ехать в пургу за царицей, однако Локи велел подождать. Если таинственные таблетки не помогут, придется вызывать мать и придумывать очередные путаные объяснения, но пока есть хоть малейшая надежда…       Он рискнул и выиграл: уже через пару ночей самочувствие улучшилось. Какие же соединения таила в себе небольшая капсула? Сможет ли Асгард создать что-то подобное?       Мидгардские достижения помогли без особых усилий справиться не только со слабостью здоровья царевича, но и с продовольственными неурядицами. Локи отправил на отдаленные хутора повозки с простой мидгардской едой и теперь с нетерпением ждал возвращения гонцов, а еще больше — письма от отца. Одину было, о чем спрашивать воспитанника. Даже если ученые не лгали, и Хеймдаль действительно не видел происходящего в поселении, трубопровод, проложенный по лавовым полям, не заметить невозможно. Локи наслаждался собственной причастностью к грандиозным событиям. Вчера он наблюдал за испытаниями нескольких вариантов шифера и давал добро на покрытие экспериментальных крыш, сегодня рассматривал новые удобрения, способствовавшие росту тепличных помидоров, завтра собирался послушать доклады логистов о покрытии дорог и методах создания асфальта. Работа кипела, ресурсы покупались, а часто и воровались в отдаленных мирах вроде Муспельхейма и Нифльхейма, бесконечное асгардское золото лилось рекой. Локи считал вполне выполнимой задачу превратить туфовую пустыню в цветущий сад всего за несколько зим. Когда-то Асгард смог создать небывалую армию буквально из ничего, воспитать поколение талантливых магов, снабдить их всесильными артефактами, позаимствованными из других миров, так неужто он не сможет возвеличить промышленность Асгарда? Сначала процветание обители богов, потом полная власть над всеми мирами. Он преподнесет отцу то, что никто другой не может — запасы продовольствия, шерсти и прочих ресурсов, сытую, счастливую жизнь — а уж как ею распорядиться, Всеотец решит сам.       Царевич был окрылен идеями и планами. Для всех он сын Одина, и именно здесь, в поселении отверженных, он в полной мере осознал, насколько могущественен этот титул. Во дворце он всегда был лишь младшим братом великого Тора, здесь же с ним обращались, словно с безусловным правителем. Но, несмотря на постоянные восхваления и лесть, порядки поселения царевича сильно смущали, а порой приводили в недоумение и даже ярость. Взять то же происшествие с Раиду. Он серьезно пострадал из-за граблей, его даже пришлось отправить в Мидгард для починки зубов. Операции заняли несколько недель, которые ученый провел в Асгарде, проклиная необходимость постоянно мотаться в Мидгард. По сути, произошла катастрофа местного масштаба: у хранителя заклинаний-паразитов, Маннара, сбежало опасное заклинание, но это обстоятельство… Никого не волновало!       — Ничего особенно страшного не случилось, — говорили поселенцы. — Заклинание быстро удалось нейтрализовать, а Раиду не пострадал бы, если бы не нарушил правила безопасности и не вышел бы на улицу.       Локи не стал спорить, но про себя удивился, что никто не винит Маннара, хотя это была его обязанность: следить за заклинаниями. Когда Локи пришел к нему с обычным вопросом, мол, как такое могло произойти, то услышал следующее:       — Я и сам не знаю. Получилось как-то. Заклинания — они такие, им простор нужен и воздух. Сидеть все время взаперти им жутко до невозможности. Нельзя же так с ними.       Локи сделал совершенно не обрадовавший его вывод, что хранитель заклинаний чуть ли не собственноручно отпускает их на волю, несмотря на смертельную опасность. Сперва Беркана лишилась половины лица, теперь Раиду выбили зубы. И это только среди тех асов, кого Локи знал лично. Царевич давно заметил, что с ним знакомятся, в основном, те, кого наука еще не покалечила. В поселении жило достаточно уродов, но Локи видел их только издалека: они не стремились подходить к нему, не входили в фелаги, с которыми он активно контактировал. Его будто специально ограждали от ужасов поселения, но зачем-то подсунули в первый же день Беркану…       Вопросов и подозрений было много, но ничего экстраординарного не происходило, пока одним ранним утром рабы не доложили, что фелаг желает лицезреть своего бога. Царевич не предал значения странной формулировке, посчитал, что к нему пришли Хагалар с Раиду, поэтому встал с постели и, почти не одеваясь, велел пустить посетителей. Любого другого аса он не принял бы в своих покоях, но члены фелага уже бывали здесь, причем при самых омерзительных обстоятельствах, так что таиться перед ними не имело смысла. Рабы удалились восвояси по одному слову сына Одина и не заметили удивления, отразившегося на его лице, когда в комнату при неровном свете свечей вошли пятеро. Ивара, Лагура и Беркану было не узнать: мидгардская одежда выглядела нелепо на фоне грубо сколоченных стен асгардского дома. В руках Ивара сиял Каскет. Сиял знакомой, ставшей почти привычной, голубоватой трещиной, которая вовсе не уменьшилась за время пребывания в Мидгарде, а скорее даже расширилась.       Ивар выглядел расстроенным, Беркана отворачивалась от света, Лагур подслеповато озирался вокруг, пронзительный взгляд Хагалара силился проникнуть в самую душу, а на лице Раиду была написана привычная решимость, но, странно, — он переминался с ноги на ногу, будто чувствовал неловкость. Интуиция подсказывала Локи, что готовится что-то серьезное.       — Как вижу, великие смертные ничего не смогли сделать, — фыркнул он чересчур пренебрежительно. — Добро пожаловать домой.       — Не успели мы вернуться, как тут же поспешили к тебе, — приторно мягко завел речь Ивар. — Прости за вторжение, Локи, но наш вопрос не терпит отлагательств. Я вижу, мы подняли тебя с постели. Прости подобную дерзость, — ученый поклонился с тем женским изяществом, которое Локи отметил еще в первую встречу. — Мы ненадолго, у нас столько один вопрос. Пожалуйста, расскажи, что случилось в Бездне с каскетом? Кто его сломал? Без этих знаний починить его не удастся.       — Я говорил вам и могу повторить, — Локи тяжело вздохнул, раздумывая, как бы выдворить всех пятерых незваных гостей и каскет в придачу. Он полураздет, а перчаток нигде не видно — находиться рядом с артефактом слишком опасно. — Можете считать, что его никто не сломал.       — Плоть и кровь Одина, — инициативу перехватил Хагалар, — не заставляй меня просить помощи у твоего могущественного отца. Очень тебя прошу. Мы целый год терпели твои выходки. Но теперь хватит. Говори, — в голосе Вождя слышалась усталость. Локи мысленно поставил себе плюс: вот уже отцом грозить начал. Как он смог отметить за прошедший год, если Хагалар не мог добиться чего-то словами, то пускал в ход угрозы, а единственная, хоть сколько-нибудь веская — это отец.       — Сын Одина, — в игру вступил Раиду, — если Каскет не восстановить, в пламени сгинут все миры. Настанет Рагнарек, и начнется он с Етунхейма.       — И когда же? — небрежно спросил Локи.       — Примерно через миллион зим.       — Миллион?! К тому моменту асы вымрут!       — Но это не повод начинать конец света, — приложив огромные усилия, Беркана сделала полшага вперед. Ее мелко трясло. — В Мидгарде тебя обвиняют в том, что ты принесешь конец света — так написано в книгах. Ты погубишь всех. Неужели ты хочешь на самом деле всех уничтожить??? — она сбилась, стушевалась и смолкла, очень напомнив высушенный на ярком полуденном солнце ванахеймский изюм.       — Коль ты боишься, что узнает кто о том, что здесь случится, то не бойся. Мы сохраним любую тайну, но ответь, что стало с каскетом? — добавил свое как всегда странное слово Лагур.       Локи сложил руки на груди. Все по очереди высказались, теперь ждут его ответа. Заранее репетировали! Да что они возомнили о себе на своей Земле: великому Всеотцу он ничего не сказал, а им выдай все как на духу? Наивные.       — Ты знаешь, что Один умеет смотреть воспоминания и читать мысли? Я не хочу просить его применять это умение на тебе, но твое упрямство, причем бессмысленное, в итоге вынудит меня прибегнуть к этому, — в голосе Хагалара слышалось неприкрытое отчаяние — пусть пугает своим могуществом сколько угодно, но теперь, когда они оба знают, что причинить какой-либо реальный вред он в состоянии только через превращение в монстра, дело дальше слов не зайдет. Ход с чтением мыслей заранее обречен на провал — отец хоть и великий бог, но все же не всесилен. Локи нравилось мучить друзей, заставлять их унижаться и просить. И неважно, что они по сути сравнимы с грязью на его сапогах. Локи повнимательнее присмотрелся к ним. Кто отступит первым?       Дочь Одина смотрела на него со страхом и… ненавистью? Да, точно, ненавистью, явно вызванной обидой, но на что? Вроде бы он еще не успел так крупно насолить ей. Да и когда? Она же… Точно, была в Мидгарде. Неужели смертные рассказали позорную правду? Причем рассказали с позиции победителей. Из всех членов фелага именно Беркана представляла наибольшую опасность — не силой или знаниями, а глупостью и мнительностью. Кто-кто, а вот она вполне могла быть стукачом, предателем и шпионом одновременно, причем не догадываясь об этом.       Ивар стоял со своей вечной прижимистой улыбкой, выводящей из равновесия всех, кто знал его хотя бы несколько месяцев, и по его лицу ничего нельзя было прочитать. Ученый больше напоминал машину, чем живого аса, хотя и успел доказать обратное после происшествия в лабораториуме: тогда он выказывал и страх, и злость, и удивление, но то было один раз и скорее составляло исключение, чем правило.       От Раиду, как и всегда, исходили стойкие флюиды любви. Иногда Локи снились похабные сны с участием своего почитателя, порой они даже доходили до черты неприличия: с его стороны уж точно был переизбыток обожания. И насколько бы Локи не любил быть в центре внимания, от Раиду и его бесконечного энтузиазма уставал даже он…       — Локи, ради науки, ради хотя бы нее, открой нам свою тайну! — Царевичу не впервой было видеть умоляющие взгляды естественников, но Хагалар присоединился к ним впервые. Да и выглядел он странно. Будто специально для того, чтобы произвести наиболее нелепое впечатление на Локи и уже одним этим заставить его выдать тайну, он вырядился в пеструю одежду весенних цветов.       Лагур… О нем Локи не мог сказать ничего определённого. Он мог оказаться как простым солдатом, так и королем, руководящим самим Хагаларом.       Только ли провал мидгардских ученых вынудил их продолжить давнишний допрос, или их действия продиктованы сверху? Локи уже пришлось выдать отцу все, что тот хотел услышать, появление Алоизетты заставило рассказать об истинных событиях Бездны. А каскет… Последняя тайна, неизвестная отцу. Имеет ли он право хранить ее? Если эти пятеро, забыв обо всех наигранных разногласиях, пришли к нему, это вполне может быть сигналом, очередным намеком. Но с той же долей вероятности этот визит может ничего не значить.       — Сын Одина! — послышался очередной сладострастный вздох. — Мы все готовы поклясться хоть на ядовитой крови, что никто не узнает твою тайну!       — Брат прав. Хоть сейчас, — Ивар хотел подойти ближе и протянуть руку в знак покорности, но запнулся о край шкуры и полетел на пол вместе со светящимся голубым светом каскетом. Реакция Локи никогда не подводила, поэтому прежде, чем осознать происходящее, он сделал мощный выпад вперед, опередив Хагалара всего на пару мгновений. Ларец оказался в его руках. Целый и невредимый. Только синяя жидкость недовольно колыхалась внутри, да по телу расползался покалывающий мороз.       Ивар невнятно поблагодарил, извинился и попытался встать, но снова запнулся о шкуру, теперь уже совсем по иным причинам. Он слишком много раз наблюдал преображение царевен Етунхейма и не узнать трансформацию не мог. Первой мыслью Локи было поставить каскет на пол и понадеяться, что ученые при неровном свете свечей ничего не обнаружили, но лица Хагалара и Ивара были слишком близко и на них застыло такое искреннее удивление, что Локи понял — отпираться не имеет смысла.       — Что ж, вы узнали вовсе не то, что хотели, — произнес он наигранно весело, поднимаясь с пола и выходя на свет, чтобы все могли в полной мере оценить его уродство. — Я действительно был рожден править. Но не Асгардом, а Етунхеймом. — Царевич с упоением наблюдал за друзьями: Беркана спряталась за широкую спину своего спасителя, боясь смотреть на метаморфозы, которые однажды уже видела; лицо Хагалара вытянулось, а в глазах застыло какое-то нечитаемое выражение, наиболее сравнимое с горечью, обидой и обреченностью; двое естественников выглядели одинаково пораженными, а Лагур… Лагур смотрел на происходящее как на само собой разумеющееся и не выказывал никаких признаков удивления, впрочем, как и всегда. Локи казалось, что окажись Лагур сам полукровкой, он пожал бы плечами и процитировал подходящий фрагмент из Гёте.       — Сын Лафея? — в голосе Раиду слышалось… благоговение. Локи ни с чем не мог его перепутать, это было точно оно. — Так ты бог сразу двух миров?       Ученый рухнул на колени, будто обе ноги разом отказали ему — даже посуда на столе протяжно зазвенела в такт. Потаенное сладострастие стало ярко выраженным: Раиду пожирал глазами Локи, а из приоткрытого рта вырывались не то стоны, не то всхлипы, не то хрипы.       — Сын Лафея… — эхом отозвался Хагалар. Он протянул слегка подрагивающую руку, несмело коснулся щеки — царевич милостиво позволил старику дерзость — его кожа все равно не обжигала морозом. На месте прикосновения на мгновение проступила светлая кожа аса.       — Так вот, что скрывал Один… Вот почему он искалечил наши жизни.       Рука безвольно обвисла, а Хагалар словно постарел на несколько столетий. Он отступил к стене и, обессилив, сполз по ней, глядя в одну точку где-то над головой несчастного оленя, так и не зашитого после давнишнего инцидента с кинжалом.       — Лаугиэ… Локи… Как я сразу не догадался. Один не убил тебя, а спас… Как я мог быть таким слепым и доверчивым! — голос Вождя был насквозь пропитан горечью, и, Локи готов был поклясться, что в тусклом мерцании свечи увидел отблеск слезы, одиноко скатившейся по морщинистой щеке. Что это было? Разочарование? Обида? Хагалар впервые вел себя так, впервые выглядел настолько потерянным и опустошенным. В таком состоянии он легко мог забыться и выдать собственные тайны. Не будь рядом софелаговцев, Локи воспользовался бы подвернувшейся возможностью       — Сын Лафея, так царевны Етунхейма — твои родные сестры? — Лицо Ивара, в меру удивленное, лучилось счастьем. — Они будут рады познакомиться с тобой, то есть узнать, что ты их брат. Они ведь остались без близких родственников. Новость о том, что хотя бы один из четырех братьев жив, осчастливит их!       — Но больше, чем они, наука будет рада узнать тебя, — продекламировал Лагур, щурясь от неяркого света. — Ты магией владеешь двух миров, и тело у тебя из двух частей. Дай нам тебя исследовать получше, сын Вотана. То для науки будет лучшим даром.       Локи замешкался с ответом. По его расчетам, софелаговцы должны были либо отпрянуть, либо пожать плечами, если их заранее предупреждали о его истинном облике. Но ни один не удовлетворил его ожиданий и только по реакции он понимал, что они ничего не знали, а испытывали что угодно, кроме омерзения: страх, благоговение, научный интерес, вселенскую скорбь и доброжелательность — немыслимый коктейль! Множество раз Локи представлял себе, как показывает друзьям свою истинную сущность, и всегда представлял их напуганными, разозленными, ошарашенными, а, главное, отвернувшимися от него, и именно поэтому избегал малейшей вероятности раскрыть себя. Пускай мнение каких-то там отверженных не должно волновать воспитанника Одина, но он уже привык к устоявшимся отношениям, обожествлению и почитанию. Потерять все в один миг, вернуться во дворец с позором и разочаровать отца… Локи попытался отогнать навязчивый образ разгневанного Одина. Сейчас не об этом надо думать.       — Одно слово, сказанное не в то время и не в том месте, и вы лишитесь не только жизни. Это я вам всем обещаю. Для всего Асгарда монстр должен оставаться сыном Одина.       В комнату пробирались первые солнечные лучи, освещая голубую кожу, столь чужеродную Асгарду, и контрастируя с враждебной внешностью.       — Монстр? — Беркана шумно выдохнула. — Да я была бы счастлива быть таким «монстром»! Жить во дворце, расти в палатах Одина. Ты, полукровка из другого мира, жил лучше всех нас, обычных асов! — в ее голосе слышалась неуместная в данных обстоятельствах обида и жутчайшая, чернейшая зависть.       — Помолчи, милая, — голос Хагалара, напротив, был жестким и тихим: подобное Локи наблюдал уже несколько раз, но в тех ситуациях такой тон обещал расправу, а в этой, похоже, защиту. Беркана широко распахнула единственный глаз, захлопала короткими ресницами и сжалась еще больше.       — Ты уникален, Локи, — начал он, и уже из его уст доносилось до дрожи пробирающее благоговение. — В твоих жилах несколько магий. Ётунская и асгардская. Твой отец был виртуозным магом иллюзий, мать — магом исцеления. Эти две магии дали начало третьей, которую я и обнаружил в тебе с самого начала — магии огня. Аналогов твоему могуществу не существует. Теперь я понимаю, почему мне не дали тебя учить, когда ты был маленьким, и почему ты отказывался от меня, когда появился здесь. Но больше скрывать тебе нечего. Поэтому я все же прошу тебя хорошо подумать над моим предложением: твое происхождение дает еще невероятные возможности в обучении. Полукровки — гораздо более живучие, приспособленные к различным условиям и вообще гораздо более удачные по всем своим характеристикам, чем чистокровные особи любой расы. Подумай хорошо, Локи. Ты мог бы стать величайшим боевым магом, столь могущественным, каких не было за всю историю Девятимирья. Ты уверен, что хочешь отказаться и упустить такой шанс, который больше никогда не выпадет? Ведь я не вечен, если ты не согласишься сейчас, позже тебя просто некому будет учить. Я не требую от тебя немедленного ответа. Взвесь все за и против. Мы обговорим это более подробно с глазу на глаз, но повод для размышления я тебе уже дал, — Вождь умолк, а Локи всерьез озадачился сказанным. В сказки про виртуозную магию хотелось поверить, но, если бы все было так просто, отец бы занялся его обучением. Однако родители только позволяли ему самому осваивать иллюзии. Да и во время длительных разговоров Всеотец ни разу даже мельком не упомянул возможность обучения у Хагалара, а если старик не лжет, то когда-то они с отцом на эту тему уже говорили и даже ссорились. Все не может быть так просто.       — Локи, — вперед выступил Ивар, прервав поток мыслей царевича, — прости, но мне показалось, что ты скованно чувствуешь себя во втором облике. Отдай мне каскет, стань снова асом. Я уже представляю, как обрадуются царевны Етунхейма…       — Даже не думай открыть им правду! — пригрозил Локи, но каскет отдал — синева тут же сошла, будто ее и не было.       — А теперь, когда вы знаете, кто я, — продолжил он, когда понял, что Раиду не собирается подавать признаков жизни или подниматься с пола, а остальные не знают, что сказать, — я хочу узнать, кто вы такие, как связаны с моим отцом и зачем вас приставили ко мне изначально?       — Сын Одина! — пылкий ученый тут же подал голос. — Мы никак не связаны с твоим отцом. Мы здесь, чтобы служить тебе!       — Уж не знаю, что ты о нас думаешь, плоть… Локи, — Хагалар поднялся, оправил свою бесформенную одежду и натянул на лицо маску рассудительности, — но ты заблуждаешься. Я лично знаком с великим Всеотцом, мне поручили с твоей помощью восстановить Каскет. Никаких дополнительных поручений не давали, разве что проследить, чтобы ты тут не облился реактивами и не утонул в Речке, — оба представили невероятно глубокую, примерно до середины голени речонку, протекающую недалеко от поселения. — Я собрал хороших ученых. Мы год старались что-то сделать и даже доверились мидгардцам, но пока ты не скажешь, как сломался артефакт…       Локи не ожидал, что софелаговцы вернутся к теме так быстро, что открывшаяся правда окажется для них недостаточно ошеломляющей, чтобы забыть про вопрос, с которым они к нему наведались. По сравнению с истинным обликом тайна каскета казалась Локи чем-то незначительным.       — Каскет разрушил сам себя, — неохотно ответил он. — Я высвободил его энергию и перенаправил на него же. Не было никакой дополнительной энергии.       — Это сильно меняет дело, — тут же влез Ивар, даже не интересуясь подробностями и не задавая вполне уместных в данной ситуации вопросов. — Мы раньше искали какой-нибудь дополнительный элемент и списывали некоторые проявления каскета на него.       — Магические состыковки придется переделывать, — вздохнула Беркана. — Получается, что я подала людям неверные результаты. С неизвестной переменной, которой не было… И я только сейчас вспомнила: Локи, я ведь однажды уже видела, как ты преображаешься в ётуна. Когда ты спугнул Алоизетту. Ты поцеловал ее и дотронулся до каскета… Я думала, ты проклят, а ты просто лгал, — тихо закончила она, явно разочарованная. Локи показалось, что она предпочла бы и дальше считать, что сын Одина проклят и никогда не сможет жениться. Но это сейчас не имело никакого значения.       — Надо прямо сейчас пересмотреть поставленные ранее задачи, перепроверить все гипотезы, — бесстрашный Ивар сделал пару шагов к двери.       — Вы считаете, что просто так отсюда уйдете? — зло усмехнулся Локи, проверяя реакцию. Беркана едва заметно напряглась, а Ивар… улыбнулся! В очередной раз!       — Разумеется, нет, — покорно склонил голову ученый, словно не заметив недвусмысленной угрозы. — Мы уйдем, когда ты позволишь. Возможно, у тебя есть другая ценная информация, которую не стоит разглашать?       — Ваше высочество, перед тобой должны трепетать два мира, — послышался раболепный голос Раиду, которого до сих пор не отпустила новость о полукровности младшего сына Одина. — Я не могу в это поверить. Ты будешь правителем двух миров — законным наследником и там, и там…       — Кем я буду, я пока понятия не имею, — огрызнулся Локи в ответ. — Моё будущее сильно зависит от вас. Если станет известно…       — Позволь уверить тебя, что никому ничего не станет известно, — мягко произнес Ивар. Он передал каскет Беркане, а сам достал карты и принялся тасовать их невероятно сложным способом. Локи отлично знал, что это первый признак волнения, значит, ученый не столь беспечен, как хочет показать. — Если на то будет твоя воля, мы втроем проведем несколько опытов с твоим телом. В строжайшей тайне, разумеется. Но никого другого, как и нас в том числе, не касается твое происхождение. Я столько сил потратил на то, чтобы объяснить эти простые истины людям, и мне странно, что их приходится объяснять тебе лично. Ведь, по сути, ты усыновленный раб!       Раиду и Локи одновременно подавились воздухом, и только это обстоятельство позволило Ивару продолжить:       — По нашим законам усыновленный раб равен во всех правах с прочими, законными, детьми. Если законы Одина не изменились за последнее время.       — Не изменились, — пробормотал Локи. Ивар говорил слишком складно. И слишком легко все получалось по его словам.       — Я тоже не понимаю проблемы, — подала едва слышный голос Беркана, — ведь у Одина были сотни детей в разных мирах. И от етунов, наверняка, были, и от муспелей. Ты же… ничем не хуже?       Явная вопросительная, даже умоляющая интонация вызвала невольную улыбку на губах.       — Я рад, что вы поняли меня, — Локи позволил себе сменить гнев на милость. — Идите разбираться с каскетом, а мы с Хагаларом еще немного побеседуем.       Царевич вальяжно уселся на кровать. На ту самую кровать.       Ученые не посмели ослушаться. Даже Раиду безропотно вышел вон, хотя и оборачивался несколько раз, словно проверял, не обратится ли Локи снова в етуна. Царевич похлопал рукой около себя. Хагалару должно быть неприятно находиться здесь, сидеть на той самой кровати, где он чуть не забил своего подопечного. Локи испытывал неземное наслаждение всякий раз, когда ему удавалось смутить Вождя. Правда, бывало это довольно редко.       — Итак, они ушли, — начал царевич вкрадчиво, заглядывая собеседнику в глаза. — Я свои тайны раскрыл. Теперь твоя очередь — расскажи мне, кто ты такой на самом деле?       Это был приказ. Губы изогнулись в змеиной усмешке. У фелага была возможность низвергнуть своего бога, но они снова возвели его на пьедестал, вот пусть теперь пожинают плоды своей беспечности. Секунды шли, обращаясь в минуты, но Хагалар не подавал признаков жизни. Он сидел в одной позе, практически не дыша и напоминая статую. Стоило Локи открыть рот, как одним молниеносным движением его схватили за руку. Голубая вспышка резанула по глазам, а Хагалар впал в транс. Царевич однажды уже проходил эту неприятную процедуру. Первый день в фелаге. Невиданная наука, цветные жидкости и надсмотрщики отца, один другого страннее. Тогда Хагалар тоже схватил его за руку и прочитал всю суть… правда, не обнаружил, что перед ним полукровка. Вырываться было бесполезно, так что Локи лег на кровать, оставив руку в полном распоряжении Вождя. Теплое прикосновение успокаивало еще недавно бешено колотящееся сердце, веки наливались свинцом. Локи бы заснул, если бы новая вспышка не резанула по глазам — Хагалар вернулся в мир.       — Я и представить себе не мог, насколько сильно переплетаются две магии, — в голосе Вождя слышалось восхищение. — Теперь я знаю, что ты полукровка, но все равно не могу разложить твою магию на две. Работать с тобой будет очень интересно.       — Ты не будешь со мной работать, пока не расскажешь, кто ты такой, — жестко произнес Локи. Он надеялся дожать мага, сыграть на его любопытстве и страсти, но цели не достиг. Хагалар, не глядя на него, встал и направился к двери. Он шел медленно, но Локи вовсе не собирался окликать его или останавливать. Перед самым порогом Хагалар медленно обернулся и поднял вверх ладонь правой руки, изуродованную шрамом.       — Ты никогда этого не узнаешь!