Локи все-таки будет судить асгардский суд?

      Вот уже почти неделю в редкие свободные минуты Хагалар раздумывал над тем, какое бы новое прозвище дать вовсе не плоти и крови Одина. Прозвище, отражающее не семейное положение Локи, а его суть и образ мыслей. Мастера магии ужасно смешили попытки юной прелести стать Одином поселения, а открывшаяся правда о происхождении не давала покоя и заставляла взглянуть на проблему немного с другой стороны. Некоторые поступки царевича, ранее казавшиеся проявлением гордыни, тщеславия или другой несусветной глупости, нашли достойное объяснение. Зато кое-что другое никак не укладывалось в голове: как мог Один обманывать свое доверенное лицо так долго? Вождь пытался найти ответ в воспоминаниях, но тщетно.       Резню во дворце Лафея невозможно было забыть. Етуны сдаваться на милость победителя не собирались и терпели поражение с достоинством истинных воинов. Асы наступали, победа была близка, как вдруг прошел слух, что етуны собираются принести священную жертву — лаугиэ, — которая должна вызвать сильного духа, покровителя Етунхейма. Ни тогда, ни сейчас асы не знали, правдива ли легенда о могучем и безжалостном защитнике. Как оказалось, етуны тоже, но Хагалар был обязан во что бы то ни стало воспрепятствовать ритуалу торжественного сожжения. В тот день он впервые увидел Локи. Точнее, еще не «Локи», а Младшего Царевича Етунхейма — титул стал бы впоследствии именем. Слишком маленький, слишком слабенький для дитя гиганта, что неудивительно, если вспомнить возраст царицы. Хагалар предложил Одину проявить милосердие к ребенку — то есть безболезненно умертвить, в противном случае помороженная священная жертва встретила бы неотвратимую смерть в одиночестве среди ледяных скал. Третьего не дано: либо смерть от холода — медленная и мучительная, либо от ножа — быстрая и безболезненная. Вылечить новорожденного мог только высший маг исцеления. В Асгарде таковой был один, и сидел он во дворце, нянча кроху Тора и с беспокойством ожидая победителей.       Младенец за несколько минут избежал аж трех смертей: от ритуального огня, от морозных ночей Етунхейма и от кинжала Хагалара. Возможно, он избежал и четвертой — от меча Одина, но этого Вождь точно не знал.       Теперь стало понятно, как Локи, уже став Локи, выжил в Бездне: тот, кто столько раз обманул смерть в несмышленом возрасте, становился фактически бессмертным. А сколько раз он мог умереть от простуд? Когда-то именно воспаление легких стало причиной гибели старшего сына Одина и Фригги.       Хагалар мог понять все, кроме одного: почему от него скрыли факт усыновления? В Асгарде близкими родственниками не только рождались, но и часто становились — он сам прочувствовал это на себе. Всяческие обряды побратимства и прочие способы введения в род проводились регулярно, и не было в этом ничего необычного для аса.       Пленение Локи произошло за много столетий до ссоры, даже до первых признаков размолвки в правящей верхушке. В то время Хагалар и Один доверяли друг другу как самим себе. Неужто маг всегда ошибался насчет царя Асгарда? Спустя столько зим признавать ошибки юности было, мягко говоря, неприятно. Он всю жизнь гордился тем, что, еще будучи ребенком, обманом заполучил полное и безоговорочное доверие царя. И он считал, что его-то уж Один обмануть не сможет. Однако смог… А теперь, спустя почти тысячу зим, вдруг посчитал, что пора рассказать правду. Локи не смог бы вечно хранить свою тайну, находясь среди ученых. Стоило им только из праздного любопытства взять пробу его крови или магии, как тут же…       Хагалар нахмурился, вспоминая взъерошенного Раиду, который, потрясая в воздухе пергаментом, исписанным рукой Лагура, причитал, что у Локи перепутаны магические сосуды и великим магом ему не быть, и в худшем случае он не доживет до следующего дня рождения.       Хагалару даже в страшном сне привидеться не могло, что он будет лично успокаивать Раиду, но пришлось. Заключения Лагура были глупостью. Он ведь сам путешествовал по магическим сосудам Локи, когда тот только прибыл в поселение и свалился под чарами сбежавшего у Маннара заклинания. Магические сосуды у него такие же, как и у любого магического существа. Лагур ошибся в своих безумных выводах. Только некомпетентность ученых во всем за пределами их пробирок могла соперничать с их любопытством. Вождю потребовалось не менее десяти минут, чтобы привести в чувства гневливого естественника, успевшего заживо похоронить свое личное божество.       О чем думал Один, отдавая Локи толпе ученых? Даже если бы он запретил приемному сыну изучать себя — а судя по всему, не запретил, — то все равно никто не мог бы помешать пронырливым здешним умникам исследовать природу бога, просто сдернув с одежды выпавший волосок. И это не говоря о болезненности Локи и необходимости врачебных осмотров. Единственное объяснение, которое Хагалар признавал правдоподобным, гласило, что Один не представляет себе возможности современной науки. И уже в ближайшей перспективе такая неосведомленность может обернуться роковой ошибкой.       Один старел. Не менее пятнадцати тысяч прожитых зим начали проявляться на безупречном образе — за последнюю тысячу он сдал очень сильно. Хагалар, знавший его две с половиной тысячи зим, видел изменения невооруженным глазом. Так ли уж бессмертен истинный бог? И кто займет его место? Оба наследника чересчур юны, а все умные царедворцы казнены или сбежали.       Ситуацию можно было спасти радикальным методом — всеми силами воспрепятствовать восстановлению Радужного Моста. Без него не работали более мелкие тропы, в том числе и тайные. Миры разъединены, значит, не могут навредить друг другу, а у Асгарда есть не просто Тессеракт — камень перемещения, — но еще и множество его осколков. Асы ходить в другие миры могут, прочие существа — нет. Можно разъединить миры навечно, только вот это приведет к деградации всех областей жизни — большинство миров не сможет поддержать достойный уровень существования без продуктов, сырья и изобретений друг друга.        Проще восстановить-таки Радужный Мост, а жажду крови буйных народов направить на Мидгард. Логисты утверждали, что люди произвели оружие, позволяющее уничтожить Землю больше десяти раз. Хагалар не очень понимал, в чем смысл оружия такой силы, точнее, такого его количества. Зачем десять раз уничтожать то, что будет полностью уничтожено в первый? Но не это было важно, а то, что люди вполне могли от отчаяния применить свое оружие, не считаясь с опасностью уничтожить жизнь на своей планете. Возродить ее обратно не так и сложно — потребуется всего лишь несколько миллионов зим, и за это время опасности со стороны Мидгарда не будет никакой. Там появятся новые формы жизни, которые можно будет контролировать и не допустить чрезмерного развития. Хагалар лучше других понимал то, что недавно озвучили на тайном собрании мастеров: люди опаснее любого демона Бездны. Внешних врагов можно не пустить или, если уж пропустили, выгнать, а внутреннего врага выдворить не удастся. Как только люди изобретут подобие Радужного Моста, настанет Рагнарек. История людей известна всем жителям Девятимирья. Люди — единственный народ, который испокон веков уводил в рабство своих же соплеменников. Ни одному етуну, да даже ни одному муспелю не пришло бы в голову делать своего соплеменника говорящей вещью без всяких прав. Если люди так поступали со своими, то лучше не представлять себе, что они сделают, получив доступ ко всем мирам. Они уже изуродовали собственный мир, отравили воду, воздух и огонь. При наличии свободного прохода между мирами они своим невероятным оружием могут взорвать все вокруг.       Мастера единогласно решили, что уничтожение человечества — если невозможно иначе, то вместе с жизнью в Мидгарде, — приоритетная задача, несмотря на завалы по основным их направлениям деятельности. Локи может подождать, а вот человеческое могущество — нет. Даже когда Асгард и Етунхейм боролись за власть, речь не заходила о всеобщем рабстве или уничтожении. Ни асы, ни етуны не стали бы так поступать.       Пока ученые решили хотя бы сократить численность человечества при помощи вирусов, чтобы отвлечь все силы людей на собственные внутренние проблемы. Локи всячески препятствовал воровству смертных, однако кровь и ткани раздобыли и разместили в одном из домов, где внедрялся проект отопления и не было ненужных глаз. Построение полномасштабной системы отопления тоже было приоритетной задачей, но естественники медлили — постоянно ходили в оба экспериментальных дома и что-то проверяли. Хагалар считал, что с этим точно в состоянии разобраться Ивар — мастер естественной ветви науки, — поэтому сам ни во что не вникал.       — Ну, здравствуй… Хагалар, — неожиданно послышался сзади громкий, зычный, чуть хрипловатый голос. Мастер магии нарочито медленно обернулся. Многолетняя привычка не подвела: лицо расплылось в широкой улыбке, а удивление вовсе на нем не отразилось. Тренированное тело сработало точно — Хагалар не сделал ни одного резкого движения, а дело, из-за которого он покинул дома мастеров, сразу приобрело статус второстепенного.       — Даже не знаю, что меня больше удивляет. То, что ты жив, или то, что ты выучил моё новое имя, — насмешливый голос тоже не подвел своего хозяина. Если перед ним иллюзия, плод воображения или чья-то злая шутка — нет смысла выказывать страх, от ожившего чудовища не спастись. — Чем обязан?       Пока язык говорил одно, мозг думал совершенно другое, перебирал массу возможных вариантов. Проходящие мимо ученые бросали на гостя едва заинтересованные взгляды — они его видели. Значит… Да, точно, загадка проста, ответ очевиден.       — Нет, не говори ничего, — Вождь поднял руку в запрещающем жесте. — Без непосредственного участия нашего вселюбимого Всеотца ты бы здесь не оказался. Значит, он воскресил тебя?       — Ты не совсем прав. Воскрешать он не умеет, — Гринольв с нескрываемым интересом рассматривал своего собеседника. Юнец, которого он знал слишком хорошо и видел буквально вчера, предстал едва узнаваемым старцем. — Я сам наложил на себя заклятие сна, Один лишь разбудил меня.       — Причем именно сейчас, — Хагалар усмехнулся, готовясь к худшему, но ни жестом, ни взглядом не выказывая истинных чувств. — И подослал ко мне, чтобы ты наставил меня на путь истинный?       — Вовсе нет. Меня никто не подсылал, я сам пришел, причем один, — Гринольв говорил четко, ясно и по делу. Как обычно. Хотя Хагалар смутно помнил, как тот обычно говорил, ведь «обычно» было почти три тысячи зим назад. — Нам предстоит вместе работать на благо Асгарда, то есть часто встречаться. А я не хочу, чтобы ты снова воткнул мне нож в спину. Предлагаю перемирие.       — Сдался ты мне, — Хагалар широко улыбнулся, про себя вздыхая с облегчением. Гринольв прост, говорит то, что думает и даже на переговоры с опасным противником приезжает в гордом одиночестве, надеясь только на свои доблесть и авторитет. Вести дела с такими существами легко, только давний страх и предубеждение могут помешать. — Ты мой воскресший ночной кошмар. Я боялся тебя слишком долго, пока однажды вовсе не позабыл о тебе, — он помолчал немного. — Хорошо, что ты появился. Вспоминаю себя в детстве, тут же становится понятнее, как общаться с несносным детенышем Одина. Тебе ведь рассказывали о Локи? Уверен, что рассказывали. Тот еще мальчишка — совсем не подарочек. Думаю, я для тебя таким же был, если не хуже.       — Сколько я понял, этот, по крайней мере, не разбивает ценных вещей, — заметил Гринольв, едва заметно улыбнувшись уголками губ. Мастер магии читал его как открытую книгу. Когда они виделись в последний раз, Хагалар был слишком юн, напуган и предубежден. Он знал о Гринольве очень много, но в то же время ничего. Тот портрет, тот характер, который он хранил в памяти, мог вовсе не соответствовать реальности, и у него есть всего несколько минут на то, чтобы считать Гринольва настоящего и понять, как с ним обращаться. Не с позиции трусливого ребенка, обязанного ему жизнью, а с позиции взрослого дворцового аса, победителя всего, что только можно было победить в Девятимирье.       — Не стоило ставить ценные вещи у меня на пути, — Хагалар поднял вверх указательный палец и позволил лицу приобрести самое приятное выражение. — Но вообще мне нравится, что у тебя есть чувство юмора… Или я раньше не замечал? Не помню, чтобы ты хоть раз смеялся по-доброму. А, впрочем, это неважно, — он снова выдержал паузу, надеясь, что Гринольв заговорит, но тот только внимательно слушал и с нескрываемым интересом разглядывал своего протеже. — Так вот, когда мы виделись в последний раз, я был ужасно глуп, юн, безрассуден и настроен крайне романтично. Мне тогда казалось, что ради загубленных тобою душ я могу тобою же и пожертвовать. Что если я убью садиста и насильника, который столько моих друзей замучил до смерти, то я буду героем. И я сделал то, что хотел… Хотя потом много ночей не спал. Все боялся, что ты придешь ко мне, освободишься от заклятья. Однако ты не приходил очень долго. Пришел только сегодня, не прошло и трех тысяч зим, — еще одна пауза и снова никаких возражений. — Так вот, теперь я, смешно сказать, старше тебя и прекрасно понимаю, что ты был гением. Настоящим гением военного дела, которым никогда не стать мне. Второго такого до сих пор не родилось… Да будь ты хоть людоедом, поедающим деток на завтрак и ужин, тебя стоило ценить и беречь. Если ты сейчас будешь стоять на страже Асгарда, я могу только поздравить дорогого Одина с великим приобретением. Асгарду нужны такие гении, как ты.       Хагалар немного лукавил: поздравлять стоило вовсе не Одина, а Асгард. Против Одина Гринольв, если что, пойдет, не задумываясь, а вот Асгард сохранит. В свое время придворные асы делились на две категории: преданные Одину и преданные Асгарду. Частично выжили преданные Одину, а из преданных Асгарду остался только один — Хеймдаль, дальний родственник Гринольва — столь же мрачный и ненавидящий все живое, но скрывающий свою ненависть за маской отчуждения.       — Вот поэтому я и хотел объясниться с тобой, — Гринольв подошел ближе и отметил, как напрягся Хагалар и каких трудов стоило ему не сделать шаг назад. — Я никогда не убивал детей. Ты многого не понимал, воспринимал угрозы за чистую монету, да и клеветали на меня многие.       — Не надо, — мастер магии демонстративно заткнул уши. — Не надо всех этих оправданий. Прошло столько зим. Я же говорю, мне все равно. Ну не убивал ты детей — значит, все еще лучше, чем я думал. Ты не был садистом? Значит, зря я тебя пленил. Хотя ты бы тогда давно умер, и, возможно, Асгард бы сейчас проиграл в какой-нибудь войне, так что чего переживать о прошлом? Живи настоящим.       Признавать свои ошибки Хагалар не любил и не хотел, пересматривать свои взгляды на собственный ночной кошмар тоже не собирался — ему доставляло изощренное удовольствие иметь хотя бы одного достойного противника, сильного ровно настолько, насколько требуется, и, самое главное, не путающегося ежечасно под ногами. Даже если в реальности этот сильный противник окажется деревенским пастушком.       — Ее величество рассказала о тебе, — сменил тему Гринольв. — Рассказала, как ты добился высот, стал лучшим боевым магом Девятимирья и как всё потерял по своей прихоти и глупости.       А вот это уже обидно.       — Пустое, — беззаботно махнул рукой Хагалар. — Зато занимаюсь теперь магами поселения, — закинул он пробный камень. Если он хоть немного знает Гринольва, то…       — Ты считаешь, что ты на своем месте и что твои таланты должны быть здесь и сейчас?       Все верно, Гринольв ужасно предсказуем, а значит, неопасен.       — Что ты знаешь обо мне? — сощурился Хагалар и продолжил беззаботным тоном: — Я работал на износ много столетий, посадил себе здоровье настолько, что его пришлось очень долго выправлять. Я отдал Асгарду всё, а получил взамен…       — Надо было больше, — перебил Гринольв яростно — он всегда быстро вскипал и быстро остывал, главное, не попасть под его тяжелую руку во время вскипания, а это не всегда и не всем удавалось. — Кстати, раз уж мы заговорили о твоей работе. Скажи, как сложилась судьба Орма?       Это был крайне неприятный вопрос. Предсказуемый. Но неприятный. Орм был благодетелем того ничтожества, которое Хагалар представлял собой в детстве. Он не питал иллюзий на свой собственный счет и прекрасно осознавал, что был посмешищем, крайне удобным и приятным для Орма. Любил ли его советник — Хагалар не знал, но точно знал, что если бы влияние Орма не уменьшилось, он так и остался бы наивным дурачком, не видящим дальше собственного носа. Настоящего, достойного аса из него сделали Один и его окружение — и за это он был им очень благодарен.       — Его судьба мне неизвестна, — пожал плечами Вождь. — Он сбежал, когда я пленил тебя. Один его точно не повесил, но впоследствии я с ним не встречался.       — И ты не стремился никогда ничего узнать о нем? — Гринольв сделал еще два быстрых шага вперед, заметно сокращая расстояние.       — Нет. К чему? — Хагалар по-птичьи наклонил голову — взбесить Гринольва даже проще, чем Раиду.       — И это после всего, что он сделал для тебя? — Лицо советника исказилось яростью, а чудовищный рык услышали, кажется, на другом конце поселения — вот ведь как переживает за лучшего друга. — После всех сил, что он в тебя вложил, после всего, чему научил тебя…       — Ты тоже меня многому научил, — вздохнул Хагалар, — но я не тешил себя иллюзиями на твой счет. Сколько я помню, Орм был из тех, кто приспособится к чему угодно. Наверняка сбежал в какой-нибудь Ванахейм и счастливо дожил там свой век, питаясь джекфруктами и наслаждаясь круглогодичным солнышком.       Хагалар искренне желал, чтобы так и оказалось. Орм не мог быть жив — ему должно было бы быть почти шесть тысяч зим, мало кто доживал до столь почтенного возраста.       — Смотрю, ты все еще любишь Ванахейм больше остальных миров. Хотя столько тысячелетий прошло, — криво усмехнулся Гринольв. Хагалар удивился, что полководец помнит такие мелочи: на его плечах лежала судьба как минимум Асгарда, а он помнит, какой мир нравился одному из множества его подопечных, пускай даже одному из лучших.       — Ну, этот мир выгодно отличается от других тем, что в нем я, по крайней мере, ничего не разрушил, — лучезарно улыбнулся Хагалар. Кажется, даже в отсталом Мидгарде он что-то сжег во время последней битвы с етунами. — Я ответил на все твои вопросы? Если да, то можешь пообщаться с младшей… младшим сыном Одина — потом расскажешь свои впечатления: похож ли он на меня? Или могу познакомить тебя с моей милой дочерью.       — Нет, с ним я встречусь, когда он приедет во дворец, — Гринольв не понял намека и оставить в покое мастера магии не спешил. — Я с самого начала сказал Одину, что капризные дети не по моей части. Вас было слишком много в моей жизни, и отплатили вы мне за добро черной неблагодарностью. А вот на твою дочь интересно посмотреть, но не сейчас. Пока мне интересен ты.       — О да, я тебе всегда был интересен, — Хагалар несколько раз цокнул языком, намеренно раздражая собеседника, — а особенно чистый и незамутненный интерес ты проявлял ко мне, когда злился или бывал не в духе.       — Ты собираешься припоминать мне обиды трехтысячелетней давности? — усмехнулся Гринольв. — Что ж, я готов тебя выслушать, но чуть позже. Пока меня интересует надвигающаяся война и всё, что ты о ней знаешь.       — Неужели милейший Один не рассказал тебе обо всем? — Хагалар изобразил искреннее удивление, про себя вздыхая: разговор затягивался, а у него не было желания долго беседовать с ночным кошмаром. Если ночной кошмар видеть слишком часто, то он наскучит, а Хагалар не хотел лишиться единственного достойного противника. — Ну да раз так, то вперед — зайдем в какой-нибудь дом, а почему бы и не вон в тот, сядем дружно на одну лавку… Или, может, мне стоит уступить тебе лавку, а самому устроиться в твоих ногах, выражая все то несомненное почтение, которое я испытываю к твоей нескромной персоне?       — Прекрати паясничать, это вовсе не смешно! — злобно рявкнул Гринольв, но покорно последовал за Хагаларом по грязным улочкам к приземистой халупе, в какой обычно жили крестьяне. Впрочем, полководец уже успел убедиться в том, что все поселение составляли одноэтажные дома из бревен, дерна и камней, а вовсе не из золота, как в столице.       — Да я и не паясничаю особо, — вмиг посерьезнел Хагалар, наслаждаясь предсказуемостью собеседника. Раньше от его рыка хотелось спрятаться под кровать, сейчас разве что замолчать. — Я действительно тебя уважаю и ценю твои заслуги перед Асгардом. И уж не настолько я стар, чтобы простудиться от сидения на полу, — он отворил недавно повешенную на петли дверь и скользнул первым в дом исцеления. Коварный столб он обогнул искусно, играючи, в последнее мгновение, лишив спутника всякой возможности вовремя заметить противника. Расчет должен был оправдаться, но нет — Гринольв застыл в каком-то миллиметре от столба, смерил его тяжелым взглядом, потом ни в чем неповинную дверь, какого-то етуна расположенную точно перед опорным столбом, и не стал сдерживать ругательства, адресованные, в первую очередь, безымянному строителю, а во вторую — всему архитектурному шедевру. Хагалар тихонько смеялся, параллельно объясняя целителям и пациентам, что у него очень важный разговор, который надо провести обязательно здесь, поэтому не могли бы они убраться в соседнее помещение.       Вечерело. Свечи и лучины почти не давали света, так что никто из присутствующих не узнал Гринольва. Да и узнавать было особо некому — Хагалар был одним из старейших асов поселения, а ему едва исполнилась тысяча, когда он пленил великого полководца, да и в столице давно никто из местных не был, чтобы сравнивать его со статуей, воздвигнутой Одином.       — Итак, война, — начал Вождь громко, прерывая поток отборной старомодной брани, звучащей очень красиво и витиевато, — эй, послушай меня, я повторять не буду. Так вот, что я хорошего могу сказать? Пожалуй, ничего. Когда мы тысячу зим назад поработили, хотя лучше сказать по-другому — когда мы тысячу зим назад установили свой протекторат, миры лежали в руинах. Мидгард был полузаморожен, Етунхейм — разрушен, Ванахейм — разорен, Муспельхейм вымирал, в Свартальвхейме темные эльфы и цверги в бесконечных распрях установили друг другу такие условия существования, что ни те, ни другие не дотянули бы до нового тысячелетия. Пожалуй, только Хельхейм процветал — и то Хель жаловалась, что распределять так много душ ей надоело и что она хочет найти себе помощника. Одним словом: кошмар, мрак и ужас, все миры держались на последнем издыхании…       — Если все так, тогда чем они платили Асгарду все это время? — вмешался Гринольв, взирающий на коварный столб с таким подозрением, будто опасался, что тот подскочит к нему и огреет-таки по лбу.       — О, эта песня не о войне, — отмахнулся Хагалар. — Неважно как, но мы выжали из них серебро, ресурсы, продовольствие. Разве что не все забрали себе, а часть перераспределили между мирами. Ну, кроме Хельхейма, которому ничего не надо. Асгард помог соседям и проследил, чтобы ресурсы достались тем, кому следует. Один устранил противоречия в спорных сделках и отменил часть постановлений, которые не соответствовали новой политике. Одним словом, он позволил мирам жить как прежде и даже лучше. Но прошла тысяча зим — родилось новое поколение, а во многих мирах даже не одно, в том же Мидгарде, так, а сколько же там поколений-то сменилось? Сейчас посчитаю. Ага, пятьдесят. Да, люди все еще живут преступно мало в сравнении с нами. Одним словом, освободительные движения набирают сейчас силу. Вроде бы пока убить наших наместников никому в голову не пришло, несмотря на то, что Радужный Мост разрушен, но тот же Муспельхейм фактически их пленил. Один же в свое время страстно желал мира во всех мирах. Вот и получил: он запретил муспелям воевать друг с другом, а и ты, и я знаем, какой это горячий народ. А сейчас еще и новые поколения народились — у них же нет такой проблемы с рождаемостью, как в Асгарде. Одним словом, там десятки, если не сотни тысяч молодых козляток, жаждущих отправиться на скотобойню. Ну, а где Муспельхейм, там обязательно и Свартальвхейм… Правда, не знаю, как они общаются сейчас, без Радужного Моста, может, просто интуиция, но там тоже неспокойно. В других мирах пока получше. В том плане, что там бесчинствуют мародеры — как минимум, они проявились в нескольких городах Юсальвхейма и Ванахейма, так что тамошним главарям не до козней Асгарду.       — А Етунхейм? — помолчав немного, спросил Гринольв.       — А что Етунхейм? Его мы не восстанавливали, он так и лежит в руинах. После той жуткой бойни, которую мы и лично я там устроили, потребуется еще пара тысяч зим, прежде чем етуны сумеют вернуться к предвоенному уровню.       — Етунхейм в мое время был самым прогрессивным миром с лучшими вооружением, наукой и искусствами, — заметил Гринольв. — И вы просто его растоптали?       — Мы стараемся поддерживать все лучшее, что там было, — ответил Хагалар. — По крайней мере, поддерживали, пока я был во дворце, сейчас не могу поручиться. Искусства и наука Етунхейма никому вреда не приносят, их можно и покормить, главное, не допускать наращивания военной мощи.       — Если все так, как ты говоришь, то я не вижу причины, по которой меня разбудили, — выждав долгую минуту, произнес Гринольв, чудовищно растягивая слова. — Без Радужного моста миры не смогут объединиться для ведения войны. В Ванахейме и Юсальвхейме достаточно ресурсов для создания вооружений, но некому воевать. В остальных все наоборот. Так, что ни один из ваших потенциальных противников не обладает и ресурсами, и армией одновременно. О чем же речь?       — Послушай, дорогой мой… друг, могу же я теперь, на старости лет, отринуть то обращение, которым всю жизнь пользовался? Могу? Спасибо, так вот, друг, я не знаю. Правда. Я увидел тебя десять минут, ну ладно, полчаса назад, страшно удивился и до сих пор хожу удивленный. Когда-то мы с Одином были столь дружны, что я знал, сколько капель вина он выпил за завтраком, теперь же от меня скрывают даже такие чудеса, как явление покойника. Что я могу сказать…       На самом деле Хагалар кривил душой. Еще месяц назад он мог сказать это искренне, но не теперь, когда узнал тайну Локи.       — Ты полностью потерял доверие Одина, — отрезал Гринольв. — И мне странно, что ты этого не видишь. Потребуй у него объяснений.       — Четыре часа, в лучшем случае, в одну сторону ради того, чтобы задать один вопрос? — Хагалар показательно зевнул. — Это вовсе неинтересно, нет, друг мой, у меня уже не те годы и не то здоровье, чтобы бегать к Одину по каждому пустяку. Пусть лучше он ко мне бегает.       Если бы Гринольв был Раиду, то уже бросился бы на Хагалара с кулаками, но все же это был полководец из хорошей семьи, а не вчерашний крестьянин.       — Ты безрассуден, — сказал он только, а в голосе звучало «я разочарован».       — Просто я очень хорошо знаю нашего любимого Всеотца, — вздохнул Хагалар. — Гораздо лучше, чем ты, уж прости за откровенность. Я ужасно ценю твою заботу обо мне… Наверное, ты и в детстве обо мне заботился, а я не замечал, не суть, однако в этот раз в ней нет никакого толка — уж с кем с кем, а с Всеотцом я могу разобраться сам. И в морду ему, если что, тоже сам дам — не развалюсь.       — Довольно, — Гринольв резко встал и чуть не задел низкий потолок, — не знаю, кто меня раздражает больше: ты нынешний или ты минувший.       — Смотря, с чем ты больше не согласен мириться: с наивностью или насмешливостью, — Хагалар тоже встал, незаметно сравнивая себя с Гринольвом — даже подобием его телосложения он не мог похвастаться в свои лучшие годы. — Не пойми неправильно, но в моей жизни произошло столько всего, мягко говоря, плохого, что если бы я не научился смотреть на мир с юмором и видеть положительные стороны даже в беспросветном мраке, то давно попал бы в дом для душевнобольных или наложил бы на себя руки. Однако я жив, силен и еще могу что-то сделать хорошее и полезное для Ас… Да хоть для тебя. Вот почему бы мне не взять и не сделать для тебя чего-нибудь хорошего, а?       — Будь добр, отстань, голова болит от твоей глупости, — Гринольв быстрым шагом направился к двери и таки забыл о противном столбе, невидимом в полумраке, — послышались бесконечные ругательства. Хагалар сам себе пожал руку — злой фокус удался, крещение столбом Гринольв прошел.       — Пойдем, я провожу тебя, а то ночь близится, — он посмотрел на чернеющее небо.       — Я еще приеду к тебе, — пробормотал Гринольв, потирая лоб — стукнулся он изрядно.       Хагалара такая перспектива не очень обрадовала — Гринольв не признавал ничьего мнения, кроме своего собственного, так что встречаться с ним часто или, упаси етуны, обсуждать рабочие вопросы никому не хотелось.        — Знаешь, во дворце еще служат те, с кем ты когда-то был связан. Правда, они мои ровесники, чуть старше или младше. Думаю, тебе будет интересно увидеть их и пообщаться. Если ты хоть кого-то в лицо помнишь.       — Многих прекрасно помню, — кивнул Гринольв. — Не забывай, что некоторых я видел вчера.       — Молодыми и дерзкими, — заметил Хагалар.       — Зато вполне возможно, что с некоторыми из вас можно нормально поговорить, — Гринольв чересчур поспешно пересек ворота и взобрался на лошадь. — Я надеюсь, что мы друг друга поняли и воевать не будем.       — Я точно никакого вреда тебе не причиню, — задумчиво произнес Хагалар. — Я благодарен тебе за все, что ты сделал для меня. А вот ты вполне можешь мне мстить.       — Я не стану мстить тому, за чьи поступки несу ответственность, — бросил Гринольв и унесся вдаль. Мысли об уничтожении мидгардцев отошли на второй план, теперь главным был воскресший ночной кошмар и список проблем, которые тот привнес в размеренную жизнь Вождя одним своим появлением.